Она осеклась под неприязненным, суровым взглядом старика, но тут же с улыбкой докончила рассказ:

— Так вот, покачал он головой и говорит: «Уж не домовой ли натаскал в ту гору все эти богатства? Мог бы и нам принести». Вот. Слово в слово помню.

— Ну и что с того? — не сдавался старик. — Мало ли что у человека с языка сорвалось…

— Что все-таки могли значить его слова? — размышлял вслух Ромас.

— Не стоит и голову ломать, — махнул рукой старик. — Слово что птица: вырвется — пойди догони его.

— А потом что? — не унимался Ромас.

— Было бы о чем говорить! Постояли мы с ним немного во дворе, поболтали о том о сем, товарищ Калпокас вещи найденные в амбар унес, а потом Руопис еще раз распрощался и ушел.

— Не совсем так, — возразил археолог. — Перед этим я одолжил у одной из девочек косынку, завязал находку в нее и только тогда отправился в амбар.

— Не было ли случайно с Руописом собаки, коричневой такой, с белым пятном на шее?

— Собаки? — Старик задумался. — Пожалуй, была. Точно сказать не могу.

— Зато я помню, — сказал руководитель. — Когда тот человек разглядывал наши сокровища, пес поставил передние лапы на сруб и принялся обнюхивать их. Я прикрикнул на него, но он не обратил на меня внимания. А когда шел с узелком к амбару, собака за мной бежала. Никак прогнать ее не мог. Она и ящик обнюхала, куда я находку спрятал, только тогда убежала.

— Мы ей колбасы дали, когда она за вами увязалась, — вспомнила какая-то девочка, — но она лишь хвостом завиляла и не притронулась.

— Как зовут собаку, не знаете? — спросил Ромас.

— Домовой, — ответил хозяин. — Очень умный пес и добрый.

— Даже слишком умный, — согласился Ромас. — Ведь на другой день, когда все ушли на раскопки, пес прибежал сюда, забрался через дыру внизу в амбар и унес клад. Скорее всего, потащил его домой, да не донес. По дороге повстречался ему сын кузнеца Лёнгинас. Запустил в животное палкой, Домовой и выпустил ношу из зубов. Парень развязал узелок, косынку здесь же, в кустах выбросил и наш клад домой забрал. Откуда кузнецу знать, что это за штучки? Вот он и выковырял бусинки, концы ожерелья обрубил и сделал из них блесны.

— Ты, парень, никак сказки нам рассказываешь? — покачал головой старик.

— Нет. Об этом я узнал у самого Лёнгинаса. Отец его поприжал, вот он и выложил все как было. И вовсе не в кустах сын кузнеца нашел клад, как выяснилось. А бусинки Лёнгинас сменял у Вациса на резиновые ласты, тот эти ласты — на самодельный пистолет у Гогялиса, Юргис же подарил бусинки Лайме Балтуоните… Вот за этот-то кончик нитки мы и ухватились, а уж потом размотали весь клубок. Одного только пока не выяснили: случайно ли пес утащил клад или ему приказали это сделать? А про то, что он все тащит в дом, знает каждый в деревне. Сам Руопис хвастался.

— Гм… — смущенно хмыкнул старик. — Руопис человек порядочный и за животное не ответчик. Не поверю, чтобы он приказывал собаке это делать.

«Вот уж Фома неверующий! Зато старушка наверняка знает, она давно говорила», — подумал Ромас.

Старики по привычке заспорили. Загомонили и все вокруг, загалдели: мог, не мог, велел, не велел… Насчет домового, что таскает Руопису богатства, уже выяснили: басни это… Но не исключено, что хозяин мог дать своему верному псу по кличке Домовой приказание принести клад… Только разве об этом когда-нибудь узнаешь?..

Озера — глаза земли. В их зрачках отражается и небесная синева, и плывущие высоко облака, и солнечные блики. Спокойно глядят они в ясный погожий день своим таинственным, заманчивым, немигающим взглядом. Но порой, когда налетит внезапно буря и расколет на части молнией небеса, эти глаза земли становятся свинцовыми, суровеют — страшно тогда заглянуть в их глубину.

