Но он не знал ничего, кроме того, что Вермело планомерно «выпивает» гигантская воронка тишины. Похоже, игра Змея вступила в завершающую стадию. Больше он никого не собирался оставлять в живых. Превращения с возвратами могли оказаться и надеждой на спасение, и явным предвестником неминуемого конца.

Джоэл в нерешительности остановился у двери. Батлер возился с ключами, что-то бормотал под нос, кусал усы, не попадая в замочную скважину. Он озирался по сторонам, как взломщик, как горький пьянчуга, у которого трясутся руки. Они оба боялись, что их засекут караулы и сочтут неблагонадежными личностями за подозрительное поведение, поэтому спешно скользнули внутрь запыленного помещения.

Полумрак вскоре осветило тусклое мерцание потертой масляной лампы в стеклянном абажуре. Джоэл украдкой осмотрелся: несостоявшаяся скобяная лавка встретила запыленным прилавком, чередой неразобранных ящиков, разбросанными документами. Обычно аккуратный Батлер все забросил, хотя кое-где виднелись следы уборки — протертые полки, вымытая посуда, словно кто-то принимался наводить порядок, но не успевал завершить дело. Не хватало сил. Или времени.

— Я уже месяц… месяц запираю ее в подвале, — сбивчивым дрожащим голосом начал рассказ Батлер. — Соседям говорю, что Ида серьезно больна, прошу посидеть с малышкой… Вру, всем вру. Окружающим, себе и ей… говорю, что скоро все пройдет. Джо, что пройдет? Что и как? Я вру! И больше так не могу.

Джоэл ждал. Ждал одной невыполнимой чудовищной просьбы — быстрая казнь из милосердия. Но Батлер просто стенал в пустоту, отчего Джоэл еще больше нервничал. Он неуверенно прислонился к деревянному прилавку, вычерчивая на серой поверхности спиленные природные узоры, которые напоминали плетением иссушенные капилляры. Доски в Вермело ценились, сломанную мебель никогда не выбрасывали, а отдавали столярам на починку или переделку. Металл же использовался для оружия и тюремных решеток.

В пустынной лавке из этого неподатливого материала оказалась дверь, единственная в своем роде, страшная дверь, увитая бурыми потеками ржавчины, — ведущая в подвал.

Батлер приблизился к ней шатающейся походкой умалишенного. И, как у сумасшедшего, вращались глазные яблоки на фоне выкатившихся из орбит белков, когда он приникал к шершавой поверхности, вслушиваясь в то, что творится по ту сторону запрета.

— Ида? Ида, ответь, — позвал он, но ответа не последовало. Батлер облизнул пересохшие губы, вздрогнул, бессильно прислонился к двери лбом, точно надеясь так послать мысленный импульс, перенестись туда, вниз, бестелесным призраком.

«Батлер… Что, если это конец?» — хотел сказать Джоэл, но язык примерз к небу. Оставалось только стоять немым свидетелем чужого неискупимого горя.

— Ида, пожалуйста, уже рассвет, уже закончилась ночь, — шептал Батлер, потом гулко ударил кулаком в дверь: — Проклятье!

— Батлер… Батлер, это ты, любимый? Прости! Я… я задремала, — донесся из подвала растерянный голос.

«А что если он просто спятил и держит жену в заточении, как тот маньяк, который набивал рты жертв червями?» — с ужасом подумал Джоэл, вспоминая одно из своих самых мерзких расследований.

С каждым мигом пребывания в сизой пыли лавки его окутывали все новые и новые сомнения, прорывались необоснованные подозрения. Батлер представал не печальным мудрецом, а опасным безумцем. И Джоэлу начало казаться, что и его привели не для казни, а для того, чтобы разделать в подвале, чего он, впрочем, все равно не позволил бы. Но кто мог гарантировать, что в лавке не притаилась какая-нибудь секта, практикующая жертвоприношения?

Джоэл беспокойно озирался по сторонам в поисках странностей, несоответствий слов Батлера его действиям или обстановке. Но взгляд наткнулся только на темную семейную фотографию, бережно повешенную в рамке на аккуратно покрашенной желтой стене, да еще откуда-то из угла, наверное, от порыва ветра, вырвавшегося из подвала, выкатилась синяя деревянная погремушка. Новая, чистая…

Сердце сжималось, замерзало от мысли, что Ида никогда не увидит свою дочь взрослой. А Батлер… Суждено ли ему? Он едва балансировал на грани сумасшествия. И без страха открывал дверь тому, что скрывалось внизу, под домом. Тому, что говорило голосом его жены. Джоэл невольно принял боевую стойку и схватился за тяжелый подсвечник, лежащий на полу, когда услышал глухие шаги на скрипучей лестнице. Кто-то неторопливо поднимался.

