Все это не ушло от внимания Кику, он приблизил к себе Иона и вскоре стал поручать самые опасные и ответственные задания, и, хотя тот исполнял обязанности пекаря, сторожа и кладовщика, справлялся и с подпольными поручениями, не требуя взамен даже слова благодарности.

— Кажется, подходим к дому. — обратился к Агаке бригадир. — Старайся держаться поближе к двери, Ион. Следи за тем, что делается во дворе. Как бы не отмочил какой-нибудь штучки…

Дан сидел на кровати, прибранной и застеленной. Он был в том же, что и всегда, костюме, скромном, но заботливо вычищенном и отглаженном, даже в галстуке. Ночных гостей парень встретил с явным беспокойством. Но и Кику, увидев его, стал чернее тучи, даже не поздоровался с хозяином.

— Не утруждай себя, — предупредил он намерение Дана подняться на ноги. Он проговорил эти слова таким тоном, что тот сразу же послушно опустился на место. — Слова "товарищ" ты от меня не дождешься, напротив, знай: мы пришли судить тебя за предательство. Предъявим счет за каждое слово… Что можешь сказать в оправдание? Учти: лишним временем не располагаем.

Антонюк, сидевший до этого на стуле у двери, теперь поднялся, в свою очередь переместился и Агаке, занявший место, которое до него занимал Василе.

— Признаешь, что ты сотрудничаешь с Кыржэ и сигуранцей? — коротко спросил пекарь.

— Но ведь он — эксперт-криминалист, в то время как я — стажер в управ… в "Полиции нравов".

— Я предупредил: у нас мало времени, — с презрением оборвал Кику. — Выкладывай покороче, если можешь чем-то оправдаться.

— Господин Кыржэ относится к вам куда лучше, чем считают другие… Подумай сам…

— У нас есть доказательства, что ты состоишь на службе у оккупантов.

— Кыржэ не немец, сам их ненавидит. Но он — подчиненный, должен скрывать истинное свое лицо, иначе… — продолжал Дан. — Иначе зачем тогда было направлять движение, во главе которого стоишь ты? Вместе с тобой работает Антонюк, многие другие…

— Оно направляется Кыржэ? — взволнованно проговорил Илие. — Ну да, выходит — так…

— Я не мог говорить об этом, — оправдывался юрист, — из соображений конспирации. Но учти факты, вспомни о шапирографе, небольшой типографии…

Кику не слушал его, озабоченно ходил по комнате, пряча лицо от Антонюка и Агаке. Наконец он остановился, схватившись руками за голову.

— Нам… наверно, пора сматываться, — негромко проговорил Антонюк. — Скоро начнет светать.

— Ион, посмотри, пожалуйста, куда ведет эта дверь? — попросил Кику: он словно бы стал в чем-то сомневаться и теперь ждал поддержки, которая перекрыла бы эти сомнения, — прийти она могла только от Агаке. "Не пойдет ли на попятную… и Антонюк?"

Тишина.

— Дверь ведет в комнату хозяйки, — покорно проговорил Фурникэ. — Сейчас никого нет дома.

— Проверь, — сказал бригадир, не слушая юриста. Он и во второй раз обратился к Агаке все потому же — пытаясь убедиться, что тот поддерживает его… Агаке неподвижно, с отсутствующим видом стоял у двери, и он решил, что тот может не выполнить приказа. Однако ему во что бы то ни стало нужна поддержка Агаке. Терять Иона он не имеет права…

Агаке между тем молчал — ни благословения, ни недовольства.

— Ну ладно, мог ошибиться я, бродяга, простой, неграмотный человек. Но где был ты — образованный, юрист? Меня могли обвести вокруг пальца, но тебя… — обратился он к Дану. — Ты хорошо знал, кто такой Кыржэ! И когда нас отделили от группы, прекрасно понимал, что теперь — самый удобный предлог сделать из нас провокаторов. К тому ж и арест Лилианы… Он мог привести к тому, что шпики вырвут у нее какие-то сведения! Но кто в самом деле вырвал их? Быть может, ты забыл об этом? Они ничего, ничего не смогли бы узнать, если б не ты. — Он хотел каким-то образом оправдать каменное молчание Агаке.

Потом Кику умолк: стало противно вести и дальше этот пустой, недостойный разговор — в какой-то степени он унижал его, означал не что иное, как намерение оправдаться перед предателем.

