Лишенный художественного вкуса первооткрыватель выгодного бизнеса дядя Коля помрачнел, призадумался… И то ли сам он надумал, то ли кто подсказал ему. но в один прекрасный день у него в подворотне вдруг появился транзисторный приемник и запел массовые песни, заиграл полонезы да симфонии и стал оглашать стихи современных поэтов. С этого дня клиенты дяди Коли уже не просто выпивали. а как бы приобщались к культуре и уходили, завороженные звуками песен, симфоний и нежной гражданской лирики.

Пришла пора призадуматься Филиппычу. И что же? Этот опасный и башковитый конкурент сделал совершенно неожиданный ход. Он закупил партию каспийских килек — шесть банок, — и теперь желающие могли закусить кружку какого-нибудь ликера аппетитной килечкой.

Битва в каменных джунглях подворотен разгоралась. Клиентура с неослабевающим интересом следила за боевыми действиями конкурентов.

Дядя Коля крякнул и засолил бочку огурцов.

Филиппыч не растерялся и предложил посетителям свое фирменное блюдо: селедочку с картошкой.

Дядя Коля принес в подворотню зеленый лучок и другие богатые витаминами овощи.

Филиппыч пораскинул мозгами и открыл для завсегдатаев кредит.

Дядя Коля замысловато выразился и притащил взятый напрокат переносной телевизор «Юность». Чтобы посетители могли следить за футбольными баталиями без отрыва от бутылки.

Филиппыч дрогнул, но не растерялся и подрядил какого-то лихого гитариста, автора и исполнителя старинных романсов.

Беспринципная клиентура оторвалась от телевизора и повалила в подворотню Филиппыча. Дядя Коля обанкротился!

И тогда в голове у банкрота созрел безжалостный и коварный план мести.

— Ну, ты у меня еще узнаешь, где вирусы зимуют! — пообещал он Филиппычу.

И с того дня в ближайшее отделение милиции стали регулярно поступать письма, разоблачающие подворотню Филиппыча как рассадник алкоголизма, инфекций и старинных романсов. Реагируя на сигналы, участковый стал все чаще наведываться в заведение Филиппыча, а дружинники установили там постоянное дежурстве.

Так закрылось еще одно доходное предприятие, и разоренный бизнесмен пошел по миру искать другую подворотню. Вот как закончилась эта битва титанов, столь характерная для мира оголтелого бизнеса и не знающей пощады конкуренции. Обе фирмы, сожрав друг друга, перестали существовать!

Но не то удивительно, что не вынесли они смертельной междоусобицы. Нет. поразительно то, что какой-то там дядя Коля со своей алюминиевой кружкой на цепочке так долго конкурировал не с одним Филиппычем, но с целым Городским трестом кафе и закусочных!

И то интересно, каким образом Филиппыч со своим складным ножиком ухитрялся выдерживать конкуренцию мощного Городского треста ресторанов, у которого имелось все — от запрограммированной электронной техники д эстрадных ансамблей с утвержденной программой.

Жизнь полна загадок, и есть над чем подумать пытливым умам. Ох, есть!

В нашем учреждении работают в основном серьезные, взрослые люди. Мы делаем в основном необходимое полезное дело, о чем-то всерьез беспокоимся, за что-то отвечаем или, по крайней мере, пытаемся переложить ответственность на других. Короче говоря, мы заняты серьезными взрослыми делами, и дел этих с избытком хватает на полный рабочий день.

Но время от времени весь наш коллектив вдруг начинает играть в популярную среди детей дошкольного возраста игру, в которую все мы в далеком прошлом играли. Игра называется «как будто». Помните? Это как будто не скамейка, а магазин. А я как будто продавец. А ты как будто покупатель. А это не камешки, а как будто конфеты. И я их тебе как будто продаю, и ты их как будто ешь. и они как будто вкусные. Невзаправду. Как будто. Понарошку.

И обычно эта незамысловатая игра в нашем учреждении начинается с того, что на самом видном месте в коридоре появляется объявление. «Сегодня после работы состоится общее собрание. Явка обязательна».

