Сашуня стояла одиноко, опираясь на планки соседнего забора.

— Сашуня, — позвала София, — иди сюда, девочка!

Саша радостно подбежала к ней. Прижалась к Софии.

— Ты проводишь меня немного?

Саша утвердительно кивнула головой. Они взялись за руки.

София задумалась.

«Значит, он не боялся царской тюрьмы, пуль врага. Беспокоился, что не поймем его мы, люди другого наречия», — думала София.

Мохов очень много значил для нее, а он вдруг говорит, что она большая радость в его жизни. Она — в его жизни! София задумалась. Что могло создать таких советских людей, кристально чистых? София вспомнила рассказ, прочитанный или услышанный ею в детстве, об искателях жемчуга. Говорят, ныряльщики опускаются на дно океана, десятки гибнут под водой, пока одному удается вернуться с драгоценной жемчужиной. Океан рождает жемчужины, народ — таких людей…

— Давай дружить, Сашуня, хочешь?

— Хочу, София Николаевна, — ответила девочка.

Ребята хорошо помнят первую встречу с мастером Топорашем. Эта весть распространилась еще накануне — известный изобретатель Филипп Топораш придет в училище мастером-слесарем. Конечно же он не будет просто мастером. Кому же изобретать, как не ему? Самому последнему школьнику известно, что настоящий изобретатель всегда что-нибудь выдумывает, что изобретения как репей — от них не отцепишься, даже если хочешь. Изобретения — это страсть, говорили ребята из старших классов, кто попробует, тот не избавится от нее ни за что на свете.

И, понятно, не было такого ученика, который не желал бы заразиться этой болезнью, даже с риском не отделаться от нее всю жизнь.

Наконец наступил день, когда ученики увидели того, кто скрывался под скромным званием мастера. Первыми были «патрули», подстерегавшие его появление на улице. Следующими были те, кто ждал на школьном дворе или дежурил на подоконниках. И все же лучше всего рассмотрели его ребята, которые остались у тисков и верстаков.

И вот первое разочарование: изобретатель совсем не был похож на изобретателя. Он выглядел потрепанным, угрюмым, с влажными и словно выцветшими глазами. Топораш был невысокого роста, у него была старая, морщинистая шея, а рядом с кадыком набухла толстая жила. Об одежде и упоминать не стоит…

Очень многих поклонников Топораша огорчили и оттолкнули его замкнутость и нелюдимость. У них сразу пропало желание подойти к нему, заговорить.

Другим, наоборот, это даже понравилось. Вот так. именно так и должен выглядеть настоящий изобретатель! Не как все люди!

И те и другие преувеличивали. Если бы кто-нибудь пригляделся получше, то увидел бы, что лицо мастера было жестким, непреклонным. Будто он находился в беспрестанной борьбе с кем-то.

— Изобретателям, брат, туго приходится. Настрадался он — вот и стал таким…

— Чепуха! — утешали себя некоторые, вроде Неку-луцы. — Глядишь, возьмет и такую штуку выкинет, что мы только рты разинем!..

Но время шло, а Филипп Топораш ничего не изобретал и даже вел себя как самый обыкновенный мастер. Он показывал ученикам, как держать напильник, долото, как действовать молотком; шлифовал, резал, навинчивал… Ничем не лучше других. Никакого блеска!

Этот чудной старик, прибытие которого вызвало такой переполох, в сущности, разрушал самые заветные мечты учеников. Они ведь не ждали чего-то невозможного. Они хорошо понимали, что ремесленное училище не может тягаться с заводом.

Но большинство из них приехали из сел или маленьких провинциальных городков, поэтому даже будки с телефонами-автоматами, которые стали появляться на улицах города, были для них настоящим чудом. Ах, было бы кому звонить! Как только кто-нибудь из ребят оказывался по ту сторону школьных ворот, он тут же бежал в будку, чтобы вызвать к телефону Тубу Бубис, секретаршу. радостно извещал ее, что звонит такой-то из автомата и очень интересуется что она поделывает и хорошо ли слышит его.

