— Мне и в самом деле очень нравится тот парень, — проговорила она, упрямо вытянув подбородок. — Очень!

— Вот видишь! — удовлетворенно воскликнул Волох. — Но зачем тогда убегала от него? Со стороны это выглядело крайне забавно: в одних чулках, с шикарными туфлями в одной руке и с куском хлеба — в другой! Глаз нельзя было отвести, благо автобус шел медленно. Зачем убегать от человека, который нравится?

— А если не хотела, чтоб он увидел тебя… Грозного, непримиримого Робеспьера! Ха-ха-ха!

Однако смеялась она недолго — резко, сухо оборвала смех, и в комнате сразу же наступила напряженная, тягостная тишина.

Только теперь девушка убрала с глаз руку — щит, которым прикрывалась от света, и принялась в упор рассматривать Волоха. По-видимому, ее нисколько не смущало то, что и он изучающе смотрит на нее. Она сказала:

— Хотелось удрать от тебя. Надоел своими расспросами, подозрениями…

— Автобус шел медленно, и я сначала наблюдал за вами, хотя понять, кто кого преследует, так и не смог, — продолжал допытываться Волох, скорее всего для того, чтобы взбесить ее. — Впрочем, мог и ошибиться: дорога все время петляла, несколько раз промелькнули перед глазами — и все, пропали.

Она в свою очередь также смотрела ему в глаза, стараясь не поддаваться, не уступать, не принимать в расчет подозрений.

— Я уже сказала: спрыгнула на ходу из-за тебя, слишком уж привязался! И вообще ты не нравишься мне, не соответствуешь требованиям… Еще на инструктаже показался ужасно неприятным. Господи, как побледнел, стал дрожать от страха, когда этот глупыш Василе Антонюк понес околесицу! Испугался, как бы из-за него не обвинили в измене? Но разве понятие "страх" совместимо с образом настоящего коммуниста? В автобусе тоже все время дрожал от страха. Даже меня боялся. Да, да! На лице была такая смертельная бледность, что в конце концов захотелось сжалиться! Даже долго не могла простить себе, что не оставила в утешение кусок хлеба. Какой же это коммунист, если хочется подать ему милостыню? Настоящий коммунист может вызывать только восхищение.

— А как насчет преследователя? Он тоже показался тебе несчастным страдальцем? — Волох внезапно почувствовал, что увлекся этой игрой, что, стараясь загнать девушку в угол, все больше и больше загорается. Он подставлял ловушку, и если она попадется в нее, вывести обманщицу на чистую воду уже будет просто.

Кажется, это ему удалось.

— Ты угадал, — подтвердила девушка. — Не сомневайся: если бы он не попросил куска хлеба, то ни за что не поймал бы меня! Но он умирал с голоду и не постеснялся об этом сказать… Как только попросил, я остановилась накормить голодного.

— Попросил, и ты остановилась покормить голодного, — машинально повторил Волох, бросая быстрые взгляды то в сторону двери, то на черные стекла окон. — Проси — и получишь, стучись — и да откроется! Чтения преподобной сестры Параскивы. Ты, кстати, не знаешь такую?

— Как можно отказать мужчине, который не скрывает обожания? — Она нарочно затягивала рассказ, стараясь показать, что воспоминания той ночи доставляют ей большое удовольствие. — Как только оказались в центре, пришлось остановиться… Протягиваю остатки хлеба, а он как схватит за руку…

— Понятно, понятно — небольшое приключение. Иными словами, мы готовы кокетничать то с немцами, то с агентами полиции… Все ясно, дорогая! — Он решительно направился к двери.

— Куда бежишь, подожди! Когда потребуется, могу и сама указать на дверь. — Только теперь она заметила, что все это время он стоял, переступая с ноги на ногу. Наверно, нужно было предложить ему стул, но она сразу же отказалась от этого намерения. — При чем тут агент полиции? — На лице у нее промелькнуло подобие улыбки. — Всего лишь студент юридического факультета, временно бросивший учебу из-за отсутствия средств! Славный, порядочный парень, хотя в душе такой же моралист, как и ты. Чистюля, романтик, без гроша в кармане. Даже стихи пишет! Чтоб заработать какие-то гроши, хотя бы на плату квартирной хозяйке, вынужден брать клиентов в конторе "Полиции нравов", поскольку числится у них практикантом.

— Ну хорошо, — а немец? Откуда знаешь его? Где и когда познакомились? Или же тебя свел с ним кто-то из наших?

