— Нет, — тряхнул он головой. — Нет. Прости меня.

— Прощаю, — просветлела она, и в самом деле полностью преодолев обиду. — Только при одном условии… — И договорила, передразнивая Волоха: — Чтоб ни одна живая душа не вмешивалась в мои личные дела.

— Ну нет, дорогая, этого обещать не могу! — Он взял ее за локти и слегка сжал их, словно хотел приподнять ее, поставить на ноги рядом с собой. — В серьезном деле — нашем, общем, — ты себе не принадлежишь. И где же размещается этот немец? Пойдем с нами, Кику потом проводит тебя до дому.

— Если потребуется, найду дорогу и сама. Но куда, спрашивается, идти в такое время? — спросила она недовольно, хотя тут же стала совать ноги в туфли.

— Не сомневайся, девочка, все будет в порядке, — он обнял ее за плечи. — Только объясни, пожалуйста, кто такой на самом деле этот тип из "Полиции нравов"? И вообще что это за странное заведение?

— Хватит приставать, ей-богу! За один раз решил провести полный допрос! Дай отдышаться… — Однако, заметив, что на лице у него промелькнула недовольная тень, стала торопливо объяснять: — Меня разыскивают старики, понятно? Суются во все места, где только могу появиться, но пока, как видишь, безрезультатно. Что ж они в конце концов придумали? Нанять этого парня из студенческой братии, он иногда подрабатывает у них в конторе, поскольку состоит там практикантом. Дошло наконец? Хотя плату за труд получает, собственно, от самих клиентов… Получилось так, что старики наняли именно его. Потому что — сколько можно твердить? — ищут меня, живой или мертвой хотят вернуть в родительский дом!.. Ну вот, если уяснил, то перестань шарахаться при слове "полиция"!

— Хорошо, хорошо, — ответил он, все еще не избавившись от подозрений. — Не будем об этом. — Он приподнял край занавески, настороженно прислушался. Во дворе было тихо, однако вскоре раздались шаги Кику, и он выглянул в парадное, полуоткрыв дверь, что было знаком "страже" — можно зайти в дом.

— Пока не вошел Илие, договоримся раз и навсегда. Насчет группы… ходят всякие слухи, поэтому мне нужно знать, признаешь ли ты во мне ответственного?

Она подумала немного, потом доброжелательно, очень искренне сказала:

— В этом можешь не сомневаться. Я полностью доверяю тебе. Только… Не строй из себя твердолобого, ладно? Я вам всем доверяю, потому что люблю! Всех до единого!

Ночь наступила холодная, и влажный ветер неустойчивой молдавской зимы ощутимо хлестал в спину. Пришлось идти рядом, прижимаясь друг к другу. Лилиана взяла их под руки, стараясь немного согреться, прижималась то к одному, то к другому. Они неуклонно шли вперед, не нарушая молчания, которое словно бы связывало, объединяло их. И, наверное, долго бы еще шли, согласовывая шаг и защищая друг друга от резких порывов ветра, если бы Волох внезапно не остановился, вынуждая к тому же и попутчиков.

— Сейчас с нами Кику, — твердо проговорил он, обращаясь к девушке, — поэтому хочу и в его присутствии еще раз предупредить: тебе категорически запрещается поддерживать знакомство с этим типом из "Полиции нравов". Полиция есть полиция…

— Оставьте его в покое, господи, с кем бы он ни был связан! — беззлобно отпарировала Лилиана. — Зачем придираться к слову? Совсем нищий парень, даже не всегда хватает денег купить сигарет! Стоит намекнуть, и он сам придет к нам. Не хочется только нажимать. Пускай придет сам…

— Повторяю: категорически запрещается! — отчеканил Волох. — И чтоб не вздумала потом отпираться…

Он чиркнул спичкой, поднес огонек к циферблату часов.

— Если случится что-то непредвиденное и мы потеряем друг друга, то каждому следует выходить на очередную контрольную встречу. Договорились? И наконец, последнее: сейчас мы идем к немцу! Значит, говоришь, он тут проездом?

Наступило нечетное число.

Илона не вышла на первую встречу, затем и на вторую, контрольную.

Дни между тем шли. Четные за нечетными, один вслед за другим.

