— А почему нам на городище не взобраться? Мы что, прокаженные или воры? Или мы чужим по́том кормимся?

— Верно говоришь. Айда! Пускай только попробует кто нас задеть. Зубов не соберет.

— Пошли!

И пустились работяги гуськом по полю. Первым — Кибис. Последним — Кратулис. И поскольку последнему никто на пятки не наступал, то доброволец отставать начал. Не с дурным умыслом. Нет. Сил не оставалось в ногах. Гибкости в суставах. Ведь в этой компании он по возрасту второй после Умника Йонаса. Лишь на год того моложе. Вдобавок — вдовец. Умник Йонас с Розалией лишь семерых детей в мир батраками пустили (и все, слова богу, сами себя кормят), а вот они с Милюте — тринадцать!.. И трое все еще дома у него на шее сидят. Ложишься, встаешь, и все про них думаешь. Что делать теперь, когда с пустыми руками вернулся? Как в их голубые глазенки посмотреть? Чувствуешь ли, Милюте, лежа под песчаной периной на высокой кукучяйской горке, как переживает твой Юозапас?

Когда мужики двинулись мимо кладбища, сердце у Кратулиса не выдержало. Впервые за девять лет нестерпимо захотелось обнять могилу Милюте и выплакаться... Мужики топали дальше, а Кратулис через брешь в ограде юркнул на кладбище. Долго искал могилу. И во весь рост, и на четвереньках. Вспотел, но отыскать никак не мог. Потому обнял первую попавшуюся, побольше заросшую травой. Та или не та — разве это важно? Всюду ведь здесь покоились родичи босяков Кратулисов. Целыми поколениями. Вовремя и некстати ушедшие из мира сего. Любимые и нелюбимые, далекие и близкие, но все в равной мере оплаканные... Увы. На сей раз слезы не текли. Наверное, все соленым по́том вышли, и потому так болели глаза у добровольца.

Кратулис положил голову на лужайку, трижды сказал: «Милюте» и закрыл глаза. Проспал бы до утра, но Милюте... Ласковой травинкой к щеке прильнула и защелестела:

— Вставай, пьянчужка! За детьми присмотри. Успеешь намиловаться...

Вскочил Кратулис с земли будто ошпаренный и побежал домой. Перетрухнув, ожидая дурных вестей. Дом оказался пустым, полным сквозняков и чужих кошек. Ни одного ребенка из троих. Побежал бы сломя голову к городищу, но возле корчмы из открытого окна окликнул его господин Альтман:

— О, господин Юозас! Присаживайся, гостем будешь.

— А моих ужаков ты не видал?

— Ой, нет, господин Юозас. И мои, и твои — все там... Альтман махнул на городище, с которого доносились уже не песни, а женский визг и мужское перехрюкиванье. — Найдутся, никуда не денутся. Пускай еще папоротников цвет поищут.

— Да отцвел уже. Светает.

— Ничего, господин Юозас, пока молоды, пока глупы — пускай ищут. Наберись терпения. Присаживайся.

Альтман сунул ему под нос распечатанную коробочку папирос. Кратулис выковырял папиросочку, поколотил о ноготь большого пальца, присел на лавочку под окном и, дождавшись огня, затянулся дымом. Затянулся, проглотил, зажмурился. Альтман ждал, пока Кратулис дым выпустит. Не дождавшись, сам выдохнул:

— Значит, вернулись, господин Юозас?

— Вернулись, господин Альтман.

— Так давай рассказывай, господин Юозас, как там было.

— Да нечего рассказывать, господин Альтман. Бастовали. Дрались. И с длинным носом домой вернулись. Хотели Урбонаса за глотку взять... Но за его правду конная полиция выступила, а за нашу — только жемайтийские жаворонки. Долго не побастуешь с пустыми кишками и пустыми руками. Только Пятраса Летулиса пробастовали...

— Худо, господин Юозас.

— Хуже и быть не может, господин Альтман.

— Что делать будем?

— А что посоветуешь?

— Ой, господин Юозас... будь я такой умный, давно бы сидел по правую руку от президента Сметоны.

— Пускай он на сухом суку повесится, холуй подрядчиков.

— Ой, чего от него желать, Юозас? Какое наше государство, такой и наш президент.

— Какое такое государство?

— Маленькое, господин Юозас.

— Кто тебе говорил?

— Я говорю.