Она опустила голову.

— Отвечай, я жду. Говори: где и когда подцепила?

— В офицерской столовой, — растерянно, боязливо прошептала она.

— Но как тебя туда занесло? Что ты там забыла?

— Когда отвозили хлеб на повозке… Из пекарни…

— Значит, сама же, по собственному капризу, познакомилась с ним? И теперь поддерживаешь отношения?

— Не могу сказать, не имею права. Он здесь проездом… И все же не сомневайся: никакого подвоха. И вообще… — Девушка стала говорить увереннее, чувствовалось, что теперь она уже полностью владеет собой… — Перестал бы казаться таким твердолобым, ей-богу! И не торчи перед глазами, будто свечка в головах у покойника. Садись вот тут, возле меня! — ворчливо добавила она. Впрочем, в начале разговора голос у нее был куда более воинственный.

— Только при одном условии: немедленно расскажи, что это за немец? — Он подошел и присел на край кровати. — Какую диверсию вы готовите?

Она легко соскользнула с кровати, ухватившись для верности за руку Волоха. Потом обхватила его за шею и, заразительно смеясь, шаловливо поцеловала в щеку — еле ощутимо и осторожно, точно голубка.

— Почему ты хмуришься, сухарь? — пролепетала, обдавая лицо теплым дыханием и даже не думая убирать руки с шеи…

Все это приводило его в замешательство.

"Влюбилась… Дон Жуан в истинном смысле слова. Покоритель женских сердец! — подумал он, не зная, как высвободиться из этих неожиданных объятий. — Получается, совсем не зря стоит на страже бедный Кику. Следит, чтоб не нагрянул соперник!"

— Хотелось бы также знать, если, конечно, не секрет, в каких ты отношениях с "добровольцем"? Что-то серьезное или обыкновенный флирт?

— С Антонюком, Василе? Это чудесный парень! По-моему, я окончательно в него влюбилась, — искренне призналась она. — Насколько храбрый, настолько же и… симпатичный. Смешной-смешной! Рвется, видите ли, на войну! Только бы драться… с гитлеровцами, с большевиками — все равно! Слава богу, теперь дорога закрыта. Был с нами, когда проводились "Три минуты". Кричал, наверно, громче всех… А вспомни, как держался в том конспиративном доме? Настоящий рыцарь… Даже не назвал меня по имени!

Теперь она уже не только обнимала Волоха за шею, но и достаточно крепко прижимала к груди.

— Ты, кажется, боишься, что Василе не выдержит побоев? Не стоит волноваться! Если стойко держится с девушкой, значит… Это — витязь, герой, поэтому я приложу все усилия, чтоб вызволить его на свободу!

— Но каким образом? — не веря своим ушам, проговорил Волох. — Ты в самом деле можешь это сделать?

— В любом случае не отдам в руки гадам! Пока еще твердого плана нет, но что-нибудь посоветует Дэнуц.

— Кто еще этот Дэнуц?

— Разве ты не слышал? Дан… — Она улыбнулась немного устало. — Очень хороший парень. Я уже говорила: студент-юрист, изучает право. Кроме того, слегка подрабатывает в "Полиции нравов", — продолжала она, стараясь не рассердить Волоха. — Дан Фурникэ прежде всего порядочный человек… Не буду скрывать: он тоже в меня влюблен.

— А ты?

— И я, — быстро ответила она, откидывая со лба прядь волос. — Я вас всех люблю. Потому что в каждом что-то привлекает! В каждом! В Илие Кику, например… — Однако продолжать не стала, только задумалась на минуту, как будто хотела переждать, пока сойдет тень, промелькнувшая было на лице. — В каждом. В том числе и в немце.

Он уловил взгляд ярко-синих глаз, свет которых падал и на лицо. Впрочем, сейчас оно было опечаленным.

— Я видела свастику, — с дрожью в голосе сказала она, — паутину свастики у него на груди. Понимаешь: выжгли в концлагере…

— Ты видела? Но как это могло быть?

— Могло. Давать отчет никому не собираюсь, — ответила она, принимая наконец руку с плеча Волоха. На побледневшем лице четко выделялись горькие, жесткие линии в уголках рта. Она устало опустилась на стул. — И только в одном вы все похожи друг на друга — в грубости! — снова сказала она. — Выжжено на груди, понимаешь? Раскаленным железом, по живому телу! Еще вопросы будут, ответственный?