— Серьёзно, так ли это? — спрашивает его брат, и затем они оба одновременно встают и поворачиваются ко мне лицом. Я с трудом сглатываю и делаю глоток содовой, чтобы скрыть внезапную нервозность. Они оба смотрят на меня так, словно видят насквозь. — В любом случае, тебе следует просто оставить Дженику в покое.

— Если только… — начинает его брат, и затем они снова смотрят друг другу в лица, пронзая друг друга кинжальными взглядами. Если они думали, что эта небольшая информация разубедит меня, то всё произошло как раз наоборот. Я хочу знать, как она умерла и почему Рейнджер думает, что её убили. Или почему по прошествии десяти лет в любом случае буквально нет доступной информации.

— Пойдём, Тобиас, — говорит Мика, и я удивляюсь, что на самом деле угадала их правильно. На самом деле, нет никакого способа сказать наверняка. Насколько я могу судить, они абсолютно одинаковы во всех отношениях. Те же волосы, те же глаза, та же униформа, тот же голос. — Я даже не знаю, зачем мы вообще проделали весь этот путь сюда, — бормочет он, но затем оба близнеца останавливаются на пути к выходу и оглядываются на меня. — Будь здесь осторожен. В этом кампусе происходили странные вещи.

Близнецы поворачиваются и направляются к двери, а я, разинув рот, смотрю на их удаляющиеся спины.

— Что, чёрт возьми, это должно означать?! — я зову, но уже слишком поздно. Близнецы исчезают, закрывая за собой дверь и запирая её на ключ. Мне и в голову не пришло спросить, где они взяли ключ.

Кулинарный клуб — моя самая нелюбимая часть недели; Студенческий совет намерен превратить мою жизнь в ад. Во вторник Спенсер схватил меня за руки, а Рейнджер намазал мои губы острым перцем, отчего они горели. Сегодня я вошла в дверь и получила пирогом по лицу.

Когда я стою у раковины, счищая кусочки банана и сливок со своих линз, замечаю, что Спенсер пропал. Не то чтобы меня это волновало. Он, наверное, самый подлый из всей компании.

Что ж… Я оглядываюсь и вижу Черча, сидящего в кресле в углу с бокалом… чего-то похожего на вино в бокале для вина. Я имею в виду, что это, вероятно, не вино (возможно, какой-то вид кофе со льдом), но эффект тот же. Он выглядит как какой-нибудь богатый аристократ, повелевающий своими подданными.

Мои губы изгибаются.

По тому, как он смотрит на меня, по его медовым глазам я чувствую глубокий колодец жестокости, который только и ждёт, чтобы его вскрыли. Когда он улыбается, я вздрагиваю. Когда проходит мимо меня в коридоре, я съёживаюсь. Почти уверена, что он психопат или что-то в этом роде. Это пугает меня до чёртиков.

Повернувшись обратно к раковине, я игнорирую его и заканчиваю убирать. Некоторое время спустя эти придурки посылают меня в коридор за дополнительной мукой из столовой. Я позвякиваю ключами на ходу, направляясь по пустому каменному коридору. Но когда захожу в кафетерий и направляюсь к кладовой, то вижу, что дверь уже приоткрыта.

Я решаю, что мне всё равно, кто там, чёрт возьми, находится, и распахиваю дверь настежь.

У меня отвисает челюсть, и, в конце концов, я роняю ключи на пол.

Спенсер наклоняется, его предплечье лежит на полке над головой первокурсника. Парень смотрит на него, разинув рот, пальцы Спенсера нежно касаются его подбородка, их губы соприкасаются. Этот засранец бросает на меня взгляд своих потрясающих бирюзовых глаз и приподнимает тёмную бровь.

— Чего ты хочешь, Чак? — он огрызается, и другой мальчик краснеет, ныряя под руку Спенсера и протискиваясь мимо меня. Он срывается с места и исчезает, оставляя нас вдвоём в огромной кладовой.

— Что ты делал с тем парнем? — спрашиваю я, наклоняясь, чтобы поднять ключи. Я засовываю их в карман и двигаюсь вперёд, притворяясь, что мне наплевать на то, что я нахожусь в крошечной, тёмной комнатушке с парнем, который вроде как чуть не попытался поцеловать меня на днях.

