— А теперь поставьте на место! — гаркнул он.

Подростки поначалу заупрямились, но под суровым взглядом вожака неохотно, негнущимися руками стали укреплять подпорку и вбивать колышки.

— Живее пошевеливайтесь! — покрикивал Гогялис. — Пакостить у вас прыти хватает, а тут копаетесь.

Ребята недоуменно смотрели на них. Вот вам и Гоголь-Моголь, верховод окрестных драчунов!

В конце концов палатку, хоть и кособоко, но поставили.

— Сколько раз валили? — непримиримым тоном обратился к дружкам Юргис. — Три?

— Два!

— Ах, два! Ну так два раза и будете ставить! — сказал как отрезал Юргис, собираясь снова вытаскивать колышки.

Но тут Ромас примирительно сказал:

— Ладно уж. С кем не бывает!

— Как хочешь, — махнул рукой Гогялис.

«Ну и хитер! — подумала Лайма. — Заступился за них перед Гоголем-Моголем и тем самым склонил на свою сторону. Глядишь, и друзьями станут».

И в самом деле, вскоре все добродушно болтали, Йонас показал свою шкатулку с рыболовными крючками, предмет его великой гордости. Каких там только не было: и серебристых, и отливающих золотом, и больших, и поменьше, с загнутым внутрь концом и с прямым стерженьком, с насечками, чтобы не сорвался червяк, с ушками и без ушек, а лишь со сплющенным концом… Все аккуратненько сложены: одни в целлофановых пакетиках, другие в малюсеньких пластмассовых коробочках.

Почти все карманные деньги Йонас тратил на крючки, а остальные снасти мастерил сам. Для этого требовались краски, лак, проволока, жилка… Да мало ли что нужно заядлому рыболову, чтобы перехитрить рыбу. Та, бедная, и не подозревает, сколько уловок и хитростей пущено в ход — лишь бы подцепить ее на крючок. Всем этим премудростям научил Йонаса отчим, с которым они обычно соревновались, кто больше наловит.

— Вот это коллекция! — восхищенно произнес Стасис, по прозвищу Рыжий, который еще недавно со злостью ставил поваленную палатку и обдумывал планы мести за свой позор. Его короткие взъерошенные волосы были такими огненно-рыжими, что издалека казалось, голова парня охвачена ярким пламенем.

— Лучше всего норвежские. И не ржавеют, и сталь хорошо закалена, да и наживка на них прочнее держится, не срывается, — объяснил Йонас и дал всем троим по крючку.

— Может, попробуем? — предложил рыжеволосый Стасис.

— Четырех поймали, и ни с места!

— А на что ловили?

— На червя.

— Так ведь сейчас самая плотва идет! Хлебный мякиш у вас найдется?

Йонас принес хлеба, и они выстроились с удочками в прибрежных зарослях среди желтых кувшинок…

Лайма увидела приближающегося Костаса с учебником в руках.

— Ну как, Костукас, все решил?

Тот молча кивнул.

— Вот и хорошо. А теперь помоги: нужно посудину найти, чтобы рыбу складывать.

Костас молча исчез и вскоре появился с котелком в руках. Они побросали туда рыбу.

— Глянь, какая красноперка красивая, плавники розовые, а сама золотом отливает.

Мальчик на рыбу и не смотрит: во все глаза глядит на нее, на Лайму. Однажды Костасу попала в руки небольшая открытка. Изображенная на ней киноартистка отдаленно напоминала Костасу покойную маму, портрет которой стоял в рамке на столе у отца. Они не были похожи, но Костас улавливал в них что-то общее: у матери были такие же удивительно спокойные и ласковые глаза.

Глядя сейчас на Лайму, он невольно возвращался в мыслях к тем двум женщинам, которых давно не было на свете. Мальчику показалось, что эта медноволосая девчушка со спокойным добрым лицом и темными глазами хранит в себе черточки полузабытых образов.

— Костас… — подняла девочка голову и осеклась. Она продолжала бросать рыбу в котелок, а сама думала: чего он так странно глядит на нее? И не то чтобы догадалась, скорее почувствовала, что происходит с Костасом. В эту минуту ей почему-то захотелось погладить по волосам этого умного некрасивого парня с лицом, словно вырубленным из грубого дерева, сказать ему что-нибудь ласковое. Но она так и не осмелилась это сделать. Лайма умела непринужденно обращаться с мальчиками, но тут вдруг оробела.

