Он задержал взгляд на лице Волоха, кашлянул и заговорил чуть громче:

— Вот и понимай: мы полностью тебе доверяем. Потому что не из тех, кто прячет камень за пазухой, увидим какую-то заминку — не будем шушукаться по углам или бубнить, будто молитву… Те, враги, болтать не намерены — они вешают, убивают. — Он приподнялся на одно колено и слегка откинул голову, чтоб лучше было видно лицо Волоха. — Фронт с каждым днем приближается, сидеть сложа руки больше нельзя. Пора переходить к делу. И это твоя задача — сделать так, чтобы мы поскорее начали действовать. Насколько мне известно, Бабочка вынашивает какой-то план. Она в контакте с одним немцем, из таких же, как мы. Да, да, это настоящий немец, с истинным революционным духом… Кроме того, велись разговоры насчет резервуаров с горючим. Пора с ними кончать. С телеграфными линиями — тоже. Одно, другое — вот и наберется…

— А вы что ж молчите? — обратился Волох к двум мужчинам, которые сидели в самой глубине подвала и почти не были видны из-за ларя с мукой. Он встал, подошел к ним. — Если не ошибаюсь, вы с табачной фабрики?

— Вот видите — я то же самое говорю. Нас за версту можно распознать, до того несет табаком. Попробуй тут держать конспирацию, — ответил один из мужчин. — Правильно, оттуда мы, с табачной.

— А вы, наверно, обувщик? — Сыргие указал на второго. — С обувной фабрики?

— И спрашивать нечего: тоже насквозь пропах кожами. — Мужчина подошел ближе к свету. — Зато есть и своя выгода: не только женщины шарахаются в сторону, но и жандармы. Обыскать — так и вообще ни у одного не хватает смелости. Ха-ха! — он от души рассмеялся. — Вы, кажется, приняли какое-то решение? Я, грешен, задремал: тут так тепло, пахнет свежим хлебом…

— Мда-а. Чем нам хвалиться, товарищ? — подавленным голосом сказал рабочий. — Набиваем сигареты, упаковываем в пачки табак… и посылаем гадам на фронт! Все удовольствия фрицу — и сигареты, и трубку раскурить после кофе.

— Неужели прямо на фронт? — удивленно протянул кто-то.

— Прямиком. Вот и скажите, разве так годится? Разве хорошо обслуживать врага? Еще называемся — рабочий класс.

— Достать бы какой-нибудь невиданный порошок, от которого разрывало бы на части, и подмешивать в табак, — задумчиво проговорил обувщик и первый же рассмеялся своей нереальной выдумке.

— А почему бы и нет? — вскочил на ноги кельнер. — Разок-другой затянулся, а его… пиф-паф! — нету! И так до последнего немца! Разве тебе не улыбается такая мысль, господин булочник?

Кику даже не шевельнулся.

— Если б еще этот хитрый порошок снабдить твоими мозгами, — лениво проговорил он.

— У нас, между прочим, тоже… всякие дела. Разве мы, как говорится, не сапожники? Наша работа — упряжь, всякая сбруя, солдатские ботинки. Все это тоже идет на фронт!

— Значит, нужно изготовлять скверно, с изъянами!

— А мы и так скверно делаем! Это у нас в крови. Говорю же, сапожники, — рассмеялся обувщик.

— Нужно делать еще хуже. Чтоб совсем нельзя было пользоваться! Надел — и тут же выбросил.

Обувщик, как видно не лишенный чувства юмора, беспомощно развел руками:

— Боюсь, что хуже не бывает… ей-богу!

— Вот, вот. В первый же дождь — прощай подметки!

— Примерно так и выходит: после небольшого перехода выбрасывают на помойку. Стараемся, — проговорил рабочий, приглаживая тронутые сединой усы. — Только чтоб в конце концов всех нас не перестреляли… И все равно нужно, чтоб каждый понимал: вредить врагу — твое первое дело.

— Простите за то, что перебил, но как вас зовут? — обратился к рабочему Волох. — Известно, что вы коммунист, работаете на обувной фабрике, а имя?

— Все так меня и называют, сапожником. Имя же — Доминте. Мастер я, конечно, хороший, много лет владею профессией. Нас учили трудиться на совесть, — стал объяснять "сапожник". — А вот в партию вступил только в год освобождения Бессарабии, — взволнованно добавил он.

