— Возможно? Значит, могут и не прибыть? — забеспокоился Золотцев.

— Все возможно в нашем мире, — с профессиональной загадочностью улыбнулся Юрчик. — Вы же знаете, какая ныне обстановка. Все газеты только и пишут о заявлении президента США и советском ответе. Чего только не пишут!

Он рассмеялся:

— Сегодня одна газета заявила, что начала войны можно ожидать со дня на день.

За столом притихли.

— Политика! — солидно обронил Ясневич.

— Такая политика приносит только вред здоровому бизнесу, — невесело заметила Мария, отчужденно взглянув куда-то в сторону площади.

— Здоровому! — многозначительно подчеркнул Ясневич.

Принесли еще вина, новое блюдо, и все обрадовались возможности переключить разговор на другую тему. Юрчик стал рассказывать о площади, на которой они находились, о ее богемной репутации, о пикантных историях, которые здесь приключаются, рассказывал с юмором, вызывая у всех улыбки, но — заметил Смолин — ища поощрения прежде всего в улыбке Ирины, сидевшей напротив.

После обеда составили план действий. Золотцев и Ясневич вместе с представителями фирмы уезжают на переговоры, а потом в университет, капитан с Юрчиком в консульство — и у Бунича там дела.

— А вы? — Золотцев, приподняв очки, близоруко посмотрел на Ирину, потом на Смолина. — Что же мне с вами-то делать? Американцы не прибыли. На переговоры вам ехать ни к чему! Может быть, погуляете по Риму? Потом в условленном месте встретимся. А?

— Только будьте осторожны! — предупредил Ясневич и значительно вскинул брови. — В Риме полно террористов! Учтите!

Смолин с удивлением для самого себя почувствовал, как гулко забилось у него сердце: вдвоем по Риму! Но Ирина поспешно возразила:

— Нет, нет! Я бы тоже поехала в посольство. К тому же там могут быть для нас письма.

— Прекрасно! — откровенно обрадовался Юрчик. — Наверняка письма будут.

Смолину ничего не оставалось, как отправиться вместе с Золотцевым и Ясневичем.

Фирма находилась недалеко от площади Навона, в новом здании со стенами из бутылочного цвета стекла, за которыми стыла искусственная прохлада, в мраморном вестибюле гостей ждали объятия дорогих, обитых кожей кресел. В одно из них Смолин и опустился с искренним удовольствием — делать ему на переговорах было нечего. Любезная Мария приволокла ворох газет на английском языке — из Лондона, даже из Нью-Йорка, и, что удивительно, все они были свежие, сегодняшние.

О чем только не писали в газетах — о путешествиях и великосветских свадьбах, морских катастрофах и забастовке наложниц низама хайдерабадского, неожиданной победе немолодого английского боксера над молодым итальянцем, самоубийстве известной эстрадной певички в Канаде и аресте торговцев марихуаной в Венесуэле. Но больше всего о войне, опять же о речи президента США и советском ответном заявлении, и хотя тон всех этих писаний был хлестким, за ним угадывались тревога и неуверенность в делах завтрашнего дня.

Через час бесшумно распахнулись двери лифта и в вестибюле появился Ясневич.

Он принес хорошую новость: звонил из посольства Юрчик, приглашает Смолина и Лукину в римскую филармонию на концерт Елены Образцовой — сейчас в Риме ее гастроли. В шесть вечера он будет ждать Смолина у стелы на площади перед собором святого Петра. А они — Золотцев с Ясневичем — должны ехать в университет на новые переговоры, по пути заберут в посольстве капитана, а после переговоров отправятся прямиком в Чивитавеккья.

— Увы, дела, дела! — вздохнул Ясневич.

Было решено, что Смолина с Лукиной отвезет к «Онеге» другая машина, ее пришлют к филармонии.

— Вот номер машины, черный «ситроен». — Ясневич протянул листочек бумаги. Помедлил. — Как-то боязно отпускать вас одного…

— А вы не бойтесь, Игорь Романович! Кому я нужен?

— Да ведь вы сами слышали — терроризм… — грустно вздохнул Ясневич.

