Мы долго сидим так, очень долго. Может быть, слишком долго, потому что мы оба дрожим как сумасшедшие.

Мы умрём от переохлаждения, если не найдём способ согреться.

— Пошли, — шепчу я, помогая Черчу подняться на ноги. Он позволяет мне, и мы продолжаем идти, держась за руки.

Никто не говорит. В течение долгого, очень долгого времени.

До тех пор, пока мы не слышим звук удара металла о камень.

Мы с Черчем обмениваемся взглядами и начинаем бежать так быстро, как только можем, в том направлении. В земле, рядом со старым сараем, есть водосток. Это не только означает, что мы движемся в правильном направлении — ведь сарай должен быть недалеко от академии, верно? — но и то, что сквозь решётку торчат пальцы.

— Рейнджер! — Черч кричит, а потом оказывается на коленях рядом с решеткой и тянет её изо всех сил. Когда я подхожу к нему, я вижу лицо Рейнджера, задыхающегося и кашляющего тем небольшим количеством воздуха, которое у него осталось. — Где лом?

— Не знаю, — задыхается Рейнджер, его сапфировые глаза широко раскрываются. — Чувак, я не выберусь.

— Не смей, нахрен, так говорить! — кричит Черч, поднимаясь на ноги и оглядываясь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы приподнять решётку. Он направляется прямо к сараю и вышибает дверь.

— Эй, — выдыхает Рейнджер, его голос слабый, сиплый, когда он пытается говорить сквозь поднимающуюся воду. — Ты можешь сказать маме, что я люблю её? — я опускаюсь на колени рядом с ним, обхватывая его пальцы своими. Неужели я собираюсь сидеть здесь и смотреть, как он тонет, когда он так чертовски близок к свободе? Нет. Нет. Этого не может быть. — И… отдай все вещи Дженики полиции. Может быть, они… — Рейнджер глотает немного воды и начинает кашлять.

И тут я вспоминаю: у меня в сумке есть молоток.

Я высыпаю содержимое на землю, хватая его трясущимися руками. Именно эту решётку удерживает на месте замок. Я бью по нему изо всех сил, но ничего не происходит. Хотя, конечно, он такой ржавый…

Голова Рейнджера исчезает под водой, но я всё ещё вижу его глаза, умоляющие, молящие… Я использую обе руки и ударяю по замку в самом тонком месте.

Он трескается.

Я снова ударяю по нему, и ржавые кусочки отламываются. Я срываю его и зову Черча. Через секунду он уже здесь, с ржавой металлической палкой в руке. Он использует её, чтобы отодвинуть решётку, а затем ныряет вниз.

Вместе мы протягиваем руку и хватаем руки Рейнджера.

Он ужасно замерз. Он неподвижен. И вытащить его оттуда невероятно трудно, почти невозможно. Мои мышцы ноют, и я плачу, и не уверена, что у нас получится, когда, наконец, тело Рейнджера падет на землю, а мы с Черчем оба падаем назад.

Он первым вскарабкивается наверх, переворачивает друга и подносит ухо к его рту.

— Он не дышит, — заявляет он спокойно, почти слишком спокойно. Похоже, Черч может сорваться, если я чего-нибудь не сделаю. Я протягиваю руку и прикладываю пальцы к горлу Рейнджера сбоку, чтобы проверить пульс. Пульса нет, блядь.

— У меня был курс по искусственному дыханию, — объясняю я, беря инициативу в свои руки и пытаясь вспомнить всё, чему меня учили дома. Жизнь на пляже имеет свои преимущества; я точно знаю, что делать прямо сейчас. Лицо Рейнджера холодное и бледное, когда я откидываю его голову назад. — Положи руки в центр его груди, на линию сосков, и начинай нажимать. Сто раз или больше в минуту. Позволь груди полностью подниматься между толчками. — Черч немедленно подчиняется, и я жду, снова проверяя, дышит ли он.

Ничего.

— Нам нужно вдохнуть в него немного кислорода, — бормочу я, закрыв нос Рейнджера и наклоняясь, прижимаясь губами к его губам с лёгким покалыванием.

«На это нет времени, Шарлотта. Гадость».

Я вдыхаю ему в рот ещё раз, ещё, а затем отстраняюсь. Ничего. Я делаю это снова.

— Тридцать компрессий грудной клетки. — Мой голос — холодная, тихая команда, мои зубы стучат так сильно, что причиняют боль.

— Очнись, чёрт возьми, — бормочет Черч, следуя моим инструкциям.

