— Первый раз об этом слышу! — оторопело проговорил пекарь.

— В таком случае разведай. Самым срочным образом… Мы идем в нужном направлении?

— В нужном, — машинально повторил тот, с трудом сдерживая раздражение. И все же, как ни был сердит Кику на Волоха, в глубине души он не мог не восхищаться настойчивостью, продуманной напористостью приятеля. — Теперь уже близко, совсем рядом. Только я пойду вперед, надо предупредить, если дома. Потом вернусь за тобой.

Они остановились у купы деревьев, сквозь голые ветки которых плыли прозрачные клубы тумана.

— Не задерживайся. В особенности если принимает гостей. В общем, жду пять минут… Нет, нет, не годится! Пойдем вместе! Как будет, так и будет! — он говорил резко, отрывисто, принимая на ходу и тут же меняя решения.

— Пусть будет вместе, — пришлось согласиться Кику.

Он уверенно, как будто делал это не в первый раз, просунул руку в узкую щель калитки, осторожно распахнул ее и посторонился, пропуская Волоха вперед. Ступая на цыпочках, они миновали ряд неосвещенных окон, пока не остановились против одного. "Пригнись и не стучи каблуками", — еле слышно прошептал пекарь, берясь за ручку двери. Раздался легкий стук щеколды, и, переступив вслед за пекарем порог, Волох оказался в большой, просторной комнате, обставленной с претензией на шик. Легкая, изящная мебель, розовая тюлевая занавеска, выложенная изразцами печь. На ночном столике лампа под таким же бледно-розовым абажуром.

Девушка лежала поверх одеяла на широкой двуспальной кровати. Без туфель, однако платье, которое было на ней, на домашнее не походило. Волох сразу же узнал свою ночную спутницу, хотя лицо ее и было прикрыто ладонью, наверно чтоб не беспокоил свет.

— Посмотри, кого я привел к тебе, Бабочка, — проговорил Илие, предусмотрительно закрывая за собою дверь.

— Вижу, — не принимая руки, проговорила девушка.

— Ты не поднимешься с постели, не уделишь ему несколько минут? — мягко, стараясь не рассердить ее, сказал Кику.

Девушка даже не пошевелилась.

— Между прочим: ты хорошо закрыл калитку? — повернулся к Илие Волох.

Тот понял, что должен выйти из комнаты, и послушно взялся за ручку двери.

— Никуда не уходи! — тотчас откликнулась девушка. — Я не собираюсь с ним секретничать. Иначе рассержусь.

— Нужно проверить, нет ли хвоста. Сейчас вернусь, — пробормотал Кику, выходя из комнаты.

— Добрый вечер! — любезно сказал Волох. — Представляться, надеюсь, не нужно?

Не дождавшись ответа, он стал искать глазами, куда бы присесть, затем перевел взгляд на лицо девушки. У нее были темно-рыжие, если не красные, волосы, отливающие в свете лампы рубиновым оттенком. Непокорные, беспорядочно растрепанные пряди напоминали скорее вихры шаловливого ребенка, нежели продуманную прическу барышни, следящей за своей внешностью. Под матовым шелком платья вырисовывались бугорки невысокой девичьей груди. Бросались в глаза четкие, правильные линии ног, на одной, озорно переброшенной поверх другой, был приспущен чулок, слегка открывающий колено.

— Думаю, что ты не примешь мой приход за визит вежливости! — резко, холодно сказал Волох, останавливаясь у стула с претенциозной плетеной спинкой. — Поэтому можешь не отвечать на приветствие. Но ответить на вопросы, которые я должен тебе задать, придется. Точно и по возможности кратко, — лишним временем не располагаю. Потрудись объяснить, с каким немцем ты вступила в контакт… и в чем заключается диверсия, которую вы замышляете?

Он терпеливо подождал ответа, однако его не последовало.

— Сколько людей мы можем потерять из-за твоего легкомыслия? Сколько арестов следует ожидать? На сколько недель и месяцев будет парализована работа группы?

В ответ — ни звука. Ни малейшего движения, хотя бы легкого шороха. Только настороженный взгляд из-под сплетенных пальцев — будто вспышки молнии.

— На сколько, таким образом, ты поможешь врагам продлить гнусный режим оккупации? — снова проговорил он, пытаясь справиться с негодованием, которое вызывала эта рыжеволосая девица. — Тебе ни разу не приходило на ум сделать подобные подсчеты? Определить, оправдается ли риск потерями? Отвечай, я слушаю.

