Как предполагается, артиллерия у крестоносцев помещалась перед боевыми линиями.[428] Где стояли орудия польско-литовско-русского войска — неизвестно. Часть пехоты находилась при орудиях, остальная охраняла обозы, располагавшиеся далеко позади боевых линий.
Главнокомандующие военными силами вначале битвы находились каждый на левом фланге своих войск, позади боевых линий.
Весьма как будто подробный рассказ Длугоша о Грюнвальдской битве не дает, однако, полного и точного представления о ней, так по крайней мере можно думать, поскольку при описании битвы Длугош исходил из весьма краткой и сжатой «Хроники войны» и воспоминаний участников. А каждый из последних мог рассказывать ему только о том, что видел с места, где находился во время боя.[429]
Но надо сказать, что и другие источники (а они в основном сводятся к той же «Хронике войны», некоторые сообщения которой Длугош почему-то не использовал, и орденской хронике Поссильге) добавляют к рассказу Длугоша весьма немного и не делают наше представление о Грюнвальдской битве более полным.
Самое существенное, что можно из них извлечь, касается последней стадии битвы. Длугош, посвятив много места изложению того, как польские хоругви долго не могли распознать приближавшихся к ним неприятельских отрядов с великим магистром во главе, самое столкновение этих отрядов с союзным войском описывает чрезвычайно кратко. Поляки, пишет он, несколькими хоругвями набросились на эти 16 отрядов и вступили с ними в кровавый бой. И хотя крестоносцы в течение какого-то времени выдерживали натиск, в конце концов, однако, окруженные со всех сторон превосходящим их по численности королевским войском, были разбиты наголову. Из орденской хроники Поссильге мы узнаем, что во время этого последнего боя «великий магистр трижды пробивался со своими силами»,[430] очевидно, на соединение со своими, продолжавшими биться боевыми линиями сквозь польские ряды, которые старались окружить неприятеля. И крестоносцам даже почудилось, что они одерживают верх над поляками, они даже запели свою победную песню «Христос воскрес».[431] Но ликование их оказалось преждевременным. «И пришли тогда гости и наемники его (т. е. короля, — Л. Р.) и напали на крестоносцев с одной стороны, а язычники — с другой, и окружили их, и умертвили магистра и великих советников, и всех почти братьев Ордена. И пали знамена магистра и знамена Ордена».[432] Из этой записи Поссильге следует, что в этом последнем сражении приняли участие все находившиеся на поле битвы союзные войска — и польские, и литовские («язычники» по орденской хронике), и русские отряды. Предполагается, что при этом, кроме конницы, широкое участие принимала и крестьянская пехота.[433] Все они плотным кольцом окружили крестоносцев и нанесли им окончательное поражение.
Всего в Грюнвальдской битве, по словам Длугоша, пало 50 тысяч крестоносцев и взято в плен 40 тысяч. Цифры эти настолько же преувеличены, насколько обычно преувеличивалась численность войск каждой из враждующих сторон до битвы. В литературе нет единого мнения по этому вопросу. Одни считают, что убитых было 18—20 тысяч, а раненых и пленных до 30 тысяч,[434] другие — что погибло около 18 тысяч, а взято в плен около 14 тысяч.[435]
Каковы бы ни были действительные цифры, союзные войска при незначительных собственных потерях нанесли сокрушительный удар Ордену, уничтожили его военные силы и артиллерию и этим подорвали его боевую мощь.
Подвергая анализу бой под Грюнвальдом, современный польский исследователь отмечает, как важнейшую ошибку орденского командования, применение им для защиты своей страны в войне 1410 г. системы пассивной обороны, что обусловило переход инициативы в руки союзного командования и вторжение союзного войска в пределы Орденского государства, а это последнее принудило магистра дать как можно скорее, в невыгодных для себя условиях, бой противнику. Ошибкой также была недостаточная боевая подготовленность. Орден не сумел вовремя обеспечить себя достаточным числом наемников, а кроме того, оставив большие гарнизоны в пограничных замках для защиты страны от вражеского продвижения, лишил себя нескольких тысяч рыцарей в бою под Грюнвальдом. Польское же командование с самого вступления в войну взяло инициативу в свои руки, стремилось к одной определенной цели, действовало твердо и решительно в соответствии с заранее выработанным планом.[436]
Орденское войско технически было несколько лучше оснащено, чем союзное, превосходило его дисциплиной и боевой подготовкой, но оно значительно уступало ему «в отношении воодушевления».[437] Да и трудно было ждать воодушевления от этого весьма разнородного войска, в котором многие сражались ради добычи и рыцарской славы, а другие — прусы и поляки из орденских владений — во имя чуждых им интересов своих поработителей.
Польско-литовско-русское войско обладало большим преимуществом. Входившие в его состав народности — поляки, литовцы, русские — стремились к единой цели: разделаться с общим всем им ненавистным врагом, защитить свои земли от его вторжения, возвратить уже захваченные. Высокий моральный уровень союзного войска нашел самое яркое проявление в выступлении смоленских полков, в решительный момент принявших на себя натиск врага и тем спасших положение, как это красочно и с полной объективностью описывает Длугош.
Высокий патриотический подъем, непоколебимая вера в правоту своего дела, мужество и стойкость, проявленные союзным войском, в сочетании с высокими достоинствами его руководства решили успех Грюнвальдской битвы в его пользу.
Разгромив врага под Грюнвальдом, польско-литовско-русское войско двинулось, как это было предусмотрено в плане кампании, дальше, на Мариенбург. Этот поход был поистине победоносным. Все замки и города сдавались один за другим, как рассказывает Длугош. Орденская хроника тоже вынуждена констатировать, что и рыцари, и слуги, и самые крупные города страны — все перешли на сторону короля, и все присягали ему на верность.[438]
25 июля союзные войска стояли под Мариенбургом. Началась осада замка. Она носила столь стремительный и угрожающий характер, что уже в начале августа избранный наместником Ордена Генрих фон Плауэн обратился с просьбой к Владиславу-Ягайле начать мирные переговоры. Переговоры эти ни к чему, однако, не привели.
Последовавшие дальше события — снятие осады и уход польско-литовско-русского войска из-под Мариенбурга, потеря всех занятых раньше замков и городов, наконец условия мира, — все это вызвало упреки и нарекания в адрес Владислава-Ягайлы со стороны Длугоша, а затем под воздействием его и в последующей польской историографии. Причины всех этих неудач видели в том, что король не использовал выгодного момента после блестящей победы под Грюнвальдом, когда уничтожены были все военные силы Ордена, и не поспешил немедленно завладеть Мариенбургом.
Польские историки последнего времени стараются снять это обвинение с короля, выдвигая, на наш взгляд, весьма убедительные объяснения тех или иных его действий, и дают новую оценку последовавшим за Грюнвальдом событиям, с которой, нам кажется, можно согласиться.
Как поясняет С. Кучинский, король не мог выступить с войсками сразу же в ночь с 15 на 16 июля. Войско было измучено и еще не вполне были известны результаты боя. 16-го обстановка разъяснилась, и хотя королевский совет настаивал на трехдневном отдыхе, по настоянию короля войско выступило все-таки в дальнейший путь после однодневного отдыха, 17-го числа. И идя медленно, занимая по дороге орденские замки, что отнимало много времени, только 25 июля подошло к Мариенбургу, когда там уже целую неделю находился Генрих фон Плауэн, прибывший 18 июля.
