Кому-кому, а нашему Коммунару я не смею не верить. Я убежден, что все будет именно так, как он говорит: всех до последнего. И эта рука, повисшая в воздухе, в сущности ничего не означает. Для меня единственно важное — его слово.

Я вижу, будто наяву, нашу колонну. Ряды так тесно сомкнуты, что лиц сразу и не разобрать. Ничего, я и так знаю эти лица до мельчайших подробностей. Для меня важнее теперь блеск штыков на фоне снежного поля. Над колонной движется целый лес штыков.

Потом начинаю различать очертания лиц, силуэты людей. Там и Туфяк, и Арион, и братья Шербан, и, конечно, я. Сказал же Коммунар: "Всех до единого…" Но я же… Никаких "но"! Я не смею ослушаться его. Не могу оступиться. Ступать… Я ступаю плечом к плечу с другими. И рядом — тени Выздоагэ, Силе, Комана, Чоба.

И снова мерещатся мне сани. Быстрые движения ног лошадки. Ее ноги… Ее ноги… Я ступаю увереннее.

Я шагаю. Вместе с моими товарищами. Шагаю.

(роман)[14]

— Итак, еще до зари, в точно установленное время, я передам, откуда выходить, и через четверть часа… "Три минуты против третьего рейха!" — Он обращался не только к собеседнику — старался говорить так, чтобы слышал и второй, свалившийся нежданно-негаданно, как снег на голову.

Тот же провинциальный городок, прежде уездный, теперь — районный центр. Те же улицы, широкие в верхней части и узкие в нижней, кривые, запутанные, переходящие порой в пустыри, открывающие внезапно зеленые просветы полей или полоски пастбищ, где пасется стреноженный — чтоб не забрался на табачную плантацию — конь да щиплет редкие стебли травы коза, запутавшаяся в веревке и не знающая, как подняться на ноги. Виднеется неглубокая, тихая речушка, в которой вымачивают кожи рабочие обувной фабрики. На ней никогда не увидишь волн, а порою — в летнюю засуху — и самой воды. Берег реки незаметно переходит в пологий холм, который тянется вплоть до кирпичного завода. В городе его называют просто "кирпичный".

Тот же городок, те же улицы.

Городок тот же и все ж не такой, как всегда. Иными кажутся и улицы.

Над ними пролетел ураган, и то, что устояло, кажется неузнаваемым.

Они шли руинами. Осыпавшаяся штукатурка, мусор, песок и пыль. Пыль забивает дыхание, лезет в глаза. Изрытая снарядами мостовая. Воронки от бомб — ямы, заполненные мутно-зеленой водой.

— За оставшееся время нужно войти в контакт со связными. Предупредить, чтоб были на местах и, в случае необходимости, действовали. Если понадобится, подними на ноги всех своих пекарей. Понятно? Итак, в точно установленное время: "Три минуты против третьего рейха". Вслед за ними — немедленно — команда отходить, — он все еще уточнял задачу, говоря сдержанным, напряженным голосом.

Более всего он делал это ради прибывшего из Кишинева, так неожиданно появившегося в столь поздний час. Хотелось, чтоб он отчетливо уяснил смысл предстоящей операции. Несмотря на то что незнакомец отпустил бородку и слегка сутулился, пытаясь скрыть свой истинный рост, он не мог быть никем иным, кроме Зигу Зуграву.

— Важнее всего — точность, пунктуальность! Малейшая заминка — и дело сорвется. Всего три минуты, но столько нужно успеть за это время…

Итак, проследить за ходом операции прислали Зуграву, того же Зуграву… Он слушал очень внимательно, однако сам не говорил ни слова.

— Да, еще: планка заготовлена? — внезапно вспомнил он.

— Заготовлена.

— А кнопки?

— И кнопки.

— Полотнище спрятано в надежном месте?

— В надежном.

— А точнее?

— Точнее — в надежном.

"Подумать только, — проговорил он про себя, — даже перед Зуграву не хочет открывать всех деталей!"

— Браво, Илие! — сказал немного погодя, теперь уже иными глазами глядя на собеседника, невысокого, щуплого парня со смуглым лицом, копной курчавых волос и толстоватым, довольно мясистым носом.