— Очень рад поближе с вами познакомиться, товарищ Доминте! Вы поставили сейчас очень важный вопрос… Насколько я понимаю, у вас совсем нет опыта подпольной работы. Очень прошу ни с кем не говорить о наших планах. Что же касается разговора о подметках, — надеюсь, это только шутка, хотя и слишком рискованная. Овчинка выделки не стоит… Крепко подумайте над моими словами… Куда ты заторопился, красавчик? — Волох придержал локтем Тудораке, внезапно сорвавшегося с места. — Мы еще не договорились, когда заявимся к тебе в гости. Если не сегодня, так завтра, это точно.

— Считай себя приглашенным на шикарный ужин, — радушно развел руками кельнер. — Только прими во внимание одно условие: если в самом деле пожалуете, то пользуйтесь черным ходом. Гоните экипаж к кухонной двери.

— Я говорю не о ресторане, он нас не устраивает… Место встречи тебе сообщат.

— Кто сообщит? Какое-то третье лицо? — Тудораке посчитал себя уязвленным. — Но почему нельзя вступить в прямой контакт? Главное же… Если решил доверить какое-то дело, смотри, чтоб было стоящим! — Он помедлил. — И помни: по-немецки, по-французски — это мне не трудно! На других языках тоже немного калякаю…

— Хорошо, учту, — сказал Волох и снова повернулся к "сапожнику". — Обязательно учту.

— Прости, я еще не кончил. — Тудораке оказался весьма дотошным человеком, — впрочем, быть иным при его профессии, наверное, и нельзя было. — Следует также принять в расчет сферу, в которой вращаюсь. К нам приходят сливки общества, чего только не услышишь на банкетах и приемах! Что ж касается этой моей морды, то она как раз и располагает к откровенности… — Каким-то немыслимым образом он скривил лицо, и от этого — трудно было поверить своим глазам — оно стало еще уродливее. — Увидев такую рожу, они как бы вдохновляются и после двух-трех рюмок уже не следят за тем, что говорят. Будто не человек перед ними — плевательница! Раскрывают тайны, смакуют интриги, скандалы — понимаешь, что это значит? Я, кстати, всегда угодливо кланяюсь, зато в душе откладывается…

— Эх, Тудораке, Тудораке! — взволнованно воскликнул Волох. — До чего ж ты хороший парень! Польза от тебя, конечно, будет большая. Если б еще поменьше болтал… Хотя не исключено, что и из этой привычки можно извлечь определенную выгоду… Надеюсь, понял, о чем говорю? — Волох взял парня за локоть, дружески стиснул его, давая понять, что обижаться не стоит. Впрочем, у того и в мыслях не было обижаться.

— У меня есть на примете один господин… тьфу ты, какое мерзкое слово! Из клиентов, разумеется. Считается экспертом по криминалистике — пока трезвый, не успеет залить глаза. Когда ж напьется, можно подумать, что имеешь дело с крупнейшим жуликом, специалистом по совершению преступлений! По-моему, он живет в каком-то вечном страхе, потому что никогда не вытаскивает руку из кармана — держит наготове пистолет.

— Кажется, я тоже знаю этого человека… Однажды видел его, — задумчиво проговорил Сыргие. — Ну ничего, в скором времени все станет на свои места… Значит, входить к тебе можно только через кухню? И — прямым ходом в отдельный кабинет? Учтем. Жди гостей. — И снова повернулся к обувщику. — О чем вы думаете, Доминте? — спросил он. — Родилась какая-то мысль? По-прежнему делайте свои ботинки, и делайте хорошо, качественно, иначе вызовете подозрения. Договорились? А вот насчет экспедиции, рассылки — тут следует подумать. — Он дотронулся до плеча рабочего и отвел его в сторону, — Тут хорошо было бы иметь своего человека. То ли упаковщика, то ли одного из экспедиторов… Стоит прощупать кого-нибудь! — Волох оглянулся, желая удостовериться, что к разговору не прислушиваются, и продолжал: — Единственная попытка, какую следовало бы предпринять, это попробовать отправить непарные ботинки. Один, скажем, тридцать девятого размера, второй — сорокового. Так будет менее заметно. И уже потом, когда набьем руку, можно будет развернуться: загружать партии контейнеров ботинками на разную ногу. На правую посылать в одну сторону, левые — в другую, противоположную… Погодите минутку! Вы, кажется, хотели поговорить со мной? — окликнул он рабочего табачной фабрики, заметив, что тот все время посматривает на него, подойти же, по-видимому, не решается. — Если угодно, выкурим вместе по трубочке? — И шагнул навстречу.