Литмир - Электронная Библиотека
Пробуждение

Анна

Стас завалился домой только на рассвете. Вздрагивая от жуткого грохота, я даже испытала некоторую благодарность, за то, что брат уберёг меня от необходимости тащить свою невменяемую тушку до кровати. Зато теперь можно не бояться попасться на горячем. Мой побег едва ли вскроется, если не засиживаться до обеда.

Кинув быстрый взгляд на часы, наскоро завтракаю хлопьями, торопливо мою тарелку и с нарастающим волнением надеваю приготовленное с ночи платье. Простое белое кружево оттеняет загар, а ровная линия выреза на уровне основания шеи надёжно скрывает потемневшие свидетельства нашего с Даней секрета. Минимум косметики: тушь и прозрачный блеск для губ. Исключительно чтобы подчеркнуть естественную свежесть. Самоуверенность, конечно, никого не красит, но если Северный удержится от поцелуя я удивлюсь… очень-очень сильно.

До элитной новостройки приходится добираться с двумя пересадками. Ещё дольше жду во дворе, когда из подъезда покажется знакомая медная макушка. Сомневаюсь, что он остался бы ночевать у матери, но пальцы всё судорожнее сжимаются вокруг браслета.

Скажи, что рад мне, Даня. Больше ничего не нужно — мельтешит в голове.

Пусть только скажет, что я для него особенная, мне будет достаточно. Потому что я готова ждать хоть из армии, хоть с многолетней войны! Хочу убедиться, что значу для него хоть вполовину столько же! Что нежность требовательных губ мне не привиделась…

Но это же было?

Я — воском в его руках.

Я — отражением в диких от страсти глазах.

Я — его сорванными стонами.

Что-то это да значит? Не стал бы Даня поступать со мной как с другими.

Наконец, он выходит. Вокруг всё замирает, будто в предчувствии грозы. И птицы не поют, а, может, я не слышу. Одна только колотит крыльями грудную клетку — к нему рвётся. И ветра нет, но кожу жжёт мурашками…

Предвкушение запаха, прикосновения, голоса удерживает взгляд на нём одном. Я не дышу, покорённая мужественным профилем и уверенностью шага. Ему пойдёт форма. Очень.

Брови на выразительном лице хмурятся, стриженная под единицу голова немного поворачивается, и я пячусь, как-то слишком резко осознав картину целиком. Мой Даня не один. С ним красивая девушка — мужская рука по-хозяйски перекинута через девичьи плечи, а кончики пальцев расслабленно касаются кожи над вырезом шёлкового топа.

Первое чувство какое-то иррациональное восхищение. У незнакомки волнистые волосы, словно отлитые из платины, длиной до середины спины, неестественно тонкая талия, переходящая в подтянутые ягодицы и до неприличия длинные ноги. Я даже не могу удивиться… или огорчиться — совсем ничего не чувствую. Заторможено перебираю в уме всех родственниц Северного, как будто недостаточно её с Даней тягучего, сытого поцелуя. В губы.

Моё сердце по-прежнему молчит, и в груди всё стягивает огромной воронкой. Жжёт, будто покоя просит, но никак его не найдёт. Я просто смотрю и чувствую себя посторонней. Не только для Дани — вообще на планете. Доходит до того, что звуки слышу, а смысл слов не получается уловить.

— Я буду ждать тебя.

— Я разве просил ждать? Веселись.

— Набиваешь себе цену?

— Жалею твою гордость.

— Ты просто до неприличия циничен.

— Это называется честность. А вот и наше такси. Пошли, Оля.

— Я Аля.

— А я как назвал?

Продолжение стирает усиливающийся шум мотора. Даня открывает заднюю дверцу подъехавшей машины и ждёт пока его спутница скроется в салоне. Цепкий взгляд сизых глаз скользит поверх залитой солнцем крыши пока не останавливается на мне. Короткая вспышка чего-то болезненного, как сожаление или раскаянье на миг стегает до самого мяса. А затем в любимые глаза возвращается февраль со всеми своими трескучими морозами. Он оставляет мне короткую улыбку, спрятанную в уголке рта, и влажный холод где-то в дальнем закоулке сердца. Уезжает. Всего на год уезжает, а такое чувство, что навсегда. Для меня — навсегда.

