Боже, дай мне сил устоять. Ещё одного раза я не выдержу.

— Который час? — беспокойно приподнимаюсь на локте.

— Ещё рано, — Дан жёстко возвращает меня на спину и накрывает собой. Чтоб наверняка. — Куда ты так подорвалась? У нас сегодня нет заказов.

— Это у тебя нет, — кусаю щёку изнутри, сдерживая стон, когда грудь отзывается на умелую игру его пальцев. — А у меня заказ на стопку оладий, который если не выполнить запросто вызовет ненужные расспросы.

— Мы быстро, — прерывисто шепчет Дан, властно сжимая мне подбородок рукой, и отклоняет голову вбок, открывая себе доступ к шее. Истерзанная кожа, загорается приятной болью.

Да чёрт возьми!

— Хватит! — шикаю, стараясь вырваться и не позволить его губам оставить за собой багровый след. — Ну вот зачем?! Ты раньше так не зверел…

— Ты, правда, не понимаешь? — Дан отстраняется, возвращая лицу непроницаемое выражение. Только в глазах токсичный холод меняет грани на муторный вызов. — Сдались тебе те оладьи, — на ходу переключает он тему. — Купим по дороге эклеры. Позавтракаем все вместе.

Испытывающий прищур продолжает насиловать мою выдержку.

Ну нет, Север. Я в тебе не настолько уверена, чтобы вводить в семью в качестве своей пары. По правде говоря, совершенно неуверена.

— Это лишнее, — сажусь, прикрывая грудь одеялом.

Хрустнув шейными позвонками, он поднимается с кровати, наливает себе стакан воды, но так и не притрагивается к нему, продолжая смущать меня первозданной наготой.

Мне не нравится растущая лёгкость, с которой Дан ломает выстроенные мной барьеры. Не нравится, как у меня дрожат колени и норовит послушно опуститься взгляд. Перемены в нём, они, конечно, приятные, но слишком резкие. Неестественно резкие. Это заставляет нервничать.

— Подбросишь меня до дома? — делаю ударение на первом слове, расчёсывая пальцами спутанные волосы.

Платье, поданное Даном со спинки кровати, натирает исколотую щетиной кожу. Мне не терпится переодеться и выкроить себе хоть пару минут одиночества, чтобы спокойно подобрать слова для предстоящего разговора с Артёмом.

— Подброшу. И даже не доезжая до ворот, — усмешка резко сползает с его лица. — Но мы вечером увидимся. Я так и не угостил тебя шоколадным чизкейком в том кафе. Помнишь?

— Принято, — киваю, делая себе пометку назначить встречу с Артёмом не позже полудня.

— Иди ко мне, — требовательно произносит Дан, возвращая стакан с водой на столик.

Неторопливое поглаживание по волосам — нечто большее, чем поощрение. Но его взвинченность чувствуется во всём: в том, как болезненно натягиваются отдельные пряди, в неровном опадании грудной клетки под моей щекой, в скованности мышц.

Я заставляю себя не думать о времени и так же медленно вожу подушечками пальцев по литым плечам. Дана во мне слишком много, чтобы не чувствовать, что он сейчас чем-то сильно раздражён.

— Ты чудо, Анют. Я только умоюсь и поедем.

Коротко поцелуй в макушку, и он оставляет меня наедине с не перестающим жужжать телефоном.

Совесть не позволит мне перевернуть девайс и оправдать или развеять свои подозрения. Достаточно услышанного утром. Дан недавно виделся с кем-то, с кем поддерживает отношения на условии, что этот некто не лезет в его жизнь. Сведение абсолютно неинформативное, потому что Север даже родных умудряется держать на расстоянии.

Но то как его взбесило намерение собеседника приехать…

Почему?!

Из-за того, что я заняла спальню?

К чёрту! Сейчас накручу себя и снова буду жалкой. Захочет — сам скажет. А он говорить об этом явно не настроен.

Мы садимся в машину. Город дышит каплями росы и багряными проблесками рассвета. Последствия второй выпитой таблетки почти неощутимы, но я практически не спала и веки теперь воспалённо слипаются.

Дан курит. Нервно выдыхает дым в приспущенное окно, словно напрочь разучившись говорить. За что я ему благодарна. И за тишину, и за то, что практически не дразнит запахом никотина.