"Как будто другим человеком стал, ни капли не похож на того, какой был в тюрьме", — промелькнула странная, невесть почему возникшая мысль. В те времена парень казался неотесанным, скованным и в словах и в движениях — теперь же готов взорваться в любую минуту, будет спорить и возражать, если вздумаешь в чем-то укорять его. Маленький, но с перцем. Непомерно длинные, не по фигуре руки, зато крепкие, мускулистые, дай бог каждому! С утра до ночи приходится ворочать тесто в чанах, стоять с лопатой у печи…

Впрочем, Кику каждый раз удивлял его. И в эту встречу ему показалось, будто что-то не так… Но в конце концов он прогнал сомнения: главное было убедиться, что назначенная на следующий день операция, за которую он отвечал головой, пройдет успешно. Не менее важным было установить, что подготовка к ней ведется в строжайшей тайне, что сыщики не разведают заранее ни времени, ни места — ни единой подробности, которая могла бы привести к провалу. Аресты были полностью исключены.

Принявшись говорить о другом — как будто намеренно переменив тему разговора, чтоб не возвращаться больше к подробностям операции, — Кику спросил, где он собирается ночевать, поскольку не идти же в такое время к твоим бородатым — можно напороться на облаву!

Внезапно он отметил про себя, как удачно маскирует Зигу небольшая бородка — она нисколько не отличалась от его роскошной шевелюры.

— Здорово получится, если вытряхнут прямо из постели. Кто в таком случае передаст утром пароль? — проговорил Кику, не слишком отдавая себе отчет в том, что голос его звучит не в меру раздраженно. — Какие могут быть тогда "Три минуты против третьего рейха"? Отвечай же, товарищ Сыргие Волох, отвечай, руководитель группы!

Волох почувствовал легкую растерянность: как это ему самому не пришла в голову подобная мысль? Он с благодарностью посмотрел на пекаря. Аллея городского парка, по которой они проходили, давно уже утопала во мраке. Поэтому он не видел лица Кику. Не видел и выражения глаз Зуграву, хотя многое бы отдал за то, чтобы встретиться с ним взглядом.

Пекарь продолжал настаивать на своем:

— Возможно, ты и сам найдешь укрытие на эту ночь, и все же, каким бы удачным оно ни было, лучшего места, куда отведу я, не придумаешь. Сам господь бог со своих небес…

— Лучше будем думать о земном, — задумчиво, еле слышно проговорил Зуграву.

Волох стукнул себя ладонью по лбу: черт побери, сначала нужно найти приют для него, Зигу, явившегося нежданно-негаданно накануне столь важного дня. О его ночлеге следует позаботиться в первую очередь.

— Ты абсолютно уверен в этом месте? Смотри, чтоб не влипнуть в историю.

— Но если доверил всю подготовку… насчет планки, кнопок… — обиженно проговорил Кику, на этот раз стараясь сдержать раздражение, — тогда доверься и в остальном!

— Если бы дело заключалось только во мне. Товарищ прибыл для проверки… — И сразу же понял, что слова его звучат неубедительно.

Кику сделал вид, будто что-то уронил на землю и теперь ищет, скорее всего для того, чтоб не встречаться с ним взглядом.

— Но куда, к кому именно? — пошел напролом Сыргие Волох. — Всего одна ночь… Чтоб никакой слежки, чтоб сыщики, напротив, окончательно сбились со следа.

— Короче говоря: к девушке! — быстро ответил Кику. — Устраивает? Ничего другого в такой час предложить не могу.

— К девушке?

— Да, к Виктории… Я сам даже не зайду.

Больше пекарь не проронил ни слова, и Волох в конце концов вынужден был признать, что другого выхода нет, предложение Кику все же было самым подходящим. Куда, в самом деле, девать этого Зуграву в столь поздний час? По всему, уже давно наступила полночь.

Сделав большой крюк, они оказались на узкой улочке, тянувшейся параллельно парку, прошли вперед несколько кварталов, затем вернулись назад и остановились под густой кроной дерева, растущего перед мрачным домом, похожим в темноте на средневековый замок. Прямо перед ними была узкая, предназначенная для прислуги лестница. Несколько минут они стояли не шевелясь. Кику велел подождать, огляделся вокруг, затем легко, точно белка, взобрался на старый орех. И снова затих на какое-то мгновение.