И снова я делюсь своим дыханием с Рейнджером.

Ещё больше надавливаний.

Ещё вдох.

Всё идёт не очень хорошо. Он уже должен был бы откашливаться водой.

— Мы должны продолжать в том же духе, пока не прибудет помощь, — шепчу я, мои глаза наполняются слезами. Помощь не придёт, по крайней мере, в ближайшее время. Мы оба это знаем.

«Никогда не знаешь наверняка: возможно, близнецы уже нашли дорогу назад».

— Мы будем продолжать столько, сколько потребуется, — отвечает Черч, как будто обсуждает погоду. Я киваю. Я не остановлюсь. Ни за что. Наклонившись, я делаю ещё два вдоха, а затем отстраняюсь, ожидая, пока Черч сделает надавливания.

Как только я снова наклоняюсь, тело Рейнджера сводит судорогой, и его тошнит водой.

— Переверни его, — приказываю я, мой голос такой же спокойный и хладнокровный, как у Черча. Внутри я кричу. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, все будет хорошо! Я засовываю два пальца Рейнджеру в рот, чтобы прочистить дыхательные пути, когда его снова тошнит и он начинает кашлять.

Мы с Черчем поддерживаем его, пока он зарывается пальцами в траву, делая эти долгие, сильные вдохи, от которых моё сердце становится таким чертовски счастливым.

— Эй, — шепчет Черч, когда Рейнджер садится, сильно дрожа. Он выглядит потерянным и дезориентированным, переводя взгляд с нас двоих на меня, его сапфировые глаза потемнели от теней.

— Я всё ещё жив? — шепчет он, снова задыхаясь и кашляя. Его голос такой грубый, как наждачная бумага, но я не уверена, что когда-либо слышала такой прекрасный звук.

— Едва ли, — шепчу я, и Рейнджер кивает, оглядываясь по сторонам, на его лице отчётливо читается страх. — Где близнецы? — спрашивает он, больше беспокоясь об их безопасности, чем о своей собственной.

— Они пошли за помощью, — говорю я ему, и мгновенное облегчение исчезает, когда я понимаю, что мы ещё не выбрались из леса. Жертвы утопления могут страдать пневмонией, инфекцией, сердечной недостаточностью… Кроме того, сейчас мы все подвержены риску переохлаждения. Нам нужно действовать — и быстро. — Ты можешь стоять?

— Да. Просто… поможете мне подняться? — мы с Черчем помогаем Рейнджеру подняться на ноги, а затем кладём его руку на плечи лучшего друга. Мы начинаем медленно продвигаться вперёд. Учитывая скорость, с которой мы движемся, близнецы — наша лучшая надежда на данный момент.

Звук крика заставляет нас всех остановиться, и мы обмениваемся паническими взглядами. В нём есть что-то знакомое, что мне не нравится.

— Ты можешь бежать? — спрашивает Черч, и у Рейнджера меняется выражение лица.

— Вперёд.

У меня нет времени пытаться убедить кого-либо из них, что это плохая идея. Вместо этого Черч берёт меня за руку, и мы направляемся в направлении звука.

Есть… что-то ещё, похожее на скрип веток деревьев и это ужасное бульканье…

Лес густой и тёмный, из-за чего невозможно сказать, куда мы направляемся. Честно говоря, я просто в шоке, что мы ещё не врезались в ствол дерева и не вырубились.

Звук резко обрывается, но ребята, похоже, довольно хорошо представляют, куда мы направляемся, так что я не спорю.

Когда мы выходим на поляну… время останавливается.

Там стоят близнецы. Один из них держит конец верёвки, в то время как другой, разинув рот, смотрит на тело над нами, раскачивающееся на деревьях.

Черч отпускает мою руку, и я зажимаю ею рот, чтобы подавить крик.

— Я не могу развязать эту чёртову верёвку, — рычит Мика, останавливаясь, когда видит, что мы стоим там. — Рейнджер? — шок в его голосе выводит брата из транса, и Тобиас оборачивается, чтобы посмотреть на своего друга.

— Что это…? — Рейнджер задыхается, глядя на мальчика в спортивной форме. Мальчик с серебристо-седыми волосами. — Это Спенсер? — шепчет он, когда я падаю на лесную подстилку, закрываю лицо руками и пытаюсь отгородиться от этого образа.

Что, чёрт возьми, случилось с моей беззаботной школьной жизнью, проведённой среди песка, солнца и прибоя? Почему я просто не смирилась со всем этим и не вернулась в Калифорнию, когда у меня был шанс?!