Удивительно изменились времена! Смолин помнил, как однажды в Антарктиде в Мирном получили радиограмму с австралийской полярной станции Моусон: тяжело заболел их механик, нужно немедленно вывезти из Антарктиды. Надвигалась непогода, но в Мирном не раздумывали ни минуту, и уже через час маленький отважный самолет шел над белой равниной к далекой австралийской станции, чтобы прийти на помощь оказавшемуся в беде человеку. Рискуя собственными жизнями, наши летчики доставили австралийца в Мирный, здесь врачи оказали ему первую помощь, а уж отсюда на более тяжелом самолете переправили на другой берег континента в американскую базу Мак-Мердо, чтобы американцы, в свою очередь, вывезли больного на его родину. Механик был спасен.

Тогда никто не запрашивал специальных разрешений высокого начальства, действовали, не теряя ни минуты, — ведь человек в беде! Там, в Антарктиде, казалось, что этот святой закон человеческой взаимовыручки обязателен во всем мире. Если не во всем мире, то в море закон этот действовал издавна. Но вот, оказывается, настали времена, когда нужно особое разрешение, чтобы спасти человека.

Наконец разрешение из Лондона было получено, и «Онеге» радировали из Гамильтона: можете подойти!

Больше всего обрадовался этому известию Крепышин. Он с удовольствием потер широкие ладони:

— Бермудские острова посмотрим! Вдруг на берег пустят?

И тут же предложил Мосину:

— Могу сделать краткую справочку по Бермудам. Основные туристские объекты, главные торговые улицы и все такое прочее. Крутанем по радио для общественности, а?

Мосин нахмурился:

— Мы туда идем не за сувенирами.

Крепышин пожал плечами:

— Ну и что? Главное — идем! Увидим новую территорию, и глупо не воспользоваться этим. Мы должны хорошо знать Мировой океан, театр будущих глобальных битв. Недавно в журнале «Агитатор»…

— Бросьте, Крепышин! — обрезал его помполит, даже не употребив обычного почтительного имени-отчества. — Никаких радиогазет! У нас беда. На Бермуды мы идем не для развлечений.

— Но по крайней мере мы можем использовать этот заход для дела! — вмешался присутствовавший при разговоре Шевчик и слова «для дела» выделил веской интонацией. — Между прочим, насколько мне известно, на Бермудских островах расположена американская военная база. Вы понимаете?

— Понимаю. И что же вы хотите? — хмуро спросил помполит. Складка на его переносице становилась все жестче — с Шевчиком он держал ухо востро.

— Я хочу выполнять свои служебные обязанности, товарищ первый помощник, — медленно, со скрытой угрозой произнес Шевчик. — И прошу создать при заходе в порт Гамильтон все необходимые условия для съемок.

— Но нас пускают в порт лишь для того, чтобы мы сдали больного.

Шевчик широко усмехнулся и выразительно оглядел присутствующих, как бы демонстрируя ограниченность мышления первого помощника.

— Ха, ха! Но мы с вами обязаны быть политиками, уважаемый помполит! Политиками! Уж вы-то это должны понимать как комиссар. Почему снова и снова к этому возвращаемся? Почему?!

— По этому поводу Феликс Дзержинский говорил… — попытался вмешаться в разговор Крепышин.

В глазах помполита остро вспыхнул гнев.

— Я не знаю, что говорил по этому поводу Феликс Дзержинский, — холодно процедил он. — И вообще полагаю, что Дзержинский по этому поводу говорить ничего не мог, потому что он не подплывал к Бермудским островам. Знаю одно: если вам делают любезность и пускают в свой дом, непорядочно в этом доме без разрешения хозяев заглядывать в их сундуки и чуланы. И не ссылайтесь на высокую политику. Политика должна быть порядочной. По крайней мере наша политика.

Он в упор взглянул в лицо Шевчику:

— Так я понимаю ее как комиссар. И решительно против всяких съемок исподтишка. Обращайтесь к капитану, если он разрешит…

Мосин пошел прочь, и шагал он впервые не вразвалочку, с ленцой, а широко и сердито.

