И жизнь слетела последним вздохом с приоткрытых побледневших губ. А закатное небо за окном внезапно содрогнулось, подернулось пульсациями, как будто намереваясь обрушиться. Из Хаоса, из-за стены, донесся то ли рык, то ли… плач. Чудовищный, нечеловеческий — голос самого Змея.

Джоэл замер, все жесты и слова стерлись неподвижностью. Он застыл среди призраков, наказанный жизнью. Победитель Вестника Змея с заговоренным мечом Нейла Даста. Услышавший глас из старой легенды еретиков. Сбывались пророчества и предостережения — он всех потерял.

Он убил ее. Убил Джолин! Погиб Ли. Он остался в одиночестве, только смерть смотрела на него. Уже без масок и закрытых век — глаза в глаза. Джоэл жил в Квартале Ткачей, когда повстречал смерть. Смерть своей души, смерть надежды.

В отрешенном пространстве длилась боль неземной муки. Разомкнутый круг потерянных слов стелился пылью на окровавленном полу. Шел второй день в доме сумасшедшего с Королевской Улицы. И он не представлял, как солнце смеет преломлять горизонт преступно-веселым светом, выхватывающим очертания конца. Картины страданий и разрухи, картины зла и неискупимой вины.

Джоэл сидел подле перевернутого стола, тела Джолин и Ли лежали на кровати, рядом, накрытые с головой одеялом. А ему, уцелевшему, отрезанному от них завесой смерти, уже два дня не хотелось ни спать, ни есть, ни мыслить. Все застыло. Одиночество влилось в него раскаленным металлом под сердце, въелось в душу горечью ненужности.

Он сидел, рассматривая свои ладони, с которых не смывалась кровь любимых. Ли и Джолин — его мир, его жизнь. Теперь по пекарне бродил бесприютный призрак, и никто не приходил, никто не смеялся.

Он только вздрагивал от ощущения присутствия, привычки обливали раны души едкой кислотой: вот где-то ветер ударил ставнями о стекло — почудилось, что это Ли переступил порог, пришел с дежурства, как обычно; вот донесся запах земляники — надо сказать Джолин, какое вкусное варенье.

Но… их исковерканные тела коченели на тахте возле лестницы. Любимые, потерянные! Джоэл одергивал себя: где-то подсознание не принимало смерть. Пока он не глядел на трупы, чудилось, словно в бреду, будто он просто ждет возвращения Джолин и Ли, будто они зачем-то ушли по делам в этот темный для города час. И сам город представал отпечатком меркнущей памяти об утраченном времени мира и мнимого процветанья.

Джоэл метался из угла в угол, не представляя, что делать дальше. Зачем? Для кого? Хотелось лечь между Джолин и Ли, обнять их, как обнимал обычно, и заснуть навек, отправиться на встречу с ними. В другой мир, лучший или худший — главное, чтобы вместе. И не достаться никому: ни Цитадели, ни Стражу Вселенной, ни Змею. От отчаяния и назло, раз никто не пришел к нему, когда он просил, раз никто не предостерег. Страж Вселенной…

— Айгрежа… Я пойду в Айгрежу! Он воскресит их, да, Страж Вселенной вернет их к жизни… Я… — говорил с пустотой Джоэл, и пепельный сумрак, увязший в чаду остывшей печи, научился отвечать ему.

Джоэл слышал голоса призраков, голоса всех, кого он не спас. Стеллы, Иды, Грэма и Бима. Только Джолин и Ли пока отчего-то молчали, то ли от осуждения, то ли потому что еще не обрели форму в мире фантомов, мире, в которой Джоэл никогда не верил. Но не теперь, когда его память сделалась клеткой.

«Почему я не обращаюсь? Я — монстр! Я не спас их! Так почему?» — спрашивал он Алый Глаз в первую ночь, которую провел в оцепенении, качая бездыханное тело Джолин. Он боялся спуститься на первый этаж к изуродованному телу Ли. Потом внутри что-то щелкнуло, хлопнуло перегоревшей лампочкой. Трупы, тела, оболочки… Любимые изошли из них, как выпархивают бабочки из коконов, и перестали быть похожими на себя при жизни. Поэтому Джоэл положил их у лестницы и накрыл тонким покровом белесой ткани.

