— За мной! — подал он наконец команду, хотя все еще не спрыгнул с дерева.

— Значит, "Три минуты против третьего рейха"… — внезапно прошептал Зуграву, и в голосе его послышалось легкое недоумение.

— Чему тут удивляться? — быстро отозвался Волох. — Нарочно хотел, чтобы фраза воодушевляла, поднимала дух…

— Нет, нет, все в порядке, — ответил Зуграву, однако чувствовалось. что он по-прежнему думает о чем-то своем.

Они неслышно поднялись по глухой лестнице, которая тянулась вверх узким серпантином, пока не оказались перед невысокой дверью, скрытой густыми ветвями ореха.

Кику приложил ухо к замочной скважине, долго прислушивался, затем легонько постучал одними кончиками пальцев. Дверь тут же отворилась. Они зашли в крохотную переднюю, однако Кику оставался на лестничной площадке.

— Не валяй дурака, проходи! — шепнул Волох, прижимаясь спиной к косяку двери и пропуская пекаря вперед.

Тот снял с головы шапку, зачем-то хлопнул ею о колено.

— Ну ладно, ладно, — сразу же, без колебаний согласился он. — Отойди от двери. Еще, еще! — Потом повернулся к Волоху спиной. — Вот здесь, у нее, будешь ночевать, — проговорил он, не называя хозяйку по имени, только взмахнув рукой в сторону смутной женской фигуры, чье дыхание явственно различалось в тесном промежутке между дверью и стеной. И добавил угрюмым, напряженным тоном: — На этой… — Нет, голос у него не дрожал, однако чувствовалось, что ему трудно договорить фразу до конца. И все же он договорил: — На этой кровати.

Воцарилась напряженная тишина.

— Ему нужно переночевать у тебя, — обратился он к девушке, и теперь в голосе его не было жестких нот — он внезапно стал каким-то вялым, намеренно, подчеркнуто безразличным.

— Хорошо, — отозвалась та. — Ты тоже останешься?

— Нет, уйду. Прямо сейчас.

— Когда же мы увидимся? — торопливо, обеспокоенно спросила девушка.

— Там будет видно… Ну, всего хорошего, — бросил он скорее Зуграву, нежели ей, и шагнул к двери.

— Что слышно насчет арестованных? Оставили в живых или нет? — спросил Зуграву у Волоха, когда тот уже готов был последовать за Кику. — Кажется, их было трое, не так ли? Я смотрел из окна…

— Да, трое, — спокойно, полностью владея собой, ответил Волох. — Нет, ничего не слышно. Скорее думал что-либо узнать от тебя. Интересуешься, конечно, потому что со мной все обошлось благополучно?

Как он мучился, как ждал со стороны товарищей хоть какого-то знака доверия к нему! Тем более что сейчас из руководства группы на свободе оставался он один… Никто ни в чем его не упрекал, не унизил ни единым скользким, двусмысленным намеком, и все же горький случай, когда он, Волох, заподозрив что-то неладное, не явился на строго секретную встречу, дал повод к размышлениям. Троих тогда схватили, Зуграву же в последнюю минуту успел убежать, и только чудо спасло ему жизнь — полицейские открыли по убегавшему огонь… Еще бы тут не задуматься! Зуграву, мишень номер один для оккупантов, едва не угодил под пули, он же, Волох, почему-то оказался вне опасности! Никто, разумеется, не мог заставить его рисковать, пойти грудью на штыки только ради того, чтобы снять с себя подозрение, — но тогда как, каким образом вернуть прежнее доверие? Потому он и взял на себя руководство операцией. "Три минуты…", по сути, полностью были его инициативой.

— Почему ты решил спросить о них?

— Просто вспомнил, — негромко ответил Зуграву. И внезапно добавил: — Дейч, Триколич, Вук… И все другие, которых схватила сигуранца раньше… Понимаешь, просто вспомнил!

— Кажется, пора идти! — нетерпеливо проговорил Кику. И обратился к девушке: — Разве ты забыла, когда мы должны встретиться?

— Конечно, нет, — живо ответила та. — Однако теперь решила…

— Вот и хорошо, — кончая разговор, сказал он.

Девушка вышла, проводила их до лестничной площадки. Там ненадолго задержалась, затем вернулась.

Свет лампы, хотя фитиль был выкручен, по-прежнему оставался слабым, и в полумраке трудно было разглядеть, как выглядит хозяйка. Тем более что она старалась держаться подальше от света. Единственное, что говорило о ее присутствии, были мягкие, еле слышные шаги — когда прошла к лестнице и снова вернулась в комнату… Поэтому человек, которому предстояло здесь ночевать, мог вовсе не принимать ее в расчет, считать, будто в комнате вообще никого нет. Так и в самом деле было лучше, он понял это, едва лишь взглянул на лавку, которую Кику назвал кроватью, и попытался прикинуть на глаз ее размеры — в длину, в ширину… Отвлек его все тот же мягкий, еле слышный шорох шагов.

