Кинжал вонзился в одну из боковых масок, а меч летел к главной. Джоэл намеренно открылся для удара, он прекрасно знал, на что идет. Металлические пластины в кожаном жилете не спасли бы. Но он уже все решил. И разве это не счастье, самому выбирать свою смерть? Не по приказу, не на плахе, а во время сраженья с величайшим злом. Победить бы только его…

Меч Нейла Даста с грозным звоном врезался в маску Вестника Змея, и она пошла трещинами, как расколотое лживое зеркало. Одновременно пять когтей вонзились в человеческое тело.

«Ну что, Страж, этого ты от меня хотел? Я, человек, должен был погибнуть здесь, чтобы ты победил Змея в Хаосе?» — скорее почувствовал, чем подумал Джоэл, еще не ощущая мучений, но уже зная, что они неизбежны. Счет велся на секунды, но время здесь странным образом замедлилось, застыло, позволяя рассмотреть, как распадается маска, как превращается сначала в оскаленную морду неведомого жуткого зверя, а потом в лицо иссохшего мертвеца. И Джоэл радовался, страшно, дико. Но недолго.

Боль вцепилась ледяными когтями, и сперва тело не понимало, что с ним происходит, где оставлены серьезные раны, а где царапины. Он весь превратился в один комок нестерпимой ледяной боли, пробирающей до тошноты, до лютого озноба. Когти еще поднимали его над землей, как героев древности, которых враги насаживали на копья. Но, как те отважные рыцари, Джоэл продолжал сражаться до последнего вздоха, взмахивая мечом и отрубая все больше бессмысленно всколыхнувшихся отростков.

В застилавшей глаза пелене он с мрачным торжеством заметил, что врагу не менее больно. Если, конечно, Вестник Змея мог испытывать боль. Но как же иначе! Он ей питался! Он ее сеял, а теперь сам агонизировал и извивался, точно они не сражались, а затеяли танец двух безумцев, затянутых в смирительные рубашки. Щупальца развевались, подобно ее длинным рукавам, так же бессмысленно и неразборчиво.

Джоэл взмахнул мечом и еще раз вонзил его в центральную маску, окончательно раскалывая ее и измельчая, как дешевую статуэтку, раздавленную колесом повозки. Вестник Змея издал оглушительный вой, вновь мелькнуло искаженное лицо омерзительного старика.

Джоэл хотел злорадно рассмеяться. Вместо этого у него изо рта хлынула кровь пополам с желчью, и больше не существовало ни торжества, ни злорадства — только невыносимая парализующая боль, стянувшая на руках и ногах кандалы.

Он по-прежнему сжимал меч, не отпустил даже в тот миг, когда сомн кинул его на мостовую, взвиваясь шипящим и воющим клубком. Джоэл смотрел на него, отчетливо видел, но с каждым мигом мир линий все больше терялся, растворяясь и уносился в бездну. Пропадало все, рушилось.

Зато Вермело возвращался, его обычный человеческий мир. И вместе с ним все острее чувствовалась боль, врезавшаяся под ребра, разрывающая грудь. Накатывало удушье, как в самый жаркий день середины лета, но одновременно с ним мешала пошевелиться волна сковывающего хлада и дрожи, выворачивающей искалеченные конечности неразборчивыми судорогами.

«Я еще жив… Жив… Пока что…» — слабо осознавал Джоэл. Когда он открылся для когтей, он рассчитывал, что времени ему хватит только на один решительный удар, а дальше — темнота. Но нет, он продолжал мучиться и терзаться от ледяного огня.

Тело его беспомощной грудой разорванного тряпья лежало на залитой кровью мостовой, а горло сдавливало колючей проволокой. Он не мог позвать на помощь, оставалось лишь уповать на отряды охотников, которые наверняка прочесывали улицы в поисках притаившихся чудовищ. Хотелось сказать им, что все закончилось. Эпидемия превращений закончилась и больше не повторится. Но одновременно в предсмертные минуты разрывали сомнения: победил ли он? Куда на самом деле исчез Вестник Змея? Он не узрел его окончательную смерть. А значит, жертва охотника могла оказаться напрасной.