— Каков! — Шевчик выразительно взглянул на Смолина, вроде бы апеллируя прежде всего к нему, как к наиболее авторитетному и разумному из присутствующих. — И это комиссар! Проводник линии! Представляете? Иди к капитану! С капитаном я вообще говорить не намерен. Чтобы тот разрешил! Он сознательно срывает мне все съемки. И это наши командиры в загранке! Уровень!

Шевчик огорченно вздохнул, словно ему что-то предстояло делать вопреки желанию, и произнес:

— М-да-а! Не хотелось, но все-таки придется в Москве писать докладную. Вынуждают!

Он снова обратил взор к Смолину, ища поддержки.

— Надо бы преподать кое-кому урок настоящей политики. Не правда ли, Константин Юрьевич?

— Верно! — усмехнулся Смолин. — Такой урок никогда не помешает. Например, вы его и получили. Только что.

Пасмурный непогодный океан темнел крутыми боками волн. Где-то впереди по курсу одна из волн, такая же по высоте и по цвету, как остальные, не шевелилась, не оседала под напором ветра, а оставалась нерушимой. Это оказался остров. Вскоре он поднялся над гребнями валов и превратился в темно-серую твердь. Своей оголенностью, мышиным цветом, одиночеством в косматом неприютном океане остров как нельзя лучше олицетворял печальную славу района, где ни с того ни с сего гибнут корабли и беспричинно валятся из поднебесья самолеты.

Было ветрено, но на палубах торчали любопытные. Еще бы: приближались к вершине «треугольника дьявола»!

Когда «Онега» подошла к берегу поближе, твердь острова показалась более привлекательной. Она выглядела теперь уж не однотонно-серой, а прочерченной зелеными полосками прибрежных рощ. Миновали еще милю и уже без бинокля разглядели на скалах светлые корпуса отелей, и в их просторных окнах блеснул нежданно пробившийся сквозь тучи луч утреннего солнца. Между двумя холмами проглядывала светлая лента шоссе, по ней мчались легковушки, автобусы, грузовики. Казалось, что все очень торопятся, боятся куда-то опоздать. Господи, куда же? Неужели даже в этом крохотном мирке нужно куда-то торопиться?

— Здесь, как и везде, спешат делать деньги, — объяснил всезнающий Ясневич, который, оказывается, бывал раньше и на Бермудах. — Из мрачной славы своего треугольника извлекают неплохой барыш. Сюда немало прибывает туристов. Ведь каждому охота побывать в логове дьявола. И сувениры, которые здесь продают, имеют треугольные очертания. — Ясневич посмеялся: — Я, например, купил в Гамильтоне майку, на которой написано: «Живым из Бермудской западни».

Смолин вдруг вспомнил маленькую хрупкую яхту с трехцветными парусами и веселый, звенящий юностью голос ее капитана. Как раз сюда они и держат путь. Дойдут ли?

На подходе к острову к «Онеге» подскочил маленький юркий катерок, доставил лоцмана, и тот, поднявшись на мостик, уверенно направил судно к берегу, на котором не было видно ни причалов, ни пристаней, он казался голым и неприступным. Но почти у самого острова каменная твердь берега вдруг раскололась, и в ней образовалась неширокая расщелина, оказавшаяся проливом. «Онега» на самом малом ходу осторожно вошла в него, и пролив вскоре вывел судно в небольшую уютную внутреннюю бухту. Посредине бухты отдали якорь. С берега по радио сообщили, что и речи быть не может о швартовке «Онеги», пребывание в бухте разрешено не больше часа и лишь для эвакуации больного, после чего судно обязано немедленно покинуть территориальные воды островного владения Великобритании.

Издали они увидели лишь небольшой городок на скалистом берегу бухты, причал, возле которого, словно лес с опавшей листвой, возвышался частокол мачт прогулочных яхт и катеров, на мачтах развевались флаги разных стран. В стороне от главного причала на рейде темнело серое востроносое, с короткими мачтами, судно. Шевчик, на сей раз без привычной своей камеры, долго вожделенно рассматривал судно в бинокль, вздохнул с сожалением:

— Военное…

— Не везет Шевчику!

Катер доставил на борт четверых представителей власти. Они с неспешной солидностью поднялись по парадному трапу, двое отправились в каюту капитана, двое в судовой госпиталь.