И не понимал, почему он не с ними, ради чего он уцелел. Все чаще он косился на меч Нейла Даста — клинок выполнил свое предназначение. Так, может, стоило ему пронзить еще одно сердце? Сердце хранителя Вестника Змея, не сумевшего защитить Джолин от самой себя. Если бы она не испытывала боли и гнева, если бы жила в прекрасном тихом доме где-нибудь в горах, возможно, и не обратилась бы, ее сущность заснула бы на долгие годы. Но мечты оставались мечтами. Уже навсегда. Разум твердил сладкие сказки, уводя в сумрачную долину иллюзий безумия, пока сердце рвалось и стенало от боли.

На третий день Джоэл потерял сознание из-за голода и бессонницы, а очнулся на полу от гула пушечных выстрелов со смутным ощущение нереальности происходящего.

Ему снился чудный сон про яблоневый сад, где по губам Джолин тек сладкий сок спелых плодов, а не сочилась кровь последнего поцелуя. Сон длился за пределами яви, длиннее судьбы человека, которого ныне едва не засыпало обломками.

Истошно скрипели старые балки, трескалась ровная побелка на стенах. Пекарню подбросило оглушительной волной. Тела любимых слетели с ложа мертвых, а единственный уцелевший почти оглох от гула и ослеп от дыма.

Снаряд угодил в верхний этаж, начался пожар, охвативший чердак и спальню, где была убита Джолин. Пекарня сгорала, и Джоэл вдруг вспомнил, что он еще жив. Что-то велело бежать, спасаться, хотя расколотое сознание, поглощенное червями отчаяния, хотело остаться и сгинуть в пламени. Но вместо этого животный ужас велел спешно открыть дверь, подхватить меч и вылететь наружу. Потом Джоэл вспомнил, что внутри остались тела Джолин и Ли: он не мог отдать их огню, не хотел, чтобы обломки стали их последним пристанищем, поэтому ринулся внутрь, точно спасая живых… Привычки, все вбитые накрепко привычки, и от них теперь делалось еще больнее, чем от принятия потери.

— Айгрежа, святитель Гарф… Страж Вселенной… воскресит, он воскресит их. Я видел в книге, которую он принес святителю Гарфу, там бог другого мира воскрешал людей. А этот… Страж… Страж… Воскресит… — бессвязно бормотал Джоэл, вытаскивая сизые тела, от которых уже тянулся приторно-удушливый запах тлена. Он плохо сознавал, что делает, но зачем-то погрузил их на найденную в соседском дворе садовую тачку, накрыв почерневшим от сажи одеялом. Из-под нее с протяжным воплем выскочил облезший голодный кот и скрылся средь обломков дома, который некогда считал своим, в котором грелся у камина и ловил мышей. Теперь соседи с Королевской Улицы погибли, дом разворотили взрывы, а кот остался, ненужный и забытый. Как и один охотник, лишившийся всего.

Пекарня горела за спиной, а Джоэл — нет, сумасшедший из Квартала Ткачей отправился через развороченные баррикады к Айгреже, на другой конец проклятого города. Только там он теперь видел слабый проблеск умершей надежды. Или, возможно, только там еще оставался человек, несчастный старик, который, возможно, ждал его. Или он, совсем не несчастный, святитель древней секты, хранитель запретных знаний, держал в руках великую власть призыва Стража Вселенной.

А если бы этот загадочный Каменный Ворон отказался помогать, после всего, что случилось, что довелось узнать, Джоэл бы принял помощь даже от Змея, который предупреждал. Как будто знал исход. Знал, что Джолин, Ида и Грета — часть его армии мертвецов. Змей все знал, но и Страж Вселенной наверняка таил не меньше.

— Айгрежа… Айгр… — нараспев твердил Джоэл, бережно перекатывая тачку с мертвыми через камни и исступленно перетаскивая ее через завалы. Руки дрожали, ножны с мечом неудобно упирались в груды кирпича и хлама.

Вермело лежал в руинах. Кто с кем сражался? Открыл ли Уман ворота? Джоэл не знал, не думал. Он только слышал в своем нестройном пении панические возгласы отступающих военных в Квартале Торговцев:

— Чудовища! Из Пристанища Изгоев лезут чудовища!

Через баррикады прорывалась новая сила, Джоэл задержался в проулке, не слишком стремясь обезопасить себя. Он просто ждал, словно праздный наблюдатель, как мимо пронесутся отряды военных. Они боялись, содрогаясь тяжким ужасом неизведанного. Кто-то влился в город, отправив его по новому кругу смятения и страха.