Погребения у них в пору язычества не отличались от италийских: всех покойников они сжигали на костре, а с ними и коня, одежду и утварь, какую умерший, как они знали, ценил больше всего; теперь они хоронят трупы в земле.

Дух у этого племени спесивый, мятежный, нечестный, дерзкий, лживый и скаредный. Неразговорчивые по природе, они покрывают молчанием собственные тайны и тайны своих государей. С детьми они шаловливы, государству своему преданы горячо и усердно, склонны к похоти, пьянству и лести, усердны и на редкость привержены к гаданию, колдовству и ворожбе. Они руководятся скаредностью и в пище скупы, кроме тех случаев, когда устраивают пышные пиры и угощения для гостей и приезжих. О празднествах и обрядах, относящихся к служению богам, заботятся преимущественно знатные лица и наместники, народ же — мало. Женщины у них отличаются большим усердием и заботой в ведении хозяйства и приращении его; они распоряжаются пищей и снедью, а также изготовляют всякого рода ткани из льна; но и они склонны к пьянству.[45]

Витовт-Александр[46] держал литовские племена[47] в послушном повиновении двумя мерами, без которых всякая власть государя у них была бы сомнительной, непрочной и подобной тени, а именно страхом, ибо он был склонен к карам, грозен и безжалостен, а также заботой своей, ибо в походах и в удовлетворении нужд каждого был он скор, щедр и великодушен.

Столь великим рвением и таким горячим и усердным благочестием охвачен был Владислав, король польский, к насаждению и укреплению в литовцах веры и церкви католической, что, отослав королеву Ядвигу в Польшу, в течение целого года пребывал в Литве. Там он лично посещал области, города, селения и деревни, склоняя и понуждая еще некрещеных к поклонению истинному богу и крестя их святой водой сам или через посредство польских князей, вельмож и священников, наставлял святыми назиданиями и спасительными заветами. Кроме того, он во многих местах воздвигал храмы, одаривал и обеспечивал церкви, часовни и святые места, так что король заслуженно может считаться просветителем и апостолом литовского племени.

Тогда же благочестивый король издал на пользу веры распоряжения и указы для оглашения, скрепив их собственноручной подписью, чтобы верные литовцы-католики избегали и гнушались браков с русскими отступниками, не повинующимися римской церкви; если же они заключат таковые, повелевалось требовать, чтобы русская жена принимала и исповедовала веру мужа-католика, а русский муж — веру жены-католички, всецело оставив греческий обряд, и принуждать их к этому телесными наказаниями.

Кроме того, король постановил освободить как настоящие, так и будущие церковные владения от всех податей, налогов, сборов, обязательств, поставок, постоев и всяческих тягот, обыкновенных и чрезвычайных.

Отпраздновав день рождества Христова в новом виленском кафедральном соборе, король польский Владислав, в сопровождении польских и литовских князей и вельмож направился сначала в Витебскую, а затем в Полоцкую области Руси, где пребывал много дней; за это время он подавил и погасил мятежные движения, о возникновении которых ему было сообщено, причем главарей мятежа наказал тюрьмой и лишением имущества.[48]

Затем, возвратясь в литовские земли, он устроил и установил порядок их управления и в качестве верховного князя Литвы поставил своего родного брата Скиргайлу, повелев всем другим князьям повиноваться ему. Кроме того, он выдал замуж родную сестру по имени Александра, которая до крещения носила имя ...,[49] за князя Мазовии Земовита; Дануту же, родную сестру князя Витовта, которая по принятии веры названа была Анной, дал в супруги Янушу, другому князю Мазовии, и справив обе свадьбы в Вильно, направился в Польское королевство. Заехав по пути в Луцк, он дал в держание Луцкий замок с принадлежащей к нему областью Чеславу из Курозвенк, каштеляну сандомежскому, чтобы тот управлял ими от его имени и от имени королевства Польского. Король знал, что муж его сестры Александры, князь Мазовии Земовит, имел право на польский престол и на королевство Польское по естественной преемственности и по избранию.[50] Желая примирить князя с утратой королевства, король обязался дать ему в приданое, как вечный дар, Радомскую землю. Поняв, однако, что вельможи и рыцари польские никоим образом не потерпят такого дара, король наградил его землей Белзской,[51] отписав ее в вечное владение князю в возмещение за несправедливость и утрату Польского королевства. Эта весьма плодородная земля с пастбищами, орошаемыми реками и озерами, во всех отношениях превосходившая Радомскую землю, была владением Польского королевства, так как была завоевана поляками ценой большой крови, тягот и всевозможных лишений.

Порядок и устройство Литовской и Самагитской земель, установленные с большим старанием и предусмотрительностью королем польским Владиславом, вскоре после отъезда последнего в Польшу начали расшатываться и рушиться. Причиной этого было большое число князей, а также непрекращающееся соперничество между братом короля Владислава, Скиргайлой, князем трокским, с одной стороны, и двоюродным братом Витовтом, князем гродненским, — с другой. Незаметно проникая в их сердца, это соперничество настолько усилилось, что они начали преследовать друг друга глубочайшей ненавистью, как непримиримые и смертельные враги. Скиргайло, князь трокский, был по натуре своей смел и свиреп, скор во всем — на язык, на руку и на дело, и всем внушал бы страх, если бы постоянное пьянство не низводило его до ничтожества и не вызывало презрения к нему, ибо в пьяном виде он бросался с оружием на многих людей, и преимущественно на тех, кто являлся его друзьями и близкими. Протрезвившись, он лечил нанесенные им раны по правилам цирюльного искусства, которым был одарен от природы. Витовт же, князь гродненский, муж более умеренного и более сильного и всегда трезвого ума, опасался Скиргайлы, подозревая по многим признакам, что тот сильно жаждет погубить его и его родных и приверженцев оружием, ядом и любым способом, поддерживаемый в этом русскими, которые очень любили Скиргайлу, как принадлежавшего к тому же греческому обряду[52] и ввиду его родства с королем польским Владиславом. Поэтому Витовт бежит из Литвы вместе с супругой Анной,[53] со всеми боярами, рыцарями и подчиненной ему челядью, чтобы сохранить жизнь себе и своим близким, оставив в подвластных ему замках Гродно и Бресте сильные охранные отряды. Он направляется сперва к Янушу, князю Мазовии, мужу сестры своей Анны, иначе Дануты. Найдя, однако, что Януш недостаточно помнит родство и более сдержан в ласке, чем он рассчитывал, он направляется к Земовиту, другому князю Мазовии. Заметив, что вопреки надежде своей и своих спутников, прием и отношение к нему со стороны того и другого мало благожелательны и любезны (ибо князь мазовецкий Януш, на которого он полагался больше как на близкого свойственника, выполнял обязанности гостеприимства к изгою и другу менее ласково и любезно, чем это пристало положению того и другого, и даже, говорят, отнял у него золотую чашу, а такая обида никогда не могла бы изгладиться в его сердце), Витовт, покинув Мазовию и родственных князей, отъехал (как мы указали выше) к магистру Пруссии Конраду Цолльнеру и к крестоносцам, враждебным тогда королю польскому Владиславу и литовцам. Найдя с их стороны благосклонные прием и обхождение и пользуясь правом гостеприимства в течение нескольких лет, он научился немецкому языку и усвоил нравы их и правила внутреннего порядка; они же окружали его милостью и вниманием охотнее и сверх ожидания, не столько по обязанности к изгою, сколько ради собственной пользы, так как думали, что действия против литовцев пойдут успешнее, если будут исходить от его имени и под его водительством.