Волох явился и сегодня.

Он будет выходить к назначенному месту, пока носят ноги. И пока не встретит ее.

Прошла первая минута.

Совсем крохотная улочка, но, как бы торопливо ни пробегать по ней, все равно могут засечь. Правда, очень удачно расположена: почти никакого движения, хотя и недалеко от центра. Боковая артерия. Пересекает несколько шумных улиц, поэтому удобно маневрировать, можно даже вскочить в автобус, остановка которого в нескольких шагах. Разумеется, достоинства порой оборачиваются недостатками, и все же место выбрано удачно.

Прошло три минуты.

Он отсчитывал время, меряя шагами тротуар.

Илоны не видно. Хотя что ей стоит появиться в любое мгновенье, когда уже перестанешь ждать? Или вообще… Притаиться незаметно за углом и следить… Конечно, "следить" — не самое точное слово, и все же держать его под наблюдением какое-то время — это она умеет. Так бывало и раньше: приходила заблаговременно и, медленно пересекая параллельную улицу, "обследовала" место встречи, стараясь убедиться, что он, Волох, не ведет за собой хвоста.

Он переводил взгляд с одного перекрестка на другой. Не видно. Неужели задержали срочные дела? Или же получила новое задание, вообще уехала из Кишинева?

Чего бы он сейчас не дал, чтоб увидеть наконец ее лицо, скрытое полями коричневой шляпки! Илона очень красива, но это строгая, неброская красота, которая поражает еще сильнее. Стоит только закрыть глаза… и вот она уже выходит из-за угла. Он видит лицо, покрытое густым слоем румян, которые дико уродуют ее, хотя и помогают дурачить шпиков…

Чего бы он не дал, чтоб увидеть ее…

Однажды Илона ехала в пролетке. Лошади мчались галопом, но, несмотря на быстрый бег, ему все же удалось увидеть ее лицо, даже улыбку. Она радостно улыбалась, убедившись, что он остался на свободе после ареста троих товарищей из подпольного руководства. Пролетка быстро удалялась, и, только когда совсем скрылась из виду, Волох бросился вслед за нею. Он бежал, стараясь не упустить Илону, но лишь в конце улицы заметил, что лошади теперь идут шагом. Илона сошла на тротуар, извозчик щелкнул кнутом, отъезжая, Илона взяла Волоха под руку. Улица вскоре перешла в проселочную дорогу, и они направились по ней.

— Каким чудом ты оказался в этом глухом районе? — дружелюбно спросила она, не позволяя ему высвободить руку, еще крепче прижимаясь локтем к его плечу. — И как можно было заметить меня в пролетке с поднятым верхом! Неужели знал, в какое время буду проезжать? Или же ни с того ни с сего соскучился по мне?

Она смутилась, почувствовав, что сказала лишнее, как-то внезапно, по-женски, густо покраснела и быстро приложила ладони к пылающим щекам. Потом потрогала зачем-то верхнюю пуговицу на жакете — он был наглухо застегнут — и опустила глаза; более всего ей хотелось показать, что эта случайная обмолвка ничего не значит, в особенности после того, что случилось уже однажды между ними. Пусть же не пялит на нее глаза, не ощупывает ими шею и грудь…

Когда он вновь поднял голову, лицо у нее было отчужденным и замкнутым, в глазах сквозило недовольство, если не суровость.

— Не удалось разузнать о тех трех товарищах? — сухо, отделяя слово от слова, спросила она. И, не дожидаясь ответа, добавила: — Прежде всего хотелось бы убедиться, что им не подставили ловушку. Не оказалось бы, что кто-то навел гестаповцев на готовенькое! Лишиться трех — ты понимаешь, какая это потеря? Сколько всего у нас людей?

Получалось, что она не спрашивает — обвиняет его.

Но самым обидным было то, что она даже не думала скрывать отчужденности, подчеркнутого намерения отделиться от него невидимой стеной неодобрения. Он ничего не сказал в ответ, хотя она и сурово, требовательно заглядывала в глаза: "Почему же ты молчишь?"

Он не знал, что нужно было говорить.

— Откуда у тебя эта ручка? — внезапно спросила она, наконец-то отпустив его локоть. — По-моему, у тебя никогда не было такой?