Туба охотно отвечала на все звонки, захлебываясь выкладывала новости, а если поблизости был Каймакан, вешала трубку, и «чудо» кончалось.

Правда, в мастерских делалось кое-что занятное — искусно изготовленная матрица, гравюра по металлу или другие поделки. Но все это не было изобретением, которого так ждали ученики. Появление Топораша вызвало жгучее любопытство, которое мастер, однако, отказался удовлетворить. Ребята стали терять терпение. Пуще всех разошелся Володя Пакурару. Он был самым способным слесарем и поэтому чувствовал себя задетым сильнее других.

— Вот вам и золотые руки! Убей меня бог, он просто портач!

— Факт. Мастер-ломастер, — поддержал его Некулуца, хоть он и считался самым уважительным по отношению к старшим.

Миша Хайкин, которому частенько доставалось за нерасторопность и лень, только и ждал случая отыграться на ком-нибудь.

— О ком вы говорите? А, о мастере со стеклянным глазом и деревянной ногой? Жил-был такой мастер, ну прямо вылитый Топораш!

Ребята засмеялись, но Иону Котеле стало обидно за старика. Он не выдержал, пробрался вперед и при всех накинулся на Мишу:

— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! Знаю я, где ты вычитал про стеклянный глаз. Мы работаем, а ты тайком книжонки читаешь — сам знаешь, где!.. Иди и сиди там, пока у тебя ноги не оцепенеют…

Новый взрыв смеха. Хайкин смеется вместе со всеми.

— Поглядите-ка, какой голосок прорезался у нашего мужичка! — доброжелательно принял Негус выходку хотели и тут же добавил: — Браво, Ионика, ты попал пальцем в небо!

И добродушно обратился к остальным:

— Еще спрашивает меня, откуда я знаю! Сижу на том стульчике без спинки, читаю, читаю, а ноги вдруг отнялись…

— Как хотите, а наш мастер еще себя покажет! — пробился сквозь смех обиженный голос Котели.

Тут появился Игорь Браздяну. Он выламывался перед ребятами как на эстраде перед публикой, дирижируя в такт куплета:

Смех и крики заглушили в конце концов песню.

— Но почему же мастер Топораш такой молчун? — когда ребята поутихли, спросил Рошкулец, сверкая выпуклыми стеклами очков.

— Потому что ему нечего сказать, — уверенно ответил Пакурару.

Пожалуй, никто не решался одернуть Вову Пакурару или перечить ему. Считался с ним и Игорь Браздяну. Даже те ребята, которые спали с Вовой рядом, работали вместе и ели из одной миски, не могли похвастаться, что они с ним запанибрата. Было в Пакурару что-то такое, что держало ребят на расстоянии. То ли высокий рост и сила, то ли густые брови, как у артиста, то ли умение держаться… С первых же дней он стал старостой класса. Он был первым принят в комсомол, стал первый в труде и учебе. Авторитет и все остальное пришло само собой, было в порядке вещей.

Слова Пакурару о Топораше послужили для всех сигналом. Дошло до того, что некоторые ученики стали дерзить мастеру.

Но старик смотрел на все сквозь пальцы, не обращал внимания. В конце концов страсти угомонились, и жизнь в мастерских потекла привычным руслом.

Но как-то раз двум ученикам, которые работали поблизости от Топораша, почудилось что-то особенное в его поведении. Они забили тревогу:

— Изобретает!

— Старикан затевает что-то!

Действительно, что случилось в этот день с мастером Топорашем? Он не слышал звонка, почему-то не ушел на обед. Он установил в своем уголке тиски, занес туда и ведерко с песком, на котором водрузил маленькую наковальню. На его рабочем столе появились циркуль, угольник, всякие инструменты.

Любопытство ребят дошло до предела, когда распространился слух, что накануне ночью в глубине мастерских, где находится верстак мастера, лампочка горела до рассвета.

На второе утро ученики от удивления глаза вытаращили, увидев у стола мастера целую горку желтовато-белого котельца.