Трудно, однажды полюбив, покинуть это чудо. Никак не могут ребята расстаться с ними, а ведь пора: они отдохнули, накупались вволю, славно порыбачили и, главное, здесь на их долю выпало столько удивительных приключений! Самое время складывать рюкзаки, убирать палатку, тем более что Йонас с отчимом должны ехать к родственникам в колхоз, а Костас с отцом — на взморье. Зигмасу вообще начало понемногу надоедать, и он с удовольствием поскорее исчез бы отсюда, если бы… если бы не Эгле. Она такая… и не скажешь сразу, какая. Не торопится и Йонас. Ах, эта Юргита! Вот если бы можно было одновременно находиться и дома и тут. Так и откладывают ребята отъезд: завтра, успеем еще! Однако наступает это самое завтра, но никто и не заикается о том, что пора собираться. Жизнь продолжает свой бег по заведенному ритму: Йонас мчится к Заколдованной горе и поспешно сует руку в дупло, Зигмас что ни день дежурит возле Эглиного дома. Ромас отправляется на рыбалку, читает технические журналы и книги. Ну а Костас? Тот трудится с группой археологов Калпокаса, собирает ракушки — готовит подарок отцу.

Но однажды на их берегу появилась лодка: это Пранас Калпокас приплыл попрощаться с друзьями. Ребята-археологи закончили работу, завтра все разъезжаются. Заодно и поблагодарил еще раз, а то все недосуг было…

Значит, завтра?.. Что ж, и им нечего больше откладывать.

Ромас громко объявил:

— Ребята, все! Завтра сматываем удочки! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Помолчав немного, Калпокас спросил:

— И все же одного понять не могу: что заставило вас искать пропавший клад? Другие бы на вашем месте махнули на это дело рукой…

Ребята переглянулись, недоуменно пожали плечами.

— Интересно было, куда он запропастился, — ответил Йонас.

— Да и вообще, принимая во внимание его научную ценность… — не докончил фразу Ромас.

Археолог принялся что-то путанно объяснять насчет Амундсена, Шлимана, Миклухо-Маклая, стал проводить довольно странные параллели, говоря, что и теми учеными, как и ребятами, руководила страсть, порыв души. И как знать, к чему это приведет в будущем…

Ребята были очень польщены: ай да мы! Жаль, что родители не слышат! А лет через десять… Ромас уже видит себя конструктором, знаменитым автомобилистом. Костас ведет раскопки, ему удается обнаружить погребенный под землей древний замок… Йонас распутывает сложнейшие дела, куда до него Шерлоку Холмсу… Зигмас, о, этот Зигмас Виржинис, любимец публики, эстрадный певец… Снова и снова выходит он на сцену под гром оваций. Видела бы его Эгле…

— Конечно же, я хватил со своими похвалами через край, — охладил их пыл Калпокас. — Но думаю, вы самокритично подойдете к себе и сделаете каждый для себя выводы.

Что ж, конечно, они обыкновенные подростки. Но почему бы и не помечтать?..

— Да, чуть не забыл: тот человек, Руопис кажется, был у меня. Извинялся за свою собаку.

— Вот это да, — расхохотались ребята, — за пса извиняться. Лучше бы пес сам пришел прощения просить.

— Можете себе представить, — продолжал мужчина, — мне пришлось даже заступиться за бедное животное. Уж так он его ругал — сказал, что пес все подряд тащит в дом. Хозяин вроде бы собирается попросить охотников пристрелить Домового.

— Такую собаку! — воскликнул Йонас. — Пусть лучше отучит ее чужое таскать.

— Вот и я ему то же самое сказал.

— Что там ни говорите, а все равно неясно, кто виноват — пес или хозяин, — высказал сомнение Ромас. — Руопис мог обучить собаку этому делу…

— Конечно, но я сомневаюсь, сильно сомневаюсь… — покачал головой Калпокас.

Хороший человек этот археолог Калпокас, на всех смотрит сквозь розовые очки. Может, поэтому каждому, кому доводится общаться с ним, хочется стать лучше, чище…

Не успел Пранас Калпокас распрощаться, как исчез Йонас: нужно было известить Юргу, что завтра они снимаются с якоря. Сунув в дупло записку, спохватился: а что, если она сегодня не заглянет сюда? Завтра будет поздно. И мальчик по дороге назад завернул в дом Лаймы — якобы напиться. Когда девочка подала ему кружку с водой, он тихонько шепнул ей, чтобы после обеда подружки пришли к ним попрощаться: завтра они уезжают. Лайма кивнула.