"Держи ухо востро, человече!" — словно прошелестела за окном густая листва ореха.

Он повернул голову к окну.

— Лампу, наверно, стоило бы погасить. — Он взглянул на девушку: она как раз расплетала косу, но, встретив его взгляд, указала рукой на тонкую занавеску, нисколько, впрочем, не заслонявшую комнату от ночного мрака. Затем все тем же неслышным шагом подошла к лампе и подула на огонек. — Давайте ложиться, до утра осталось совсем немного.

"Не может быть, чтоб она не знала о завтрашней операции, — пронеслось в голове у Зуграву. — Знает. Без сомнения, знает… Но хорошо ли это?"

Между тем девушка щелкнула задвижкой на двери и стала снимать блузку. Впрочем, он не понял: возможно, только развязала на голове платок.

— Вдвоем будет не очень… — проговорила она негромко, почти что про себя, рассмеявшись, затем завернулась в какую-то темную ткань и легла, — …не очень удобно, тесно. Но ничего не поделаешь.

— Что вы, что вы, я лягу на полу.

— Да? — Голос ее сделался мягче, ласковее. — Тогда нужно выбросить за окно стол… Зачем было расти таким длинным?

"Метр восемьдесят сантиметров", — как будто оправдываясь, проговорил он про себя.

Не лучше ли было бы уйти отсюда? Впрочем, куда сейчас пойдешь? Он слегка приподнял занавеску. Орех утопал в желтом лунном мерцании, и Зуграву попытался определить, на какой высоте от земли окно. В общем, вполне сносно; если что-то случится, второй выход обеспечен… И решил остаться. Сел на стул, запрокинув на спинку голову, в который раз подумав о том, в каком странном положении оказался. И если б еще на этом все кончилось! Он даже не знал, куда его привели, кто такая эта девушка. Все, что было известно о ней, — это имя, Виктория. Волох также, наверное, знал немногим более. Похоже, она любовница пекаря, скорее всего бывшая… Или же обычная знакомая, из тех, что бывают пачками у молодого, неженатого мужчины. Правда, он слышал, будто Кику вполне надежный парень, однако близко не знал его. Возможно, Волох успел раскусить этого пекаря, и все же он, Зуграву, не имел права так слепо доверяться малознакомому человеку. Мда, не лучшим образом получилось… Он даже не успел хорошенько разглядеть девушку, разве лишь заметил, что у нее очень смуглое, как и у самого Кику, лицо. "Не получилось бы так, что в конце концов очутишься где-нибудь в цыганском таборе! — Он даже вздрогнул, поймав себя на этой нелепой мысли. — Поножовщина, стрельба посреди глухой ночи… Шатры, цветастые платки, гаданье, звон мониста…" И стал рисовать картины одна другой ярче — чтоб как-то убить время, главное же — не уснуть. "А что, собственно, знаю я о цыганах? — спросил он себя. — Ровным счетом ничего". Только то, что вычитал в книгах или слышал от людей: будто все мужчины у них головорезы, а женщины — колдуньи и гадалки. Самому же никогда не приходилось иметь дело с этими людьми, даже во время войны. Странно, странно… Ему показалось, будто он стал дремать.

Внезапно он вздрогнул: девушка подошла к стулу, на котором он сидел. В темноте тускло светились черные распущенные волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам. Белела длинная, до пят, рубашка.

— Почему ты не хочешь прилечь? — вместе с легким дыханием услышал он глуховатый голос. — Спать осталось совсем немного.

Это он знал. И все же слова девушки, вернее, какой-то намек, послышавшийся в ее голосе, встревожил его. Привело в замешательство и движение, какое она сделала рукой, — призывное, манящее. Внезапно он оказался под одеялом, и легкая, тонкая рука обхватила его за плечи — чтоб не свалился с лавки. Лавка и в самом деле была слишком узкой, нужно было приложить немалые усилия, чтобы слегка податься назад и высвободить плечи из-под ее руки. Вместе с тем нужно было ровно, спокойно дышать, чтоб она не догадалась о смущении, охватившем его. Он должен ясно и трезво мыслить, строго контролировать каждый поступок, стараясь не поддаваться мимолетным настроениям. И все же одно оставалось несомненным — девушка была тоненькая, изящная, и каждое прикосновение к ней черт знает как туманило голову.