А вот Глеб всегда был более несговорчивым. Он ревниво удерживает ладонь под грудью ошеломлённой Ани. Вызывающе щурит глаза.

— Это сестра Стаса, — крепко пережимаю жилистую кисть, буравя его тяжёлым многообещающим взглядом. — И мне плевать как сильно ты… Вы её хотите. Она со мной. Поэтому вопрос закрыт.

Ну же, ковбой. Дай мне повод.

На висках Глеба выступает испарина. Секунда… Вторая…

Ярицкий опускает глаза.

— Забирай, — выдыхает сухо.

— Отличная вечеринка, — даже не пытаюсь скрыть разочарования. Ярость настойчиво требует крови.

Братья синхронно растворяются в толпе. Для драки в нашем окружении нужен повод весомее. Смазливой мордашки неглупым в принципе Ярицким недостаточно.

— Это с какого перепугу я с тобой?! — зрачки Анюты болезненно сверкают. Расширенные. Не пьяная, но где-то очень рядом. Реакции запаздывают, потому что на мой рывок с последующим движением сквозь толпу к дверям особняка огрызается не сразу. — Отпусти меня, слышишь? Ты мне не указ! Ты мне вообще никто!

— Сейчас мы это исправим, — дёргаю её за собой, мотивируя резвее шевелить ногами. — Заодно доходчиво разъясню тебе, куда ты лезешь. Как бабочка на огонь!

Договорить даже не могу, так колотит всего. В груди всё сжимается при одной мысли, что меня сейчас могло здесь не быть. Никто не стал бы спрашивать её согласия.

Прости, Стас, я пытался.

Я до последнего держался…

Размашисто распахиваю дверь ближайшей гостевой комнаты.

Кусающий поцелуй в ответ на попытку заехать мне по морде.

Вкус крови на языке: сталь и пламя. Девичья грудь судорожно вздымается и опадает под моей ладонью. И Хиросима так не вовремя взрывает мне мозг…

Какого чёрта мы умудрились так вляпаться?!

— Тебя брат когда-нибудь лупил по заднице?

В отрывистом шуме нашего дыхания щёлкает бляха армейского ремня.

— Нет… — единственное слово тает в судорожном вздохе. Её глаза широко раскрыты, а тело бьёт красноречивой дрожью. Язычок быстро проскальзывает по нижней губе. — Не смей, Даня…

Маленькая плутовка. Ещё никто так громко не говорил мне «Да».

— Извиняй, Малая. Мне согласие, чтоб выпороть тебя не нужно.

Анна

— Даня… Что ты… Что ты делаешь? — шепчу сбивчиво, испуганно ёрзая бёдрами поперёк его чуть расставленных ног. — Даня, нет!..

Голова свешивается вниз и кружится так сильно, что кажется будто паркет перед глазами пляшет. А вот тело всё воспринимает очень даже ясно: и тяжесть мужской руки, фиксирующей спину, и натужный треск капрона, срываемого вниз до колен.

— Белый горошек? Как мило, — его шёпот злым свистом просачивается между зубов.

Это какое-то безумие, пьяные галлюцинации. Не станет же Дан в самом деле… Это же Даня! Мы росли вместе! Он угощал меня конфетами и разрешал брать свой фотоаппарат. Который я разбила, а он даже не отругал. Как же так вышло, что сейчас он грубо сдирает с меня трусы, перекинув как вредное дитя через колени?

— Перестань, — изворачиваюсь, чтобы укусить его за голень. Плотная ткань армейской формы царапает пересохшие губы. И всё напрасно. Дан в последний момент отводит ногу в сторону. Только зубы больно клацают, не удержав штанину. — Я Стасу расскажу! Слышишь?

— Валяй. Он ещё сверху добавит.

Неприятный холодок овевает голые бёдра, когда он задирает на мне юбку до самой талии. Какое-то шестое чувство подсказывает, что шутки кончились. Я вырываюсь с удвоенной силой. Снова пытаюсь укусить, царапаю ногтями шнуровку берцев, цепляюсь за ножки стула. И чувствую себя беззащитным котёнком. Но не сдаюсь — бью кулаком что есть силы по щиколотке.

— Послушай… — отчаянную попытку воззвать к его разуму пресекает сложенный вдвое ремень. Прямо у меня под носом. Длинный, широкий и очень страшный на вид.

Я невольно охаю, чувствуя, как на мне каждый волосок встаёт дыбом.