— А ты попробуй, Альтман, его вдоль и поперек перейти. Пешком и не жрамши. Увидишь, какая маленькая наша Литва. Пропади она пропадом, какая большая. А ну ее к черту!

Кратулис проглотил последний дымок, растер между ладонями окурок и хотел было встать, но в эту самую минуту из-за угла появились Виргуте и Напалис.

— Папа?

— Где вас черт носит, сосунки?! — хотел рассердиться Кратулис, но сил не было, да еще Виргуте кинулась к нему на шею. — Зигмас где?

— Зигмаса там не было.

— Так где же он?

— А кто его знает, — ответил Напалис. — Он нас не спрашивается. Может, в Америку уехал, а может, в разбойники записался.

— Как ты с отцом разговариваешь? Может, в зубы захотел?

— Ладно уж, папа. Могу свои передние и по-хорошему отдать. Слыхал, тебе не хватает. — Напалис пошарил в глубоком кармане своих штанов и протянул ладонь с двумя зубами.

— Кыш, поросенок! — простонал Кратулис и смазал Напалиса по руке.

Зубы взлетели и больше на землю не вернулись. Кратулис уткнулся в плечико Виргуте, но слез опять не было.

— Господин Альтман, надо отцу настроение поднять, а то и он начнет меня лупить, как Кибис Дичюса... Ни за что, ни про что...

— О, майн гот! Когда это было?

— Только что, — объяснила Виргуте.

Оказывается, когда Кибис с работягами взобрался на вершину городища, Дичюс его и спросил: «А вы откуда взялись, ребята? С луны свалились?» Вот Кибис сходу и врезал ему по морде. Славная драка началась бы на городище, но шаулисы спрятались под юбками хористок, а бабы босяков к своим мужьям бросились.

— А дальше что? — в тревоге спросил Альтман.

— Дальше не знаю. Мы с Напалисом убежали папу искать. Папы среди мужиков не было.

— Не бойся, господин Альтман, — сказал Напалис. — Когда баба мужика обнимает, войну не начинают!

— А как там мои Рива и Пинхус? Домой еще не идут? Чего они там засиделись?

— Пинхуса не спрашивал, а Ривы не видал.

— Вашей Ривы у костра не было, — подтвердила и Виргуте.

— Как это не было? Она с братом ушла. Сказала — к праздничному костру.

— Ей-богу — не было!

— О, майн гот!

— Господин Альтман, хватит охать, — крикнул Напалис и, поплевав, хлопнул на подоконник денежку. — Мое золото. Твои селедка и водка. Разве не видишь, что у моего отца кишки марш играют?

Альтман даже не посмотрел на золотую монетку. Охая, исчез в корчме. Зато Кратулис уставился на капитал Напалиса и, будто не веря глазам своим, спросил:

— Откуда получил?

— Заработал.

— От кого заработал?

— От Анастазаса.

— За что?

— За свои зубы.

— Ты будешь мне отвечать, ужак, как человек, или нет? — посинел Кратулис, но Виргуте снова выручила брата — коротко и ясно рассказала историю этой маленькой монетки, а Альтман, вернувшись с заказом Напалиса, подтвердил верность ее слов и — неслыханное дело — предложил даровую выпивку. Не только предложил, но и сам рюмочку опрокинул, будто ягодку проглотил. И даже не поморщился. Вот так-так. Испокон веков никто не видал такого Альтмана.

— Что же с тобой случилось, господин Альтман? — разинул рот Кратулис. — В нашу веру перешел, или другая чертовщина?

— Ой, господин Юозас, разве я не отец, разве детей не имею, разве они меня не терзают?

— Не жалуйся, Альтман. Твои дети — ангелы по сравнению с моими.

— Я не жалуюсь, Юозас. Я только говорю — у всех родителей одна доля: вечно за детей боимся, а для них этот наш страх вроде пут на ногах.

— Что правда, то не ложь, — согласился Напалис.

— Кыш, поросенок! — крикнул Кратулис и, опрокинув полную рюмочку, зажмурился.

Альтман ждал, ждал, пока он проглотит. Не дождавшись, наполнил рюмочку и снова выпил первым.

— Никак хлопоты с твоими, Альтман? — спросил Кратулис, не на шутку удивившись. — Может, пока нас тут не было, стряслось чего?

— Лучше не спрашивай, господин Юозас. Лучше выпей на вторую ногу.

— Нет, Альтман. Говори, что у тебя на сердце лежит. Иначе глоток через горло не пройдет.