В четверг, накануне праздника святой Маргариты, который приходился на десятый день июля, Владислав, король польский, снявшись с лагеря от озер у города Лютерберга и рано утром пройдя еще до росы две мили, прибыл к большому озеру Рубково, вблизи замка и города Кужентника, и стал лагерем над озером. Войско же прусского магистра расположилось станом недалеко от королевского лагеря, за рекой Дрвенцой, оба берега которой крестоносцы за много дней до того укрепили частыми высокими кольями, чтобы королевское войско не могло перейти реки. И вот несколько польских рыцарей, узнав, что войско крестоносцев находится вблизи, подъезжают, чтобы их подразнить, и, завладев пятьюдесятью вражескими конями, которые стояли на водопое на реке Дрвенце, и сбросив их седоков, невредимыми достигают королевского лагеря. Увидев их, королевское войско, подкреплявшееся едой или отдыхавшее, решив по внешности захватчиков коней, что это враги, приходит в сильное движение; оставя завтрак, все по собственному почину вооружаются, наполняя воздух пылью, между тем как солнце сверху палило сильным жаром. Наконец, избавившись от напрасного страха, войско успокоилось. С наступлением же вечера, когда жар солнца ослабел, Владислав, король польский, созвав главных советников, выбрал из них только восьмерых, чтобы они давали советы о всем ходе войны (тогда как прочие держались бы в своих палатках) и заботились и распоряжались всем необходимым; в их руках должна была находиться высшая власть и право принимать решения на войне. Итак, он избирает и назначает первым из них брата своего, великого князя Литвы Александра, а затем краковского каштеляна Кристина из Острова[199] и Яна из Тарнова, воеводу краковского, Сендзивоя из Остророга, воеводу познанского,[200] Миколая из Михалова, воеводу сандомежского, Миколая, настоятеля святого Флориана, подканцлера, Збигнева из Бжезя, маршалка королевства Польского, и Петра Шафранца из Песковой Скалы, краковского подкомория.[201] Эти восьмеро в строгой тайне обсуждали и назначали все необходимое, а особо — указания, каким именно путем идти войску и в каких местах на следующий день ставить лагерь. Были приглашены два проводника, а именно: Троян из Красностава и Ян Грюнвальд из Парчева, оба родом из Пруссии, хорошо знавшие там все тропы, места и дороги; они постоянно стояли у дверей совета и допускались иногда к нему, когда надо было рассудить что-либо о привалах и переходах на завтрашний день. Кроме того, предусмотрено было и строжайше запрещено кому бы то ни было из войска выступать, пока не выступит маршалок Польского королевства Збигнев с малым королевским знаменем (иначе proporzec);[202] за ним должны следовать все, но никто не смел выступать впереди. Также не смел никто во всем войске трубить, кроме одного королевского трубача, по первому звуку трубы которого перед зарей или на рассвете или в какое-либо другое время войско поднималось и вооружалось; по второму же звуку трубы седлали коней, а по третьему — войско трогалось с места и выступало, следуя за идущим впереди маршалком и тем знаменем, под которым состояло.

Итак, князь Александр-Витовт, муж на редкость деятельный, путем переговоров, расспросов и совещаний с семью вышеупомянутыми советниками, призывая иногда проводников и людей, знакомых с местностью, разузнавал, какое место назавтра займет войско для лагеря, какой самый безопасный, короткий и сухой путь оно на следующий день изберет, снявшись лагерем, и на каком найдется удобный водопой, пастбище и достаточно дров.

Хотя Владислав, король Польши, после нескольких предложений мира теперь и сам все помыслы обращал на войну, однако в тот день он посылает своего рыцаря Петра Корцбога, знатного мужа герба Корцбог (в котором изображены три карпа), к венгерским баронам, находившимся тогда недалеко в лагере магистра Пруссии и крестоносцев, требуя от них ясного ответа по поводу возможности заключения мира с магистром и Орденом и спрашивая, остается ли какая-либо надежда на заключение и возобновление мира. Тот, согласно повелению и наказу короля, прибыв в лагерь крестоносцев, является к венгерским баронам и просит их дать окончательный ответ. Тогда последние приходят к магистру и командорам и всяческими доводами побуждают их к миру. Они внушают им и доказывают при этом, что условия мира, предложенные королем польским, справедливы и почетны, и усиленно упрашивают их не отказываться принять мир на справедливых условиях, пока дело не дошло до сражения, ибо Марс[203] один и тот же для обеих сторон и исход войны еще неизвестен. Магистр же прусский Ульрих фон Юнинген, удалившись на тайный совет, пригласил нескольких лиц, а именно: маршала Ордена Фридриха Вальрата,[204] великого командора Конрада Лихтерштена,[205] командоров — эльбингского Вернера Тетингера, торуньского Шворцборга,[206] мевенского графа фон Венде,[207] нешавского Готфрида Гоцфельда,[208] тухольского Генриха,[209] старогардского Вильгельма Ниппена,[210] шонзеевского Николая Вильца[211], грудзендского Вильгельма Эльфекеча,[212] энгельсбергского Бурхарда Вобека, бродницкого Балдуина Штольма,[213] члуховского Арнольда фон Бадена, остеродского Печенгайна,[214] щитновского Альберта фон Эчбора,[215] бранденбургского Маркварда фон Зальцбаха, торуньского графа Иоганна фон Зейна и других, и с ними некоторое время совещался о мире и войне. А так как магистр Ульрих, как и его командоры, по пустому суеверию полагали, что никакой враг никогда на них не нападет и не победит (ибо они обладают некими мощами святых), то в своей гордыне они склонялись более к войне, чем к миру; и магистр Пруссии дал через посредство маршала Вальрата венгерским баронам такой ответ: «Сиятельные мужи, мы не отказывались бы подчиниться вашим убеждениям и доводам и вступить в мирные переговоры с королем Польши, если бы сам король, прежде чем сделать вражеское вторжение в наши земли, искал мира, находясь на земле своего королевства. Теперь же, когда король Польши домогается мира после того, как он напал на земли нашего Ордена и причинил нам пожарами и грабежами столь тяжкий ущерб, мы считаем позорным, после такого ущерба и пожаров, вступать с ним в переговоры о каком-либо мире; ведь с того времени, как Орден наш поселился на этих землях, никто и никогда из королей и государей, как и сам он, не мнил для себя возможным вторгнуться со столь враждебным войском в земли нашего Ордена. Поэтому мы не можем дать себя склонить к заключению мира с названным королем и не поддадимся никаким убеждениям, никаким просьбам и доводам, пока не отомстим нашим карающим мечом за учиненные нашему Ордену разорения и пожары. Итак, нашим разногласиям и спорам положат конец не наши слова, хотя бы произнесенные от имени цезаря, и не посредничество какой-либо другой власти, но меч и оружие; после того как мы видели, что опустошаются наши области и горят наши дома, мы погасим наши пожары вражеской кровью».