— Впечатляет, Малая? — тихо цедит Дан, склонившись почти к самому уху. — Хорошенько запомни как он выглядит. И когда твою задницу снова потянет на приключения, первым делом подумай, хочешь ли с ним новых встреч.

— Ты не… Ы-ы-ы! — недоговорив, стискиваю зубы, сдерживая крик от неожиданного удара. Наверное, он щадит, потому что боль терпимая. Но как же это унизительно! Ненавижу его. Ненавижу! — Отпусти меня, больной ублюдок! Не смей!

— Что заслужила, то и получай. Будешь знать, как ходить одной по сомнительным вечеринкам. Вот почему до тебя нормально не доходит, а? Поверь, по сравнению с тем, что тебя ждало, эта порка бы просто раем показалась, — Дан вновь поднимает ремень и с треском опускает наискось по ягодицам, высекая из меня злые слёзы. — Так что терпи, Малая. Оно тебе на пользу.

Бред. Полный бред.

Ему какое дело? Гад. Садюга.

Почему? Ну почему не оставит меня в покое?!

— Я была не одна-а-ай! — перехожу на вой, когда тело непроизвольно дёргается от нового удара. Онемевшие ладони беспорядочно бьют по глянцевому полу. Пусть только отпустит, ноги моей здесь больше не будет! Пусть это скорее закончится, боже…

— Что-то я, кроме Ярицких, никого рядом с тобой не видел, — Дан снова немилосердно хлещет ремнём по ягодицам, умудряясь дважды не попадать по одному и тому же месту. — Или ты была не против? Может, тебя вернуть им, а?

Я в отчаянье вскидываю голову. Смотрю на своё отражение в зеркале трюмо: растрёпанные ленты, лицо пунцовое всё от стыда. И так вдруг жалко себя становится. Так обидно. Будь на его месте другой, стерпела бы. Не тело ведь болит, а намного глубже — там, в самой груди под рёбрами.

— Даня… Данечка… Я поняла, хватит… — повторяю тихим дрожащим шёпотом.

По движению воздуха чувствую, как он снова заносит руку и мышцы рефлекторно сжимаются в ожидании боли… которой не следует. Вернее, в этот раз она другая: ярче, острее. Его губы на исполосованной коже кажутся невыносимо горячими.

В его голове сам чёрт ногу сломит, потому что Дан вот только что отлупил, а теперь зализывает следы ударов! Полосы, согретые сбитым дыханием, шипят и жгутся. И всё напряжение, скопившееся за прошлый год, вдруг прорывается беззвучным истерическим смехом.

Я сползаю на пол, сначала на четвереньки, затем пытаюсь подняться с колен, но голова от прилившей крови идёт кругом. Одёргиваю юбку, еле удерживая равновесие. Отбиваю руку Дана, когда он пытается помочь. Конечно же, больше из принципа. Сама я не встану. Естественно, он делает по-своему. Поднимает меня рывком за плечи и крепко удерживает напротив себя.

Я, наверное, должна как минимум заехать ему по роже. Он бессердечный… Он предатель… За притягательной внешностью Дан холодный словно лёд. Кусачее северных ветров и острее битого стекла. Себялюбивый вредный Кай. Только я далеко не Снежная королева и уж точно не самоотверженная Герда. Мне бы бежать от него сломя голову, но не позволит ни слабость в ногах, ни сбой в мозгах. Как и всегда рядом с ним.

Я хочу себе этот айсберг! Сейчас даже больше, чем прежде. Это как лёд приложить на место ожога — кристально чистое блаженство. Логика пасует, но мне нужны его прикосновения. Нужны! По-настоящему. Кожа к коже. Чтобы внутри успокоить нарывающие вулканы. Чтобы чувствовать. Чтобы жить.

Смотрю в немигающие глаза. Глубокие. Такие северные, что воздух стынет, а в груди ураганом нарастает неясное волнение. Внизу живота становится тепло-тепло. Куда убегать? Зачем…

— Поцелуй меня, — шепчу сбивчиво с присвистом.

Он крепче стискивает пальцы на моих плечах и прошивает каким-то странным муторным взглядом.

— Ты не в себе. А я не настолько благороден, чтобы этим не воспользоваться, — Дан запинается, отчётливо скрипит зубами, подавляя одному ему известные эмоции. — Приведи себя в порядок. Я отвезу тебя домой. Или потом не жалуйся…

Обескураживает честностью и прямотой, но рук не разжимает, наоборот, порывисто привлекает к себе. Я зажмуриваюсь, первой впиваясь в твёрдые губы. Спонтанная просьба забыться на пару часов… принята?