— Ида! Радость моя, — выдохнул Батлер, когда в дверях в окружении проржавленной дверной рамы показалась невысокая худенькая женщина в коричневом платье. Супруги обнялись, безмолвно, но с упоением и болью, будто не виделись тысячи лет.

Джоэл выронил свое смехотворное оружие. Хотелось плакать. Пришлось отвернуться, чтобы не трепать изодранные лохмотья своей ожесточенной души. Батлер и его жена, его Ида — кто бы посмел заподозрить их в чем-то страшном? Только преступник, только последняя тварь.

Они приникли друг к другу, как два сросшихся ветвями дерева, как две замершие на века в своей любви мраморные статуи. И не хотели расставаться, не хотели, чтобы беспощадная ночь вновь разлучила их, разрубила дверью подвала.

— Батлер, кто с тобой? — встрепенулась Ида, заметив вскоре Джоэла. Тогда она вышла на свет, и удалось рассмотреть ее: невысокая, лет тридцати пяти, с грубоватыми чертами лица и гладко зачесанными назад темными волосами, она предстала образцом порядочности и скромности. Не верилось, что эта строгая спокойная женщина при свете Красного Глаза оборачивается монстром.

— Этой мой старый друг. Охотник Джоэл, победитель Вестника Змея. Помнишь, я рассказывал о нем? Ему можно доверять, правда. Он не выдал нас, когда я уходил из Цитадели, — сумбурно представил Батлер и неуверенно добавил: — Не выдаст и теперь…

— Здравствуйте, Джоэл, — вежливо кивнула Ида, подходя, как будто совсем без боязни. — Могу я предложить вам взвар из кизила?

Только по нервному подергиванию узких губ женщины Джоэл понял, как она на самом деле напугана. Он любезно ответил:

— Если вы настаиваете.

— Я вышла из подвала, неплохо бы согреться, — с грустной самоиронией отозвалась Ида, виновато улыбаясь. Батлер тоже словно улыбнулся, но вцепился в переносицу, растирая уголки глаз, на лбу его отпечатались глубокие морщины.

«Шрамы на руках… Такие же, как у Джолин. Как будто ее жгли раскаленным прутом. Один и тот же изувер?» — подумал Джоэл, когда в приветствии пожал широкую ладонь Иды и ощутил на ней корку ожогов.

Они втроем прошли на кухню, расположенную за лавкой и выглядящую куда опрятнее соседнего большого помещения. Ровные полки с вымытой посудой, чистые окна и очаг — все говорило о руке опытной хозяйки. Весь дом кричал о том, что успел познать умиротворенность тех, кто мечтал жить в нем долго и счастливо. Но внезапно все пошло не так, неверно, неправильно, и навечно отняло дух покоя и радости.

— Ида, расскажи все Джо. Он сможет помочь, — попросил Батлер, слегка обнимая жену за плечи. Женщина суетилась возле очага, наливая в чайник из бочки воду, затем искала маленькую кастрюльку. Вскоре она разлила по глиняным кружкам взвар и села на шаткий облупленный стул во главе стола.

— Вы действительно превращаетесь по ночам? — с трудом заставил себя спросить Джоэл. За стол он не сел, к взвару тоже не притронулся, внутри огонь мешался со льдом ранящим крошевом. Ида же сгорбилась, сцепив руки на вытянутой столешнице.

— Да. Но я не помню. Это… как во сне. А утром я снова я, — четко, как врачу, ответила Ида, но вздрогнула: — Это страшно.

«Смерть смотрит на тебя сквозь закрытые веки. Как во сне… Сомнамбулы…», — возникло извечное предсказание старухи. Все меньше верилось, что она одна из революционеров, все больше улавливалось в ее речах сходство с обрывочными фразами Каменного Ворона.

— Ида, откуда вы? Почему на вас шрамы? Извините за столь личные вопросы, но мне кажется, я могу знать ответ, — набрался смелости Джоэл, хотя и поймал негодующий взгляд Батлера. Для любезностей не хватало времени. Ида же откинулась на спинку стула и опустила руки на колени, словно так раскрываясь, готовая поведать свой страшный секрет. И все же медлила, неуверенно спросила: