— Попался, голубчик, попался... Не хочешь разговаривать с Тамошюсом Пурошювом?.. Слишком я прост? Поговоришь с Юлийонасом Заранкой.

— Отнесем-ка его, Тамошюс, в кутузку. Давай отнесем. Еще подохнет. Хлопот не оберешься.

— Может, скажешь нам, кто был тот другой, который сбежал, тебя прихлопнув? Попутчик или сотоварищ? Из-за чего поцапались? Из-за денежек? Угадал, разбойничек? Небольшой у тебя был капиталец. Сто литов я у тебя конфискую. Запомни! Оставляю три лита, чтоб легче было с полицией столковаться... А в этой тетрадке? Чего тут так мелко понаписано? Отчет совести, разбойничек? Все еще молчишь? Тетрадку мы в полицию передадим. Юлийонас Заранка изучит что к чему. Только давай шепни мне на ухо, во сколько оценена твоя головушка, чтоб этот ужак меня не надул?

— Тамошюс, ради бога. Габрис проснется.

— А может, ты ради блага моего сыночка засвидетельствуешь, что мы с бабой тебя изловили? Тогда будь любезен — выдай секрет, каким предметом схлопотал по черепушке?.. Точь-в-точь такой звук был, когда я тебя, Виктория, в молодости лупил сковородой... Блям! Перепугался я, братец. Так и вылетел из-под бока своей бабы. Может, перевяжем его, Виктория? Все же человек, не баран... Из макушки не то кровь течет, не то мозги...

— Черт не возьмет, Тамошюс. Давай оттащим. А то ребенка падучая схватит, если проснется.

— Нехорошие у тебя глаза. Ох, нехорошие, мил-человек... Было за что тебя лупить, ей-богу было... А может, и мне добавить, чтоб язычок развязался, а? Ха-ха. Не бойся! Тамошюс Пурошюс лежачего не бил и не будет.

От болтовни Пурошюса и адского смрада из его щербатой пасти господину Кезису стало еще хуже. Пурошене испугалась, что непрошеный гость загадит избу. Так что первой схватила его за шиворот...

Отнесли, отволокли Пурошюсы господина Кезиса в кутузку. Бросили, как бревно, на полу и заперли дверь.

После неудачной попытки повернуть язык господин Кезис потерял сознание, а когда открыл глаза, решил, что он уже в раю. Мучительный свет ослепил его. Потекли слезы. Лишь насмешливый глас господень разочаровал его и потряс до глубины души:

— Мы, начальник полиции Утяны, Юлийонас Заранка с начальником кукучяйского участка Болесловасом Мешкяле, сторожем кутузки Тамошюсом Пурошюсом и свидетелем Анастазасом Тринкунасом в последний раз тебя спрашиваем, каковы твои имя и фамилия, как ты здесь оказался и как оказались в твоем кармане документы господина Зенонаса Кезиса?

Из полосы света вынырнуло запухшее, испитое лицо Заранки и залитые кровью глаза. Он издевался. Он явно издевался. Собрав последние силы, господин Кезис плюнул в него, но опять получилось одно сипение.

— Ребята, выйдите из камеры на минутку. Эта продувная бестия хочет сказать что-то мне одному.

Когда все вывалились на двор, Заранка вынул из-за пазухи блокнот господина Кезиса и, обмахивая им свое потное лицо, едва ворочая языком от ярости, зашипел как настоящий очкастый ужак среди папоротников:

— Quidquid agis, prudenter agas et respice finem, Зенукас... Или попросту, по-литовски говоря, не рой ямы своему ближнему, дабы сам со стыда в нее не провалился... Прими мои соболезнования, обманутый барышней Суднюте женишок. Горячий привет тебе от госпожи Страйжене, моей любовницы — через твою шпионку, мою законную жену госпожу Хортензию. Ах, холостяк ты несчастный, как ты не знаешь женщин!.. Поблагодари меня, что оставляю тебя в штанах с помочами, благодаря которым ты можешь уйти в мир иной. Помирись с богом, Зенукас! Тьфу! Спокойной ночи. Сладких снов! — и, присунувшись к самому уху, прошептал: — Запомни, Зенукас, что Юлийонас Заранка служит не Сметоне и не Вольдемарасу, а самому господу богу Гитлеру. И не думай, что уйдешь отсюда на своих ногах.

Погас свет. Хлопнула дверь, и господин Кезис явственно расслышал торжествующий голос Заранки:

— Он просит ксендза. Но я ему, симулянту, дал ультиматум, чтоб до утра он сделал учет своей совести и во всем мне признался. В противном случае я везу его в Утяну к господину Фридману или сам исследую, кто же он — обезумевший рецидивист или агент польской охранки. Голову даю на отсечение — его руки запачканы кровью господина Кезиса. Господин Страйжис мне вчера вечером сообщил, что мой коллега Зенонас — фанатик службы государственной безопасности, уходя в отпуск, оставил на имя начальника уезда рапорт, по которому можно судить, что свой отдых он намерен посвятить поискам одного видного преступника государственного масштаба. Позавчера кончился отпуск господина Кезиса, но никаких сведений ни о нем, ни о его любимой собаке Папоротнике пока не имеется... Господин Мешкяле, пойдем в участок. Я обязан доложить господину Страйжису о горе, постигшем наш уезд. Господин Пурошюс, прошу охранять преступника как зеницу ока. „Requiscat in pace“[20] или, попросту по-литовски говоря, — до третьих петухов не кормить, не поить, на двор не выпускать, не разговаривать. Пусть покоится в мире. Пока я не вернусь. Аминь... Господин Анастазас, оставляю вам свое оружие. Прошу ходить вокруг кутузки и никого на выстрел не подпускать. Ясно?