— Лайма, может, хватит? — крикнул Ромас.

— Уже полкотелка набралось! — ответила девочка облегченно. — Пошли чистить!

Вскоре все уже разбирали улов, не переставая при этом хвастаться, какие рыбины побывали на крючке, да только сорвались. Потом рыбу чистили, жарили на сковородке, которую предусмотрительно взял с собой Йонас, и пекли прямо на костре: перед этим ее заворачивали в лопухи. Рыжий Стасис сбегал домой за картошкой. Ее тоже закопали в горячую золу.

Спустя немного времени обед был готов. Ребята принялись за еду, и тут из-за кустов появился Зигмас.

— Где тебя носит? — спросил Ромас.

— Как где? За ягодами ходил.

— Вот и хорошо. На сладкое у нас будут ягоды. Давай их сюда.

Зигмас протянул нанизанные на былинку ягоды Лайме. Та передала травинку сидящему неподалеку Костасу.

— Угощайся, Костас.

— Спасибо, ягод не ем.

— А ты попробуй!

Он съел ягодку, тогда девочка отправила в рот другую, не забывая предложить следующую соседу. Все с тайной завистью глядели на них, только Ромаса, казалось, это ничуть не трогало. Он продолжал разговор с Гоголем-Моголем.

— Зигмас, а Зигмас! — ехидно обратился к приятелю Йонас. — Почему у тебя щека горит?

Зигмас, уплетавший за обе щеки печеную картошку, прикрыл щеку рукой.

— Придумаешь тоже…

— Вчера шишка на лбу вскочила, сегодня щека покраснела. Что-то тут неладно, Зигмас…

— Зато у тебя самого вместо носа шишка, — съязвил Зигмас.

Йонас ощупал свой нос.

— Это он у меня от рождения такой мужественный. А вот щека у тебя…

Зигмас демонстративно отвернулся и продолжал есть.

Ребята тут же позабыли о нем, только Альгис, дружок Гогялиса, подумал: «Похоже, они с Эгле пропадали в лесу. Что-то ее сегодня не видно…»

Искупавшись после обеда, все отправились провожать Лайму и друзей Гогялиса: жили они в маленькой деревушке на берегу озера. Его соединяла с Белым недлинная речушка.

По дороге назад встретили Юргиту, она возвращалась от больной тети. Йонас заговорил с девочкой, и они пошли вместе.

Ребята только что поднялись. Зигмас ушел за молоком. Костас умывался, стоя по колено в воде, Ромас с Йонасом делали зарядку, вернее, шаловливо боролись, гонялись друг за дружкой по поляне. Вскоре вернулся Зигмас с молоком. Показав рукой в сторону озера, он сказал:

— Интересно, кто там еще?

И впрямь кто-то пересекал на лодке озеро, плывя в сторону палатки. Весла равномерно рассекали водную гладь, серебрились в лучах утреннего солнца фонтаны брызг.

— Кажется, археолог Калпокас пожаловал, — сказал Костас.

— Верно, он, — подтвердил Зигмас. — Я и бороду вижу.

— Будет врать-то. Он же спиной к нам сидит, а ты бороду видишь, — рассмеялся Йонас.

Лодка подплыла ближе, и ребята увидели археолога. Он вылез на берег.

— А мы как раз к вам сегодня собирались, — обратился к нему Ромас. — Что-нибудь слышно?

— Как тебе сказать, кое-что проясняется, — ответил Пранас Калпокас и вытащил из кармана цветастую косынку. — Девочки в кустах у озера нашли. В нее и был завернут клад.

Подростки с любопытством оглядели платок. Косынка как косынка, ничего особенного, разве что уголки измяты — видно, ее туго завязывали.

— Выходит, кто-то в самом деле украл клад, развязал его на берегу, а косынку за ненадобностью выбросил, — объяснил старый ученый.

— Ну и что вы будете делать? — полюбопытствовал Йонас.

— В город собрался, в магазин. Заодно в милицию заверну. Потолкую, посоветуюсь, может, они захотят этим делом заняться.

— По-моему, зря надеетесь. Вот если бы человека убили или кассу колхозную ограбили — они тут как тут, а так… — скептически произнес Ромас. — К нашим соседям однажды кто-то в кладовку забрался, все банки с вареньем и грибами утащил. Милиционер поглядел-поглядел и говорит: «Самим нужно в оба смотреть. У нас дела поважнее есть, а не грибы ваши сторожить». И ушел.