Он останавливается, как обещал не доезжая. На прощание целует прерывисто, будто не может себя оторвать. Я и сама не могу оторваться. Шепчу в жадные губы, что буду скучать. Улыбаюсь. Дан тоже. Затем велит держать телефон при себе и по традиции долго прожигает взглядом мою спину.

Рассветная сырость отступает, капитулируя перед теплом во взволнованном сердце. Это определённо оттепель.

Спустя полтора часа беготни по дому я открываю пошире окно и торопливо закапываю окурок в кадке с фикусом. Слышится скрип тяжёлых ворот. Что-то мать сегодня рано. На всякий случай молюсь, чтобы аромат оладий перебил слабый запах табака. Хотя едва ли кто-то там на небе станет покрывать моё пагубное пристрастие. Однако, вместо скрежета ключа в замке раздаётся аккуратный стук в дверь.

— Эй… Боже, что стряслось?

Меньше всего я ожидаю спозаранку встретить на пороге своего дома заплаканную подругу. Вернее, сверкающую деревянной улыбкой во весь рот. Что в сочетании с густыми потёками туши под глазами никак не зрелище для слабонервных.

Анна

— Всё пучком, родная! — Лана вскидывает руку и слабо шевелит пальцами в знак приветствия. — Хозяйка подселила в квартиру трёх уголовников, и мы с соседкой по комнате всю ночь стояли на баррикадах. В связи с чем ребятки сильно огорчились, расценили это как знак неуважения и поставили нас на счётчик. Поэтому я ударяюсь в бега. Вот зашла попрощаться.

— Боже… — повторяю, комкая в руках передник. Сердце от жалости ухает вниз. — Давай, я на работе попрошу аванс. Там совсем немного, но хоть что-то. На первое время.

Что-нибудь более весомое мой мозг генерировать просто отказывается. Разве такое в современном мире возможно? Мрак.

— Расслабься, Ань, ты чего? Шучу. Шутка, понимаешь, ну? Ладно, признаю — слишком жёстко для тебя. Нельзя быть такой легковерной, подруга. Нас просто культурно попросили съехать. У неё дочь замуж выходит через две недели. Квартиру хочет молодым подарить. Думала у тебя воспользоваться интернетом, подыскать себе что-нибудь подходящее. Ого, — она делает шаг вперёд, вытягивает шею и заглядывает мне за спину. — Чем это так райски пахнет?

— Блинов нажарила, — пошатываюсь, отступая в сторону. Ну и шуточки. — Заходи, чаю попьём.

— Вот блин, — кривится Лана спустя пару минут, поймав своё отражение в зеркальной дверце холодильника. — И это я такой пандой через полгорода ехала… Чудное утро! Просто диво.

— А что всё-таки случилось? — кошусь на то, как она стирает чёрные разводы ватным диском, выуженным из сумочки.

— Да так, накипело, — неопределённо пожимает Вертинская плечами. — Всего понемногу на мозг накапало, пока через глаза не потекли излишки. Не бери в голову. У тебя жизнь спокойная, светлая. Вот и незачем в этот мрак соваться. Кстати, я вечером поздно заходила, тебя дома не было. Неужели, Артёму счастье обломилось?

— Нет, — отмахиваюсь болезненно.

Окинув меня внимательным взглядом, Лана выкидывает в мусорное ведро использованные диски, затем обходит стол с другой стороны. Я придвигаю к ней пузатую кружку с чаем и подпираю подбородок рукой. На бодром лице отпечатков недавних слёз как будто не было. Не видела бы своими глазами — продолжила бы думать, что у этой заводной оптимистки совсем не бывает приступов слабости.

— Когда ты в последний раз ела? — отмахиваюсь от возмутившегося было чувства такта, наблюдая, с какой впечатляющей скоростью она расправляется с нехитрым завтраком.

В конце концов глупо смущаться перед человеком, с которым чего только не обсуждалось. Вплоть до фасонов нижнего белья.

— Не-а… — качает она головой дожёвывая.

— Что нет?

— Не когда, а что, — поднимает Лана палец вверх. — Погрызи с моё бич-пакеты семь дней в неделю и тебе даже овсяная каша деликатесом от шефа покажется.