— Ясно, господин начальник.

— Спокойной ночи. Не засните.

— Будьте спокойны, господин начальник.

Затих, погрузился во мрак мир. Холодный, клейкий, покойницкий пот прошиб господина Кезиса. Не осталось ни малейшего шанса победить, никаких надежд на будущее. Его окружили свирепые заговорщики. Значит, зря он не верил своему другу Гилису из департамента, который твердил ему на ухо, что в каждом уезде действуют платные агенты немецкой секретной службы... Господи! Его положение хуже, чем у тонущего «Титаника». Значит... Эх, Тузик, Тузик... как ты был счастлив! В твоей собачьей смерти еще был какой-то смысл. А почему должен умереть твой Зенукас? Кто его судья? И кто его палач? Господи, помилуй. Прибавь сил хотя бы помочи отцепить. Господи, не завидуй его счастью...

Бог выслушал молитвы господина Кезиса. На рассвете Тамошюс Пурошюс, сгорая от любопытства, посмотрел в глазок и едва не помер от страха. Вверенный ему арестант болтался в петле, привязанной к решетке.

Пурошюс пулей метнулся в участок. Вслед за Пурошюсом — Анастазас. Слава богу, начальство не дрыхло. Глушило водку. Все четверо наперегонки — в кутузку. Открывают дверь. Чиркают спичкой. Пурошюс не врал, оказывается. Мало того, на грязной стене окровавленным пальцем выведены буквы — коряво, словно первоклассником: «Смерть Иудам — Заранке, Мешкяле, Анастазасу и Пурошюсу! Per aspera ad astra![21] Зенонас Кезис».

— Qualis vita et mors ita![22] Собаке собачья смерть, — первым нарушил смертельную тишину господин Заранка. — Заприте висельника и следуйте за мной в участок.

В участке, смахнув тошноту стаканчиком водки, господин Заранка набрал номер телефона, разбудил господина Страйжиса и, заложив ногу за ногу, весело покачивая на ней бесенка, но весьма печальным голосом доложил, что тяжелый преступник Икс, воспользовавшись нерадивостью надзирателя Пурошюса, сумел уйти от судебной ответственности, «оборвав нить своей жизни», но перед этим кровью намазав на стене камеры призыв с грамматическими ошибками: «Да здрафствет уния Полши и Литвы!» Это позволяет сделать предположение, что самоубийца был родом не литовец и принадлежал к тайной террористической польской организации, стремившейся уничтожить нашу независимость... Вот почему господин Заранка, посоветовавшись с господином Мешкяле, пришел к твердому выводу — ради дальнейшего улучшения межгосударственных отношений Литвы и Польши эту надпись со стены камеры стереть, а писавшего похоронить на средства волости на местном кладбище для самоубийц, как простого рецидивиста или цыгана-конокрада. Всю уголовную полицию, а также местных полицейских и шаулисов привлечь к розыску господина Кезиса и его пса Папоротника, поскольку, по глубочайшему убеждению господина Заранки, их бесследное исчезновение непосредственно связано с «Делом Фатимы» и кровавой террористической деятельностью Летулиса. Позавчерашнее столкновение господина Анастазаса Тринкунаса с ним лицом к лицу окончательно рассеяло сомнения в его реальном существовании. Тем паче, что господин Тамошюс Пурошюс утверждает, якобы видел этой ночью, как второе лицо огородами убегало в сторону Рубикяй. Возможно, что убийцы, умертвившие господина Кезиса, поссорились во время дележа добычи, а может, из-за политических взглядов, и Пятрас Летулис, одолев Икса, снова хитроумно запутывает следы... Почему же эта трагедия произошла именно у двери сторожа кутузки? Господин Заранка выдвигает гипотезу, что убийцы пришли сюда, чтоб задушить господина Тамошюса Пурошюса, который после страшной ночи накануне дня святого Иоанна навлек на себя ненависть босяков городка и получил прозвище Иуды. И снова, как вы видите, благодаря случайности он остался в живых. Без сомнения, Тамошюс Пурошюс родился под счастливой звездой. Но мы чрезвычайно недовольны его жуликоватостью, которая не совместима с государственной службой. Представьте себе, что Тамошюс Пурошюс, задержав раненого преступника, самовольно, без дозволения полиции, при помощи жены Виктории обшарил его карманы и, по нашему глубочайшему убеждению, присвоил деньги, вернув нам лишь бумажник с тремя литами и еще несколько безделушек, что позволяет выдвинуть вторую гипотезу, что надзиратель кутузки, призванный охранять опасного преступника, был заинтересован в его самоубийстве и, возможно, даже поощрил его в этом... Итак, по мнению господина Заранки, Тамошюса Пурошюса следует уволить с ответственного поста, привлечь к уголовной ответственности и немедленно взять под стражу, поскольку, откровенно говоря, один только бог знает, какие связи мог поддерживать бывший вор с кровавыми преступниками. Надо все тщательно изучить и черным по белому изложить для господина начальника уезда.