…Время шло, и никто, ни один человек не заходил туда, где грубо обращались с покупателями. Заведующий нервно метался по магазину, а продавщицы, сбившись в стайку, делали вид, что все происходящее не имеет к ним никакого отношения.

Потом завмаг принял решение, зарычал на подчиненных и снова выскочил на улицу.

— Послушайте! — обратился он к Элегию. — Ну вас мои работники плохо обслуживали, ну я признаю их ошибки, и теперь вас будут обслуживать хорошо! Договорились?

— Нет. не договорились! — громко ответил Люблютиков. — Я требую, чтобы ваши работники принесли извинения!

— Пожалуйста! Заходите в магазин, и они извинятся хоть сто раз.

— Нет. я требую, чтобы ваши работники извинились публично и вот здесь, при всех торжественно пообещали быть вежливыми и внимательными!

— Что мы — с ума сошли? — сказали продавщицы. И Люблютиков продолжал стоять с плакатом. Отдельные прохожие расспрашивали его, как именно ему нагрубили, и. возмущаясь, присоединялись к пикетчику.

Какая-то молодая кормящая мать робко попросила Элегия, нельзя ли на время оставить возле него детскую коляску. Он, мол, все равно здесь стоит, а ей, мол, необходимо в гастроном сбегать. Пикетчик любезно согласился, и вскоре рядом с ним разместилось полдюжины разноцветных колясок.

Окруженный ими странный человек с плакатом привлекал еще больше внимания, толпа росла…

В 13.40 завмагу позвонили из горторга и категорически посоветовали пойти навстречу покупателям.

В 13.45 заведующий предъявил своим подчиненным ультиматум: или они сейчас же удовлетворят справедливые требования этого чокнутого с плакатом, или…

Продавщицы поправили прически, подкрасили губы и в 13.50 вышли к народу.

— Мы больше не будем! — торжественно сказали работники прилавка.

Хотя, впрочем, может быть, они сказали не так. Может быть, они, наоборот, сказали: «Мы будем вежливыми и внимательными!» — еще что-нибудь в таком роде. Дело не в этом. Дело в том, что рядовой покупатель Люблютиков сумел добиться такого обещания.

И в тот же день слухи о невероятном событии облетели все торговые точки нашего города. И еще долго каждому работнику прилавка мерещилось, что сейчас как раз в его магазине находится этот ужасный Люблютиков и потому на всякий случай нужно быть вежливым и внимательным.

И в конце концов обслуживание в наших магазинах достигло такого невиданного расцвета, что к нам стали приезжать покупатели из других городов!

Однако все это было потом. А когда в ту знаменательную субботу Элегий, одержав нелегкую победу, возвращался домой, он увидел, что возле столовой № 5 стоит странная девушка с плакатом. На плакате было написано: «Внимание! В этой столовой очень плохо кормят!» Из окон выглядывали изумленные повара и официантки. А вокруг девушки начинали собираться прохожие…

И Элегий Люблютиков присоединился к ним.

Меня всегда поражает моя жена. Поражает каким-то удивительным незнанием жизни и абсолютным отсутствием логики.

Как-то весной я собирался в автомобильный магазин. Приобрести кое-какие запчасти. Жена говорит:

— Сегодня у нас вечером Танины с Маниными будут. Хорошо, если б ты там к ужину что-нибудь купил.

— Где — там?

— В магазине.

— Что же я могу купить в автомобильном магазине к ужину? Винтики-болтики?

— Ну, я не знаю, — отвечает жена. — Я ведь только так, на всякий случай сказала.

Я молча пожал плечами и уехал.

Конечно, нужных запчастей в магазине не было. Но у входа ко мне подошел какой-то небритый тип в длинном, до пола, пальто и, глядя в сторону, спросил:

— Рыба нужна?

— Какая рыба? — не понял я.

— Съедобная, — пояснил незнакомец. Отведя меня в сторону, он распахнул пальто. Вдоль пальто вниз хвостами висели крупные золотисто-коричневые рыбины.

— А свежие? — поинтересовался я.

— Ну! — заверил таинственный незнакомец. — Прямо со склада!

Вечером гости наперебой спрашивали, где я достал такую замечательную семгу. Я говорил, что в автомобильном магазине, и все громко смеялись.