И с этого момента правила игры вступают в действие. Одни сотрудники тотчас заявляют, что они себя как будто плохо чувствуют и спешат в поликлинику. Другие говорят, будто бы у них дома все заболели вирусным гриппом и они торопятся в аптеку. Третьи ничего не говорят и, притворяясь. будто бы идут на собрание, стараются незаметно прошмыгнуть в гардероб.

Но председатель месткома Зинаида Васильевна Маломальская клятвенно заверяет, будто бы собрание продлится всего минут тридцать пять — тридцать шесть, и мы, будто бы в это поверив, рассаживаемся по местам.

— Для ведения собрания нужно выбрать председателя и секретаря. Какие будут предложения? — спрашивает Маломальская. Спрашивает, как будто заранее неизвестно, что председателем, как всегда, будет Иван Семенович Шумский, а протокол опять придется вести Ниночке Горемыкиной.

Ниночка пробует отказаться, как будто не знает, что ей ничего не поможет, говорит, что она медленно пишет. Но все дружно кричат: «Нечего! Нечего! Ничего! Ничего!» И Горемыкина сдается.

Слово для доклада предоставляется Маломальской, и Зинаида Васильевна начинает говорить. Строго соблюдая правила игры, она говорит так, как будто еще ни разу не говорила о том же самом и теми же самыми словами… Говорит так, как будто мы сами не знаем, что наряду с достигнутыми успехами в нашей работе имеются отдельные недостатки, как будто нам неизвестно, что надо выполнять взятые на себя обязательства, как будто мы только сейчас узнали, что следует своевременно платить членские взносы и возвращать ссуды, взятые в кассе взаимопомощи. Одним словом. Маломальская говорит так, как будто мы ее внимательно слушаем, и говорит ровно сорок минут.

Потом начинаются прения. Вернее, не начинаются, потому что выступать никто не хочет.

— Товарищи! Давайте поактивней! — призывает председательствующий. — Мы же сами себя задерживаем. Что же, мы так до утра молчать будем?

И тогда у меня не выдерживают нервы, и я иду выступать. Моему примеру следуют еще двое слабонервных. И, помня о правилах игры, мы выступаем так, как будто нам действительно есть что сказать. Говорим мы вместе полчаса. Наш почин подхватывают еще три оратора, и собрание, делая вид. будто первый вопрос уже решен, переходит ко второму. Второй вопрос о стенгазете. Маломальская сообщает нам, как будто мы этого сами не знаем, что наша стенгазета «За отличную работу» выходит всего два раза в год — к майским и ноябрьским праздникам — и это никуда не годится. Стенгазета, должна выходить по меньшей мере два раза, в месяц.

— И хорошо бы наладить вечерний выпуск! — выкрикивает с места плановик Марк Твенский.

— Не остроумно! — тут же парирует Маломальская.

— Товарищи! Мы обсуждаем серьезный вопрос, — поддерживает ее председательствующий. — Шутить будем потом: А сейчас я представляю слово редактору стенгазеты Трубецкому.

— Здравствуйте! — обижается Трубецкой. — Почему это я редактор? Меня еще в прошлом году переизбрали.

— Да. да. — подтверждает Ниночка Горемыкина. — Я, помню, об этом записывала в протоколе.

— А кто же редактор? — Все молчат.

— Товарищи, не могла же у нас первомайская газета выйти без редактора. Это же мистика! Кто-то же газету выпустил!

После долгих выяснений оказывается, что редактор действительно был — Степан Степанович Тверской-Ямской. Но, сделав последнюю майскую стенгазету, он с чистой совестью и легкой душой ушел на пенсию. А остальная редколлегия отчасти находится в командировке, отчасти — в декретном отпуске.

— Но так же нельзя! — ужасается Маломальская.

И тут же мы выбираем новую редколлегию. По давно установившейся традиции редколлегия в основном комплектуется из неявившихся на собрание, и поэтому дело обходится без самоотводов.

Далее мы единогласно выносим решение, обязывающее редколлегию выпускать газету еженедельно (как будто не знаем, что газета по-прежнему будет выходить два раза в год), и приступаем к третьему вопросу.

Обсуждаем недостойное поведение младшего экономиста Привозного, умудрившегося в течение одного месяца дважды побывать в вытрезвителе.