Ничего нет приятнее, чем бродить одному не спеша по такому городу, как Рим. Казалось, оживали перед ним строки и картинки из давних школьных учебников, из книг, запоем прочитанных в юности. На римских бульварах пахло ранней сиренью. Кривая улочка вывела его на светоносный простор, он глянул за каменный парапет — внизу медленно катил темные воды Тибр. Отсюда, от набережной, недалеко до знаменитого фонтана Треви, — так объяснил ему какой-то старик, с превеликим трудом подбирая английские слова. Фонтан нашел быстро. Но подойти поближе к нему оказалось нелегко, плотным кольцом окружали его туристы, каждому хотелось бросить в воду монету, чтобы, как сулит примета, снова побывать в Вечном городе.

«Какая ерунда, — подумал Смолин. — Бросай не бросай — вряд ли когда-нибудь снова окажешься в Риме». И все-таки не удержался — бросил отечественный гривенник, завалявшийся в кармане.

Надо бы побывать еще на Площади Испании, на Авентинском холме, а потом спокойно побродить под сводами собора святого Петра, самой знаменитой римской достопримечательности. Но время пролетело незаметно, и на соборную площадь он пришел как раз к шести.

Юрчик появился у стелы вместе с Лукиной и полноватой, болезненного вида женщиной, которая сразу же пожаловалась на жару, на автомобильные пробки на дорогах, на невероятное нашествие на Рим бесцеремонных иностранных туристов. Юрчик представил ее: «Моя супруга», и лицо его при этом притухло.

— Ну как вам наш собор? — устало спросила женщина.

— Я его еще не успел посмотреть.

— Да вы с ума сошли! — возмутилась она. — Не посмотреть святого Петра! Бегите немедленно!

Она перевела взгляд на мужа:

— Сколько мы можем подождать?

— Двадцать минут. Не больше.

— Бегите! — приказала женщина.

И Смолин побежал. Он пробился сквозь толпу, которая текла двумя потоками, вовнутрь и изнутри, ворвался под своды собора и замер от неожиданности: какой поразительный простор, какое раздолье для света, воздуха и звука! Казалось, мягко сходящиеся над головой своды поднимаются в заоблачный мир…

Что можно увидеть за двадцать минут! И все же он успел посмотреть старинные фрески на стенах, через головы толпы бросить взгляд на мраморный шедевр Микеланджело — богоматерь с телом снятого с креста бога-сына, оценил торжественную роскошь амвона. Услышав за спиной резкий говор, непривычный для европейского слуха, Смолин оглянулся и увидел группу японских туристов, напряженно внимающих каждому слову экскурсовода о чужом святилище… «Мир неделим», — подумал он.

Ровно через двадцать минут Смолин подошел к ожидавшим его спутникам.

В машине ему предложили место рядом с Ириной на заднем сиденье. Она открыла сумочку и протянула конверт:

— Тебе! Захватила в посольстве…

Он взглянул на почерк на конверте. Письмо было от Люды. Не распечатывая, сунул конверт в карман пиджака.

— И ты получила?

Она помедлила.

— И я!

День выдался необычным, полным событий, и как достойное его завершение их ждал храм музыки.

Слушая удивительный голос Елены Образцовой, радуясь буре аплодисментов, которыми награждали ее итальянцы, Смолин снова подумал: «Мир неделим!»

Когда концерт окончился, к Смолину и Лукиной подошел Юрчик и напомнил, что на улице их ждет машина, на которой они поедут в Чивитавеккья, а он, увы, не сможет их проводить, потому что должен ехать с Еленой Васильевной на ужин к итальянскому оперному светиле.

Распрощавшись с Юрчиком, Смолин и Ирина вышли на улицу, но возле филармонии черного «ситроена» не обнаружили. Они осмотрели десятки машин, стоящих около самого здания и в прилегающих к нему переулках, отыскали два или три «ситроена», но с другими номерами. Прошло полчаса. Постепенно рассосалась публика, вышедшая из здания филармонии, разъехались машины. Улица опустела.

Подождали еще полчаса — машина не появилась. Оставалось одно: звонить в посольство.

Сухой, не слишком приветливый голос дежурного коменданта сообщил, что все посольское начальство давно отбыло, звонить домой Юрчику бесполезно — он на приеме и наверняка вернется поздно. Дежурных машин в посольстве сейчас нет, тем более для поездки в Чивитавеккью.