…А однажды командировали меня в Омск, оборудование у поставщиков получить. Жена говорит:

— Вот хорошо! Если не устроишься в гостинице, сможешь остановиться у Кеши.

— Послушай, я еду в Омск, а твой брат Кеша живет в Томске. Как же я могу у него остановиться? Или, по-твоему, Омск и Томск — один город?

— Ну что ты сердишься, — сказала жена. — Я ведь просто так напомнила, на всякий случай.

Я молча пожал плечами и уехал… В Омске мне сообщили. что заказ наш готов, но выдать его без подписи директора они не могут, а директора послали на двухнедельный семинар в Новосибирск. Недолго думая, я тоже махнул в Новосибирск, но там выяснилось, что весь семинар повезли на передовое предприятие в Томск. Так я и побывал в гостях у Кеши…

— Ну вот. — удовлетворенно сказала жена. — А ты еще говорил, что Омск не в Томске! Тебе бы только спорить!

А совсем недавно я ездил туристом во Францию.

— Ах, как я тебе завидую. — вздохнула жена. — Как я мечтала побывать там! Прошу тебя, обязательно сфотографируйся на фоне знаменитой падающей башни.

— Ты, вероятно, хочешь сказать — на фоне Эйфелевой башни? — уточнил я.

— А разве Эйфелева башня тоже падает? — встревожилась жена.

— Нет. Но падающая башня находится в Пизе, Пиза находится в Италии, а я еду во Францию. Как же я моту сфотографироваться в Пизе?

— Ну. не знаю, не знаю… Тебя ни о чем нельзя попросить!

Я молча пожал плечами и уехал… А когда самолет пролетал над Францией, стюардесса вдруг объявила, что по всей стране служащие аэродромов начали забастовку и поэтому приземлиться мы можем только в соседнем государстве, где забастовка, наоборот, только что закончилась. Так я очутился в Италии…

И когда я привез жене фото, где я был запечатлен на фоне знаменитой Пизанской башни, жена поцеловала меня и сказала:

— Вот видишь! А ты говорил, что Эйфелева башня не падает!

Часы в приходно-расходном отделе пробили девять. И тотчас торопливо застучала пишущая машинка, деловито защелкали счеты, заскрипел арифмометр и раздался первый телефонный звонок. Аппарат находился на столе у нашего плановика Марии Михайловны, на все звонки отвечать приходилось ей одной, и она смиренно несла этот крест ежедневно с девяти до шести с получасовым перерывом на обед. Вот и сейчас, сняв трубку, Мария Михайловна привычно и вежливо ответила:

— Слушаю. Баклушина, к сожалению, нет. Он только что вышел.

Начался обычный трудовой день, и старший экономист Савушкин сварливо сказал:

— У нас в пригороде происходит черт знает что! Гуляю я вчера на своем дачном участке, вдруг вижу: прямо на меня лягушка скачет. Подскакала и говорит своим лягушечьим голосом: «Товарищ Савушкин, возьмите меня, пожалуйста, на руки». Я взял…

— Большая лягушка? — поинтересовался, не переставая крутить арифмометр, бухгалтер Николай Федорович.

— Нормальная. Но не в этом дело. Взял я ее на руки, а она говорит: «Товарищ Савушкин, у меня к вам огромная просьба: поцелуйте меня, пожалуйста». Представляете?

— А зачем ей это понадобилось? — спросила наша машинистка Оленька, закладывая в машинку новый лист.

— Да какая мне разница, зачем? — закричал Савушкин. — Как вообще можно обращаться с подобными просьбами? За кого меня эта лягушка принимает? Что я, болван какой-нибудь, что ли, чтобы целоваться с лягушкой? Вы сами лягушку поцеловали бы?

— Лягушку — нет, но если бы она была кошкой или собакой. поцеловала бы. Я вообще люблю животных, — пояснила Оленька и снова учащенно застучала на машинке.

— Ну а что потом все-таки было? — спросил я.

— Ничего не было. Выбросил я ее — и все.

— Ах, я понимаю Евгения Севастьяновича! — проговорила. отрываясь от бумаг. Мария Михайловна. — У нас на даче в этом году тоже очень много всяких лягушек развелось…