Агаке упорно молчал, однако Илие не знал, что причиной тому была икона, висевшая в углу комнаты, к тому же поблекшая, с полустершимися красками, что делало ее еще большей святыней в глазах крестьянина, каким оставался в своей сути Агаке. Правда, он никогда не молился и не ходил в церковь, однако сейчас, наблюдая за Даном, заметил, что тот бросает в сторону иконы молитвенные взоры, и это очень взволновало его.

Он осторожно стал приближаться к углу, где висела икона, — и внезапно окаменел, увидев, что за нею спрятано.

— Хорошо, но кто, если не Кыржэ, спас Лилиану от смерти? — снова стал оправдываться Дан. Вместе с тем он поднялся с кровати — удрученный, подавленный — и как-то робко, неуверенно сделал шаг-другой по комнате. — Ее и сейчас настоятельно требует гестапо.

Чувствуя на себе взгляды всех троих, он внезапно остановился — как бы для того, чтоб осталось незамеченным следующее движение, однако резкий бросок к иконе был остановлен стремительным рывком Агаке.

Теперь они стояли лицом к лицу. Агаке держал Дана за плечи, слегка приподняв, как будто проверяя вес тела, потом стал медленно разжимать пальцы на правой руке — словно бы пытался разгадать какую-то тайну. Подержав недолго руки парня, он наконец отпустил их.

— Ты не честный человек, — подталкивая его в спину, поближе к двери, сказал он. — С такими руками я бы к хлебу тебя не подпустил… Нет, нет!

И вновь наступила тишина, тягостная, напряженная Затем поднялся со своего места Антонюк. Зайдя за спину Фурникэ, он сказал Кику:

— Приказывай! По первому же знаку… все будет сделано.

— Подожди. Вам с Агаке нужно уходить — дорога не близкая… Справлюсь и сам.

— Нет! — решительно сказал Агаке. — Я останусь здесь.

— Ладно, — согласился Василе, следя глазами за Даном — тот прилег на кровать, не заботясь о том, что мнется аккуратно постеленное покрывало. — Я пойду, если ж Агаке упрямится, то пускай… Завтра утром узнаешь, как прошло… Увидишь на небе красную полоску.

— Хорошо! — Кику подтолкнул его в спину, чтоб не задерживался. — Я знаю, что должен делать… своими руками… потому что дал слово, — тихо добавил он, обра-шаясь к самому себе и словно бы избавляясь от какой-то тяжести…

Подождав, пока уйдет Антонюк, он подошел к Фурникэ и, взяв его за грудь, попытался поднять с кровати. Однако тот не мог удержаться на ногах — едва приподнявшись, тут же повалился на постель.

— Встань, падаль! И так падаль, добивать не нужно! — Он снова помог ему подняться. — Отвечай: что плохого сделал тебе Кудрявый, из-за чего ты мог послать его на смерть? Ну?

— Я думал: это просто выдумка… Мечта…

— И решил убить мечту?

— Не я, нет…

— Ты решил иначе: симулировать любовь, чтоб выведать все про работу группы!

— Неправда — я любил ее… Только она… Она любит вас. Каждого из группы!

— Вытащи руки из карманов, сопротивляйся, тварь! — Он слегка отпустил его, хотя и не совсем, все еще поддерживал — чтобы снова не упал. — Сопротивляйся, гадина, чтоб хотя бы видеть лицо, по которому бить! — Его начало охватывать бешенство. По лбу стал катиться пот, на душе было нестерпимо гадко… Он ослабил руки, и тот безвольно повалился на пол. — Дай мне пистолет, Ион! Достань, достань из-за иконы! — попросил он Агаке. — Чтобы скорее покончить… Нужно рассчитаться, раз и навсегда! Доставай, доставай… Сам же заметил его, не успели еще войти в комнату!

— Нет, ты не имеешь права… Какой же пекарь… Я знаю, что говорю: ты должен печь хлеб! — упрямо проговорил Агаке, хотя в то же время и достал из потайного места пистолет.

— Поднимись на ноги, слышишь! Она любила одного тебя… и ты предал ее. Так держись хотя бы сейчас, в последнюю минуту! — сурово проговорил Кику.

С тяжелым, мучительным вздохом юрист стал подниматься с пола. Бригадир не отрываясь следил за каждым его движением — как будто от того, удастся ли ему встать, зависело что-то очень важное.

В конце концов Фурникэ, опираясь о пол руками, поднялся на колени. Оставшись в такой позе, он затаил дыхание, потом напрягся и резко вскочил на ноги. Быстрым прыжком рванувшись к двери, он оттолкнул Агаке и выбежал во двор.