Никакого ответа.

Тогда он решительно подошел к девушке, просунул ей под голову руку и, слегка приподняв за затылок, несколько раз встряхнул, еще сильнее разметав пряди красноватых волос.

— Поднимись на ноги, очнись! Перестань наконец ломаться!

Она отстранилась, и от этого движения еще выше оголилось колено. Отняв руку от лица, она стала натягивать подол платья. И снова приняла прежнюю позу, запрокинув голову и отрешенно устремив глаза в потолок.

Теперь он видел ее лицо и внезапно заметил, что в глазах у нее стоят слезы — она пыталась сдержать их, судорожно глотая воздух… Он спросил:

— Неужели тебе так неприятно мое присутствие, Лилиана-Бабочка?

— Угадал, — промолвила она наконец.

— Ничего не поделаешь, — Волох удрученно развел руками. — В данный момент никого не могу предложить вместо себя. Еще настанут времена, когда мы будем свободны в выборе друзей и знакомых, но будет это не скоро…

Резко тряхнув головой, она перебила его:

— Я, например, свободна и сейчас!

— Ты ошибаешься, девочка. Очередное заблуждение, — сочувственно сказал он.

— Во всяком случае, не жду, чтобы кто-то принес мне свободу.

— Существует дисциплина, и каждый из нас обязан…

— Я привыкла поступать по-своему, — нетерпеливо перебила она… — Поняла, что родители чужие люди, и ушла от них. Пусть попробуют вернуть. — Она помолчала, снова поправила подол платья. — Что же касается дисциплины, то я согласна подчиняться только одному человеку — Тома Улму!

— Категорически запрещаю когда-либо произносить это имя! — сурово процедил сквозь зубы Волох. — Раз и навсегда! Ты ничего не говорила, я ничего не слышал, ясно? — Он нервно прошелся по комнате и тут же вернулся к кровати. — Тем более что знать этого человека ты не можешь!

— Почему это не могу? — рассеянно и вместе с тем — что было крайней неожиданностью для него — достаточно уверенно проговорила девушка.

— …Неужели слышала до инструктажа? — не справившись с изумлением, выдохнул он. И сразу же пожалел о том, что не сдержался.

— В том-то и дело, что "до"! — передразнила она кокетливым, игривым тоном. — Хорошо, хорошо: я не говорила, ты не слышал! Закурить у тебя не найдется? Дай, пожалуйста, сигарету! — И договорила внезапно фамильярным, доверительным тоном: — Курить, надеюсь, не значит нарушать дисциплину?

Чего доброго, она и в самом деле начнет считать себя подпольщицей!

— Значит! — отпарировал он. — Спиртное тоже. Я, например, вообще признаю только вегетарианскую пищу. Разве ты не знаешь об этом?

Волох подошел к двери, настороженно прислушался и вернулся.

— В самом деле? — удовлетворенно хмыкнула она. — Тогда тебе будет интересно знать, что он… тоже вегетарианец.

— Кто это: "он"?

— …Два-три перышка зеленого лука, — сделав вид, что не расслышала, продолжала она, — свежий, в пупырышках, огурец, щепотка соли и ломоть хлеба. — Она приподнялась на локтях, уставившись глазами в потолок, и снова принялась говорить, вернее, шептать, восторженно и задумчиво: — Только и носит в кармане что узелок со щепоткой соли! С первых дней весны до поздней осени питается тем, что дает земля. Переходит с места на место. Полями, кодрами, чтоб не напали на след ищейки. Встречается только с нужными, проверенными людьми. Мы виделись с ним однажды, даже целовались на прощание! — Она говорила точно во сне. — Только ничего определенного он не сказал. Ни да ни нет.

— И даже не взмахнул крыльями, вот незадача! — добавил Волох, уставившись, как и она, в потолок.

— Какими крыльями? — с недоумением спросила девушка.

— Ангельскими, какими ж еще.

— Не понимаю.

— Это я не понимаю, о ком ты говоришь, — оборвал Волох, снова принявшись мерить шагами комнату. — Похоже, родители слишком избаловали тебя, потому и решила убежать из дома. От добра убежала, от хорошей жизни. — Он на секунду задумался. — Мы, однако, ничего подобного себе позволить не можем. Ты и сейчас не знаешь, чего хочешь! Можешь, например, проснуться утром и решить, что по уши влюблена… хоть в того типа, который гнался за тобой тогда ночью!