Душа ждала покоя, она его получила. Но тот другой — весь мокрый. И дрожит слезами.

Наивно, конечно, думать, что стоит напрячь силу воли, отвлечься, для верности найти себе хобби, и боль послушно отступит. Воля сдаётся первой. Доказательство тому — полтора месяца добровольного затворничества, в котором жизнь попросту встаёт на паузу, проходит мимо и ты даже не осознаёшь её ценности. Страх потери чего-либо становится несущественным в сравнении с чувством собственной никчёмности. Затем в одно ничем не примечательное утро ты будто бы просыпаешься. Чувства ещё атрофированы, но ты начинаешь что-то делать, жить дальше. Выбираешься, словно бабочка из кокона, другая совсем, потому что прежнее «я» осталось там, в той наивной девочке, мнущей в кулаках кружево на белом платье и потерянно смотрящей вслед своей первой любви.

Месяц за месяцем отсекаешь опостылевшее, слабое, пока другим уже утром, ещё бесчисленную прорву недель спустя, собственное отражение, наконец, неуловимо меняется. И это не взросление даже. Это пробуждение.

Глава 10

Голос пропасти

Дан

— Твою ма-а-ать! — убито стонет Лис, глядя на наручные часы. — Я уже через полчаса должен забрать Полину из салона. Пока мать опять не растрепала ей очередной позорный факт моего детства.

— Ну началось… — беззлобно фыркает Стас, придвигая к себе стопку. — Север, братан, клянусь, ни одна красотка не ждала твоего возвращения из армии, как я! Наконец-то будет с кем нормально зависать, потому что Лиса мы окончательно потеряли. Да, бабушкин шалун?

Чёрт, как же мне весь год их не хватало…

— Почему бабушкин? — обращаю вопросительный взгляд на друга. Насколько я помню, Лис свою старушку давно похоронил.

— Прикинь, его соседка до сих пор уверена, что Кир её преследует.

— Изольда, что ли? — толкаю Лиса локтем в бок — Ну та приколистка, которая ещё жаловалась, что ты исписал признаниями весь асфальт перед подъездом?

— А то. Я верный малый, — скалится он, сгребая в карман ключи от байка и телефон.

— Кир, а ты имя адресата дописывать не пробовал? — киваю барменше, чтобы плеснула ещё текилы.

— И бессердечно лишить тётку единственного развлечения? — иронично дёргает краем рта Лис. — Ладно, солдат, мне правда пора. Если что, я на связи.

С его уходом разговор ощутимо теряет лёгкость. Стас по привычке разглядывает девушек на танцполе, но видно, что мыслями весь на призывном пункте. Мне тоже перед службой было как-то нервно. То время вообще выдалось дурным.

А уже в армии особо было не до раздумий. Стоило глаза закрыть и будто в пропасть падал. Но иногда, очень редко, у пропасти был голос. Почему-то Анькин. И почему-то хриплый, какими обычно бывают голоса после плача. Хотя я ни разу не видел у Королёвой слёз. Только в тот последний, когда сделал её женщиной. Видимо, наша ночь на турбазе всё-таки нехило так прошлась по совести.

Никогда ни о ком столько не думал, тем более о мелкой. Но стоило решить оставить этот эпизод в прошлом, как понеслось. Сначала получил вдогонку жирную точку в виде её затравленного взгляда в день отъезда. Затем маялся неизвестностью. Я хоть отмазал нас перед Стасом, свалив подарок на банальную внимательность, на деле же то был мой конкретный такой залёт. Друг тогда, скрипя зубами, не стал докапываться до правды. И то явно из соображений, что далеко мы зайти не успели, а за год перегорит. Вот только оно как-то сразу не разгорелось, больше дымом едким затянуло. Оттого, наверное, и развилась эта хроническая боль под рёбрами. Кому-то совесть спать не даёт, а меня, похоже, периодически душит.

— Как там мелкая твоя? Замуж ещё не собирается? — какого-то чёрта капитулирую перед настоятельной потребностью убедиться, что не нанёс девчонке психических травм. Взгляд у неё там, во дворе уж слишком дикий был. Даже вспомнить муторно.

5
{"b":"846313","o":1}