Но я чувствую это, некое напряжение, возникающее между нами, которое я отказываюсь признавать. Мало того, что Спенсер Харгроув придурок, но если он думает, что я гей, то он в конечном итоге становится геем… Целовать его было бы неправильно. И это ни к чему не приведёт. Не то чтобы я этого хотела или что-то в этом роде.

— Что с ним делал? — спрашивает он, выпрямляясь и наблюдая за мной, пока я осматриваю полки в поисках мешка с мукой. — Я ничего с ним не делал. Это он признавался мне в любви.

— В любви? — я усмехаюсь, оборачиваясь и обнаруживая Спенсера слишком близко ко мне. Он прижимает меня к себе, обхватив руками по обе стороны от моего тела, и наклоняется ближе, от него исходит древесный тёплый аромат, похожий на кедр и иссоп. Его рот оказывается слишком близко к моему, чтобы чувствовать себя комфортно, и я жалею, что это не было на прошлой неделе, когда у меня во рту было это жгучее ощущение перца. Тогда можете поспорить на свою задницу, что я поцеловала бы его в ответ и обожгла этим капсаицином.

— Да, такое случается. Я имею в виду, что в академии не только есть геи и би-парни, но это школа только для мальчиков, — Спенсер проводит костяшками пальцев по моей щеке и захватывает мой подбородок пальцами, заставляя меня посмотреть на него. — Иногда даже натуралам бывает одиноко.

— Это то, что ты хочешь сказать мне прямо сейчас? — спрашиваю я, дыша так тяжело, что у меня запотевают очки. — Что ты просто одинокий натурал?

Спенсер сощуривает свои бирюзовые глаза и наклоняется чуть ближе, наши губы едва соприкасаются, вызывая у меня самое сильное нервное чувство за всю мою жизнь. У меня такое чувство, будто я только что опрокинула десять «Ред Булл» подряд.

— За последние несколько лет я получил десятки предложений, — говорит он, прикусывая нижнюю губу. Его веки сейчас немного опущены, и меня так и подмывает ударить его в живот и убежать. Вместо этого я просто стою там и жду. — Может быть, и больше, но… Я отказал им всем. Ты первый парень, который когда-либо привлекал моё внимание.

— Мне повезло, — тяну я, закатывая глаза, но наши рты всё ещё так близко, что трудно сосредоточиться.

— Что в тебе такого? — снова начинает он, морща лоб и запуская пальцы в волосы у меня на затылке. — Что-то в этом рте… — А потом он ругается, ненадолго отворачивается, а затем снова поворачивается ко мне лицом, притягивая мои губы к своим в сокрушительном, собственническом поцелуе.

Мои руки поднимаются и цепляются за его блейзер, и, хотя моим первым намерением было ударить его коленом по яйцам, всё, что я в итоге делаю, это приоткрываю губы и позволяю ему засунуть свой язык мне в горло.

«Срань господня, этот поцелуй!» — думаю я, внутренне взвизгивая и стараясь не растаять в лужу на полу кладовки. Спенсер целуется так же хорошо, как и издевается: горячо, интенсивно, сокрушительно. Это слишком много, и я ненавижу то, как хорошо это ощущается.

Он прижимается ко мне всем телом, и я чувствую его твердость сквозь тёмно-синие брюки. Боже милостивый. Через мгновение Спенсер замолкает и смеётся, этот тёплый, пьянящий звук проходит сквозь меня и заставляет дрожать.

— Я никогда раньше не целовался с парнем. Кто бы мог подумать, что у тебя такой горячий ротик? — Спенсер берёт меня за подбородок и снова целует, наклоняясь, чтобы схватить мою руку и положить её на выпуклость в своей промежности. А потом он двигает своей рукой, как будто намереваясь схватить мою.

Только… там не за что хвататься.

А ещё у меня есть парень. Дома, в Калифорнии, меня ждёт Коди, а я, чёрт возьми, ему изменяю?!

Чувство вины поднимается внутри меня яростной волной, и я отталкиваю Спенсера так сильно, как только могу, обеими руками. Он настолько не ожидал этого, что, в конце концов, упал на задницу, с проклятием ударившись головой о стену.

Я пробегаю мимо него, совершенно забыв о муке, а затем возвращаюсь в свою комнату на остаток ночи.

Во мне нет такой части, которая хотела бы разобраться в том, что только что произошло. Но я знаю, что, когда поеду в Калифорнию на зимние каникулы, мне придётся рассказать Коди о том, что произошло. У меня достаточно секретов, которые я могу хранить, не беспокоясь ещё об одном.