— Место не упоминал. Хотя черт его разберет: вдруг не хочет впутывать меня? В любом случае ясно одно: немец крайне его интересует.

— Хотелось бы знать: за железной дорогой наблюдает только сигуранца? — спросил Волох. — Или же их работу контролирует и гестапо?

— Варварская орда, — все еще вглядываясь в темень улицы, проговорил Хобоцел. — Как варвары пришли, как варвары уйдут.

— Начал делать экскурсы в историю? Браво, обер-кельнер, продолжай в том же духе. Только я не согласен: то, что мы видели сейчас, скорее похоже на похоронную процессию.

— Пока что она откладывается… "Во имя христианства" — так называется это безумие. Значит, готовится… торжественная встреча с митрополитом.

— Не забудь еще об одном человеке, Тудораке. Сделай все возможное, чтобы побольше разузнать об этом Дане Фурникэ. То, что он в каком-то контакте с твоим Михэешем, — несомненно. Только пока еще не ясно, в чем тут суть… Нас интересует не только он, но и, как бы сказать, положение, создавшееся в группе. Нужно бы узнать, в самом ли деле он наш или же — в особенности — их. Ты сам что об этом думаешь?

— Попробую. Что я могу думать? Боюсь, чтоб не оказался из тех, знаешь, которые и нашим и вашим.

— Исключается. Таких вообще не бывает. Ну, пора расходиться. Старайся не пропускать ни одной встречи со мной, хорошо? В особых случаях присылай кого-нибудь вместо себя. Впрочем, нет, только сам! Главным по-прежнему остается судьба Улму. Сделай все, чтобы засечь передвижение эшелонов с солдатами на станции. И опять повторяю: Фурникэ… Да, да, вполне сочувствую тебе: алкоголь есть алкоголь. И все же сопротивляйся, крепись, больше чем на сорок градусов. И скажи: ты в конце концов сам не станешь забулдыгой? В таком случае загубишь себя, всю жизнь. Дай слово, что этого не случится! — Он повернул к нему взволнованное, напряженное лицо, крепко ухватил за руку. — Как хочется верить в тебя!

Илие Кику долго вышагивал вдоль высокого забора, пока не надоело слоняться без толку и он словно бы машинально, против собственной воли, перепрыгнул через него. Однако Сыргие дома не было. Он хотел уже спуститься в подвал мастерской, хотя и знал, в какую ярость мог прийти из-за этого ответственный, но тут он сам попался навстречу. Правда, столкнуться лицом к лицу им помешала сестра Параскива — расплываясь в благочестивой улыбке, она очутилась внезапно перед ошарашенным пекарем, любезно взяла его за руку и стала приглашать в дом, намереваясь, как всегда, затеять душеспасительную беседу.

Волох встревожился, увидев Илие. Понял, что тот явился не просто по дружбе. Тем более что как раз накануне пришлось перенести некоторые встречи. Значит, произошло что-то серьезное. Ведь отлично знает, что ему запрещено переступать порог этого дома! Предупреждение было самым категоричным: Илие — один из немногих, знавших адрес ответственного… Совсем не потому, что Волох не доверял пекарю — это значило бы не доверять самому себе. Того требовали обстоятельства. Располагать надежно засекреченным жильем было величайшей удачей.

Ему и так уж здорово повезло с сестрой Параскивой, хозяйкой флигелька во дворе, где он снимал комнату. Все получилось самым неожиданным образом: исколесив из конца в конец город в поисках квартиры, он очутился в этом дворе. На калитке не было запора, не видно было его и на двери дома.

Постучал раз, затем другой. Никакого ответа. Пришлось самому открыть дверь и войти. Вскоре показалась хозяйка: похоже, появление чужого человека нисколько не встревожило ее. Заметив удивление гостя, она пригласила его садиться, объяснив, что двери ее дома всегда открыты для людей. Никаких замков хозяйка не признает — если кто-то придет со злым умыслом, значит, послала рука всевышнего. Разве его самого также не направил к ней господь? А если так, то она рада благодати, ниспосланной всевышним.

