— Джолин… — выдохнул Джоэл, хватаясь за край стола, ища хоть какую-то опору.

Джолин же стояла спокойно, лишь на сцепленных руках от напряжения обозначилась каждая вена. И дрожащие в виноватой улыбке губы пугали хуже оскала сомнов.

— Вот и все, Джо. Не знаю, что еще тебе рассказать. Вот и все. Это мои кошмары, и они будут возвращаться время от времени, хочу я этого или нет.

Джоэл молча обнял любимую, не желая больше ничего спрашивать, ничего узнавать. Так они и стояли посреди пекарни, вдыхая душный мучной запах, и оба содрогались всем телом, как в припадке. Они не знали, о чем говорить, но Джоэл ни на миг не пожелал отпустить или отбросить Джолин. И она больше не дичилась, доверив наконец свою самую сокровенную боль.

Время застыло ужасом бездны посреди черной сферы из темного кварца, которой сжималась проклятая пекарня. Времени не было, не существовало. Все затопляла беспредельная боль и бесприютная усталость. А над Вермело парила и ширилась черная воронка небытия.

— С тобой так хорошо.

Голос Джолин разливался чарующей мелодией, искрился, мурлыкал. Ее дыхание щекотало темные волоски на груди Джоэла.

— Хоть бы никуда и не уходить, — посетовал он.

Они лежали в комнате Джолин на ее узкой кровати. Мягкое новое одеяло сбилось, как и простынь, часть которой покоилась на полу. Тихо поскрипывала в углу качалка от сквозняка, сочащегося из приоткрытого окна. В комнате витал жар, налитый духотой, которую пронизывали дразнящие пряные запахи разгоряченных тел.

Боль, разрывающая сердце и душу, почти иссякла. По крайней мере, пекарня принесла иллюзорное, но желанное успокоение. Даже если отведенное время таяло с каждой секундой, еще не пересыпался весь песок в чашах их жизней, еще не упал на дно жалким прахом.

Длился день. Где-то в скобяной лавке Батлер с женой и дочерью ели завтрак. А здесь, в пекарне, Джолин и Джоэл только недавно предавались страсти, жарко, торопливо, самозабвенно. Объятья горечи неожиданно распалили их обоих.

Не говоря больше ни слова, Джолин увела наверх и разделась, целиком. Впервые Джоэл увидел ее совершенно обнаженную при свете солнца. Она словно намеренно показывала, как много на ее теле шрамов — иссеченные плетьми спина и ноги, покрытые ожогами руки и плечи.

«Она знает, что Ида рассказала Батлеру, а потом мне. Она все знает», — подумал тогда Джоэл и поразился нежданному доверию. Джолин же молчала и только коротко кивнула на кровать, как будто торопя. И все же перед этим позволила рассмотреть себя, а потом новые «улики» потеряли всякий смысл. От жуткой картины в первый миг охватило не желание, а оторопь. Потом Джолин подошла и уверенно потянула за ворот его рубашки, освобождая от ненужных тряпок. И замешательство прошло, потонуло в наслаждении.

Работа в пекарне приостановилась, расследование охотника тоже замерло, забылось. Но ненадолго, не больше, чем на полчаса. И за короткое время Джоэл успел обрести неустойчивое душевное равновесие. По телу разливалась приятная сладость.

Длился день — и хорошо, что длился такой. Все еще светило солнце, все еще переливалось лето. Даже если не оставалось надежды, даже если не находились ответы, возвращалась ясность ума, столь необходимая для осуществления дерзких планов. Еще предстояло встретиться с Энн, обсудить дальнейшие действия. Но после увиденного и услышанного только объятья Джолин оказались настоящим спасением. И одновременно — проклятьем.

— Так что тебя тяготит? — спросила Джолин, как будто почувствовав, что именно теперь он готов рассказать все. И она тоже. Готова поведать о чем-то, доверить наконец всю правду о себе.

— Жена Батлера обращается в сомна, несчастная Ида, — начал протяжно Джоэл. — Их держали в подвалах Бифомета Ленца. Джолин, скажи… А ты… ты связана с домом Ленцев?

Вопрос сорвался решительно, как выпущенная стрела. Он зрел и терзал, как нагноившийся фурункул, и теперь Джоэл не боялся признаться самому себе, что такая версия наиболее логична. Он давно понимал, что с возлюбленной творится что-то неладное. Пусть она и не обращалась в сомна, как Ида, пусть и не ходила по улицам в образе зверя.

При упоминании Бифомета Ленца по телу Джолин прошла крупная дрожь, почти судороги. Если бы они не лежали рядом в объятьях друг друга, Джоэл ни за что не догадался бы. Но теперь… Теперь у него не оставалось сомнений, что главная тайна Джолин сродни страшному секрету Иды.

Раньше Джоэл боялся испугать Джолин, опасался посеять меж ними вражду и новую подозрительность. Теперь же он бы принял любой ее ответ, понял бы любую реакцию. И лишь неизвестность и недоверие были способны сломить его, поэтому Джоэл решился. Джолин, похоже, тоже решилась, не нарушив негласную клятву, данную в яблоневом саду.

— Да. Связана.

Ответ прозвучал просто и твердо, голос ее звенел привычной несгибаемой сталью. И в нем пока не читалось отчаяния, с которым повествовала свою историю Ида, напротив — скорее вызов. Она испытывала своего охотника, его отвагу и доверие. И уже ничего не боялась. Но вместе с вызовом прорезалась неискупимая боль.

— Джолин… — выдохнул Джоэл без тени удивления. — И кем ты была в доме Ленца?

— Горничной, прислугой. Рабыней. Как и Ида. Когда я попала в имение, мне было всего шестнадцать, в восемнадцать случился пожар, — коротко ответила Джолин, но не отстранилась, лишь теснее прижалась к Джоэлу в поисках тепла.

Озноб ее усиливался, только недавно горячее и податливое тело деревенело и покрывалось гусиной кожей. Джоэл привлек к себе любимую, мечтая согреть, отогнать эту гадкую тень прошлого. Хотя сам с трудом подавлял трясучку. Так же, как и с Ли, приходилось вспоминать и бередить старые раны любимой. Хотелось надеяться, что это признание избавит Джолин от кошмаров. Ведь с Ли сработало! Но верилось отчего-то слабо.

— Ты знала ее, да? — пробормотал Джоэл. Ида не упоминала про Джолин.

— Почти нет. Мы сидели взаперти в разных комнатах. Нас… мучили. Подвешивали в кандалах на стены, за непослушание сажали в клетки, жгли прутами. Некоторым женщинам, которые пытались сбежать, рвали груди раскаленными клещами. И… И… Не могу больше… Не спрашивай… — глухо отозвалась Джолин, немо утыкаясь в подушку.

Рассказы обеих женщин совпадали в своих страшных бесхитростных описаниях. Схожие детали жизни в секте не допускали сомнений и придумок. Джолин поведала, пожалуй, больше, чем Ида, поразив Джоэла внезапной прямотой, хотя он даже не просил описывать в красках пытки.

— Я знаю, все знаю, не вспоминай, не терзай себя, — оправдывался Джоэл, укутывая Джолин в одеяло. — Значит, ты свидетель того, что там творилось, как и Ида.

— Да.

Снова безраздельная тоска кусала сердце жадным зверем. Воронка в небе не возникала, но Джоэл отчетливо слышал, как к ней устремляются новые и новые души. И он тоже летел куда-то в бездну. В пропасть ответов. Знаний, которые не помогали противостоять Змею, а лишь умножали скорби и тревоги. Джоэлу чудилось, будто в эти самые мгновения ему вручают гигантский тяжелый ключ на цепи, которая давит на шею и душит, при этом никто не трудится подсказать, какую дверь должно открыть. Вопросы находили ответы, но новая правда о Джолин лишь усиливала было утихшие метания духа, не говоря, как излечить и ее, и Иду. Снова сердце колотилось на уровне горла, гулко отдавало ударами молота о наковальню в висках.

— Поэтому ты не могла уйти от Зерефа? — заключил Джоэл, но говорил больше, чтобы услышать звук собственного голоса, продравшийся сквозь гул и гомон кипящей в голове крови.

— Я хотела… сначала я хотела вместе с ним вывести на чистую воду тех, кто спонсировал эксперименты и участвовал в оргиях, — громко и ясно ответила Джолин. — Но когда он начал издеваться надо мной, я хотела только уничтожить его. Революционеры тоже ничем не лучше. Они думают, что можно просто так выйти в Хаос. Достаточно убить правительство. И все. Но это неверно!