И с этой мыслью, с этими жалящими разум сомнениями, он продолжал цепляться за жизнь, пока кровь толчками выходила из множества рваных ран. Похоже, один коготь пропорол правое легкое, другой искромсал левый бок. Удушье нарастало, вместе с ним и холод. Они как будто соревновались в том, кто быстрее добьет неразумного человека, поверившего, что в его силах сразиться с древним злом и остаться в живых. Герои легенд недаром чаще всего умирали после таких поединков с великими чудовищами. В добрых сказках их вытаскивали из мира мертвых возлюбленные, волшебники или божественные сущности. А в мрачных легендах так и обрывался нелегкий срок скитальцев.

«Я просто не хочу умирать!» — немо прокричал Джоэл, когда холод снова обрушился шоковым ударом судорог, выкрутив, как утонувшего земляного червяка. Боевой азарт иссяк. Он не хотел умирать, просто не хотел умирать. Разве нельзя иначе? Еще слишком много дел притягивали его к этому миру. Слишком много людей, которых он желал защитить и сберечь.

«Ли, я тебя уберег от Вестника Змея, прости меня, мой дорогой Ли… Джолин… я так тебя подвел… ты не должна страдать в этой пекарне! Джолин! Джолин! Где же ты? Пережила ли ты эту ночь? Джолин!» — взывал он, едва понимая, что никто его не услышит.

Он сделал свой выбор, подверг себя опасности, когда разделился с Ли. От гордыни ли? Или от желания оградить любимого от того мира чистого исконного ужаса, в котором только что скитался бесприютным призраком? Или его вел Страж Вселенной? Где же он бродил теперь со своей колесной лирой, излеченный святителем Гарфом? Не помогал, как помогли ему. Не слышал или насмехался так же, как Змей. Возможно, Каменный Ворон всегда служил воплощению Хаоса, всегда разыгрывал комедию перед сумасшедшим охотником… Зачем? Джоэл не верил.

Вздрагивая и извиваясь в тщетных попытках подняться, он ни на миг не усомнился в том, что поступил правильно. Он остановил поголовное превращение жителей Вермело. Больших доказательств ему уже не требовалось. Но уцелел ли Ли в нашествии чудовищ? Не обратилась ли в своей пекарне Джолин? Джоэл боялся, настолько боялся потерять их, что мучения собственного пропоротого когтями тела превращались в предельную дикую тревогу за друзей.

— Джоэл!

Крик, громкий девичий крик, такой знакомый. Вместе с ним пришли первые лучи Желтого Глаза, их фальшивой замены солнца. Но все же фальшивка светила на менее ярко, давала не меньше тепла в полдень. Ныне едва забрезжил рассвет. И вместе с ним по залитым кровью улицам летел голос, ее голос.

— Джолин… — просипел Джоэл, но подавился кровью, заполнившей горло, и кашель выбил остатки сознания. Он еще смутно слышал истошные всхлипы:

— Сейчас, сейчас… Джо! Держись!

Доносился звук рвущейся ткани. Похоже, Джолин отрывала куски от своего платья и рубашки, накладывала жгуты на огромные кровоточащие раны. Если бы только это помогло… Жизнь ускользала. Сознание уплывало слишком быстро, унося в страну вечной ночи.

«Джолин! Ли! Простите!» — немо попрощался Джоэл, и мыслей больше не осталось.

Сначала он падал, летел бесконечно долго в колодец непрожитых дней. После — как после всего — сквозь мутные воды, из зазеркалья видений, донесся чеканящим метрономом голос:

— Рана смертельная. Ты понимаешь? Такой разрыв селезенки у вас пока не умеют лечить.

Под ребрами черным зноем теснилась болезнь, сжигала душу, уводя в плетение снов. Он несся сквозь толщу воды, застенное море давило чужой темнотой. И тихо на дно уходило растерзанное тело. Он не умер, но чувствовал, что умирает. Голоса с другой стороны извивались криками, но он уже не различал имен и лиц. Ничто — единственный закон небытия.

— Понимаю.

Сосредоточенная покорность ответа, примерзшего к неразомкнутым губам. Общение умов не требует звуков. И они говорили, два бестелесных, два отринутых от мира живых, два духа в мире линий. Один предстал в броне древней птицы, другой, некогда звавшийся охотником, парил в окровавленном черном плаще.

— Ну что, Каменный Ворон, это и был конец моего пути? Больше никаких видений? Только — тишина?