Все это больше походило на… сказку, но прошло не так уж много времени, и он разобрался в обстановке. Хозяйка принадлежала к секте баптистов, тех самых, что клятвенно отказываются брать в руки оружие, даже под страхом самого сурового наказания… Кроме того, в подвале дома, достаточно вместительном, "братии" организовали не то мастерскую, не то крохотную фабрику, оснащенную кое-какими станками и инструментом, где человек двадцать сектантов ремонтировали всякую жестяную утварь. Работа выполнялась в строгом соответствии с пожеланиями заказчиков… Однако рядом, в более темном и укромном помещении, изготовлялись свечи и прочие предметы церковного обихода.

Многие из мастеров не упускали случая сработать что-либо на сторону, сбывая вещи на рынке. Одним словом, артель была не очень похожа на ту, за какую себя выдавала, дозволенная властями и в то же время подпольная, о чем, разумеется, прекрасно знала полиция, получавшая заранее установленную мзду — и за "случайные" приработки сектантов, и за деятельность самой секты, в общем-то словно бы и запрещенной. Таким образом, если немного присмотреться, то становилось ясным: в это коммерческое заведение, сплошь заваленное старой жестяной рухлядью, не зайдет без дела ни один человек, если же такое и случится, то неусыпная сестра Параскива тут же заметит посетителя и незамедлительно выйдет ему навстречу. Нечего греха таить: в случае нужды у нее всегда были под рукой "братья" во Хрясте, прекрасно умевшие обращаться с непрошеными гостями.

Более счастливого места трудно было даже представить. В особенности если учесть полулегальное существование секты, работу фабрики, четко разделенной на два филиала. Тут клепались жестяные банки — и готовились на продажу свечи, устраивались запрещенные законом молитвенные собрания. И все это — без каких-либо запоров на дверях, без счетоводов и несгораемых касс. Для того чтоб вести дело, достаточно было одной сестры Параскивы.

За комнату он не платил — работал по нескольку часов в день слесарем и даже получал какую-то приплату. Однако превыше всего — подходящие для конспирации условия, не говоря уже о том, что после соответствующей обработки некоторых "братьев" баптистов можно было привлечь к секретным заданиям. Здесь можно было печатать листовки, хранить литературу.

Но в этом случае нужно было бы искать другое жилье, отказаться от столь надежного укрытия.

Соблазн был велик, и Волох часто думал, не решиться ли наконец на такой обмен. Конечно, тяжело было видеть сильных, крепких мужиков бьющими поклоны и склоняющими колени перед ликами святых. "Черт побери, не иметь даже права вмешаться в их дела, хотя бы надеяться на то, что в какой-то день они распрямят спины! Бросят свою работу… Свечник — что это за специальность? Свечник!.. — Он на минуту задумался, охваченный неожиданной мыслью. — Свечник!.."

Между тем хозяйка дома, сестра Параскива, угадывая в нем хорошего работника, к тому же ведущего скромный, аскетический образ жизни, надеялась со временем также обратить его в "брата", нужного и секте и предприятию.

Постепенно она стала посвящать Волоха в сокровенные тайны баптизма. Тот сопротивлялся, отговариваясь, что не может так легко отказаться от своей веры, от истинной православной церкви. И все же какую-то надежду сестре Параскиве он подал: чтоб не выгнала на улицу.

И вновь стал искушать соблазн. Чего только нельзя было изготовить в мастерской, каких, например, деталей для печатного станка или других нужных вещей… Закоулок Гаврилэ Грозана не шел ни в какое сравнение с подвалами дома Параскивы! Любые, самые сложные предметы могли изготовлять эти искусные мастера; а какую пользу, господи, могли принести "братья", расхаживающие по городу со своими жестяными коробками, грузчики, собирающие всякую рухлядь, связные, поддерживающие контакты с баптистами из других мест? Кому придет в голову, что эти фанатичные, непреклонные в своих верованиях сектанты могут быть завербованы… представь, например… в состав подпольной группы? Ладно, ладно, не лезь вперед батьки в пекло…