Ему не с кем было даже посоветоваться, и для того, чтоб не совершить непростительной оплошности, он решил до поры до времени потерпеть, поближе изучить этих людей. Трудно было поверить в то, что дело держалось на одной сестре Параскиве, — найдутся, наверно, внутренние связки, быть может, более существенные. Важнее всего было раскусить, чем дышат "братья", которые вертятся на рынке, продавая свечи. Их следовало прощупать в первую очередь.

Однажды в мастерской появился какой-то мужчина, на первый взгляд довольно странной, необычной внешности. Он свободно открывал двери, одну за другой, здоровался с каждым, кто встречался на пути, с нескрываемым любопытством рассматривал все, что попадало в поле зрения, присматривался к работе мастеровых… И делал все это с такой обезоруживающей простотой и нарочитым равнодушием, что любые подозрения, какие мог бы вызвать незнакомец, отпадали сами собой… В руках у него был портфель с замком, и он открыл его, как только кто-то из братьев провел гостя в апартаменты Параскивы.

— Некоторые называют меня Косым, — робко, чуть ли не покраснев, проговорил он. — Но вот тут, — он хлопнул рукой по портфелю, — лежит удостоверение… И если вас интересует, чем я занимаюсь…

"Сестра" любезно пригласила его присесть.

— Чем можно вас угостить? — пожирая глазами гостя, спросила она. — Чашечку кофе? Варенье?

— Я состою на службе… вот этой, — он вытащил из портфеля удостоверение.

— Я полностью в вашем распоряжении, — послушно и почтительно проговорила хозяйка.

Гость отхлебнул кофе, попробовал варенья, что ж касается вороха бумаг, который выложила перед ним хозяйка, то даже не дотронулся до них, хотя и не подал знака, что вообще не интересуется ими.

В это время в комнате появился Канараке. Он принес еще кучу каких-то справок, подтверждающих инвалидность "братьев", освобождение от трудовой повинности по возрасту, прочие льготы…

— Изделия из жести, само собой, никого не интересуют, — заявил гость. — Свечи — тоже. К нашему ведомству они имеют весьма косвенное отношение. Хотя, признаюсь, мне очень понравилась ваша система открытых дверей. С одной стороны, легче вовлекать новых братьев по вере, — стал бормотать пришедший, исподтишка разглядывая мастеровых, сновавших под окнами, намеренно хромая, самым невероятным образом горбясь и скрючивая шеи… — У вас много хороших работников, насколько могу понять? — спросил он сестру Параскиву. — И, конечно, ни одного развратника или картежника — такие бывают только среди безбожников… Мне, по правде говоря, это очень нравится… я всегда ценил умных людей…

Он поднялся на ноги и стал ходить по комнате, стараясь разглядеть поближе мастеровых, собравшихся к тому времени по распоряжению сестры Параскивы. Потом сказал:

— Видите ли, словоохотливых людей найти не так уж трудно, но судьбы людские решают не они — великая армия молчальников. Поэтому нужно научиться понимать смысл их молчания. Уметь поймать вовремя, почему оно "улыбается", почему "скрипит зубами", — и сразу все станет ясно. Так вот, что скажете: есть среди вас бунтари? Не может быть, чтоб не было! — искренне удивился он, поймав между тем на себе косой, исподтишка взгляд Волоха.

Волох стал судорожно припоминать: где это было? Когда? На какой-то узенькой боковой улочке. Вспомнил! После того как ушел из комнатушки Виктории, оставив там ночевать Зигу… Да, да, он взял на себя этого барбоса, стараясь увести подальше от дома "швеи"…

Узнал ли и тот его, Волоха? Маловероятно. Во всяком случае, если и узнал, то не подает виду. Нет, нет, исключается: шпик ничего не вспомнил.

Нельзя кому-либо говорить об этом визите, в особенности Илие, которому он имел неосторожность дать адрес, думал Волох, ожидая меж тем, что Кику рано или поздно у него появится. Да, в особенности ему… Когда-то, еще в тюрьме, Волох предложил ему пойти работать в военную пекарню — и тому удалось это без всякого труда. Подозрительно! А потом, потом? Его попросили любой ценой связаться с товарищами на воле, и Кику преспокойно передал буханку хлеба, разрезанную пополам… Все дело в том, не испробовал ли кто-то еще вкус того хлеба… Пекарь, видите ли, выполнял поручение "советских патриотов" только потому, что ему понравилось, как они держались в тюрьме, куда сам попал за обычную драку где-то на городской окраине…

Склонившись над тисками, Сыргие под равномерные движения ножовки стал припоминать тюрьму. Первым политическим заключенным, какого встретил там Илие, был он, Волох. Правда, когда Кику появился в камере, он был в обморочном состоянии — из-за голодовки. Однако потом тот сам представился Волоху, поклонился и ни с того ни с сего попросил доверить какое-либо задание. Сыргие, разумеется, стал выспрашивать, чего ради он пришел к такому решению, связанному с риском и готовностью жертвовать собой.

— Мне довелось увидеть, как ты держался, когда фашисты допрашивали в камере пыток.

— Как держался?.. Но почему ты сам оказался там — не держал, случайно, кнутовище арапника?

— Нет, — ответил тот. — Приказали принести воды… лили тебе на голову. Когда пришел в себя, я видел…

— Но как ты мог знать что-либо обо мне, если оказался я тут только потому, что попал в облаву? Не успел вовремя поменять удостоверение личности.

— Узнать было просто: в кровь они разбивают только коммунистов.

Зная, что посаженные по уголовным делам часто при-служивают гестаповцам, Волох послал его ко всем чертям.

На какие только ухищрения не шел Кику, чтоб тот в конце концов поверил ему!

"Но кто просил тебя заявляться сюда? И какого черта так долго держит его эта лицемерная баптистка?" — начал беспокоиться ответственный. Он решил ждать Кику в келье, тем более что с минуты на минуту к нему должен был зайти брат Хараламбие.

Илие вскоре появился.

— Ну вот, — с трудом переводя дыхание, сказал пекарь, — кажется, получил благословение. Пускай мне делают обрезание, пускай оскопят по приказу султана, только в баптисты я не подамся до самой смерти! — И слова его и жесты свидетельствовали о том, что он хочет поднять настроение у хозяина. — Надеюсь, ты тоже примешь меня как брата… только не как сводного — родного?

— Что случилось, парень? — стараясь скрыть раздражение, спросил Волох. — Настолько срочное дело, что нельзя было отложить до другого раза?

— Но разве ты куда-то торопишься? — в тон ему ответил Илие.

— Об этом не будем.

— В таком случае: добрый день! Как поживаешь, дорогой Сыргие? Я очень по тебе соскучился… Или не веришь? — улыбнулся он, высказывая обиду, которую Волоху следовало как-то загладить.

— Верю, верю, и все же только вчера вечером мы отложили назначенную на сегодня встречу… — Волох не поддержал игры, в которую Кику намеревался его втянуть. — Кроме того, хотелось бы знать, чего нужно от тебя Параскиве… в такой ли она мере любопытна, как и некоторые другие?

— Только одного: сделать баптистом! — деловито ответил Илие. — Не я ее затронул, она меня.

— Это понятно, что начала она. Но в том-то и дело. Видишь ли…

— Вижу. Ты недоволен моим приходом. Испортилось настроение. Вижу.

— При чем тут настроение? — Волох решил поговорить с Кику как можно более внушительно, однако этому помешал еле слышный стук в дверь. Оба они внезапно застыли. В следующее мгновение Волох легонько подлежал к порогу, приложил ухо к двери, потом, резко потерев ладонью лоб, наполовину приоткрыл ее, не снимая, впрочем, руки с защелки.

— Трубочку для светильника…

— Пожалуйста, брат, пожалуйста! — громко воскликнул Волох, стараясь заглушить голос человека, стоявшего за дверью. — Здесь у меня… гости, — любезно предупредил он, намереваясь, если понадобится, предупредить еще и еще раз — чтоб не заходили в комнату. Тот едва только переступил порог, да и то Волох заслонил его спиной. — Я скоро приду в мастерскую, тогда посмотрим. Принесу с собой, через несколько минут.

И легонько наклонился, вытесняя пришельца с порога. Человек удалился, не проронив больше ни слова.