— Батлер, Иду нельзя оставлять в подвале.

Джоэл ежился, растирал предплечья, безотчетно удивляясь, почему изо рта не вырываются клубы белого пара. Только отчасти он понимал, что в помещении на самом деле тепло, даже душно.

— Я понимаю. Но я не отдам ее на опыты в психушку! Я же знаю, что там делают с людьми, — сгибая и разгибая сводимые судорогами пальцы, ответил Батлер.

— Но иначе нельзя.

— Нет! Я думал, мы друзья! Ты слышал ее, слышал все насчет нашей Цитадели.

После встречи с Энн у Джоэла и самого не осталось ни капли доверия к Цитадели, а, услышав рассказ несчастной Иды, он начал постепенно понимать, из-за чего мог повеситься предшественник Умана Тенеба и какие тайны отравили бывшего друга.

Бифомет Ленц… Секта аристократов, во главе которой стоял талантливый ученый-гематолог, оказавшийся воплощенным кошмаром Вермело. Или все обстояло как-то иначе. А как — предстояло выяснить, Джоэл чувствовал, что от этого зависит судьба их мира, остатков человечества. Стена разрушалась, город выжимал из себя последние ресурсы, замыкаясь на свои ужасах, как змей, пожирающий собственный хвост.

— Слышал, значит… надо думать. Но я не могу ничего обещать. То, что я узнал от Иды сегодня, ценнее всего, что я раскопал до этого в городских архивах, — задумчиво протянул Джоэл, косясь на дверь кухни, обычную, деревянную со стеклами, не стальную, как в подвал. — Впрочем, у нас, кажется, появился шанс узнать, что входит в состав стимуляторов.

— Бифомет Ленц разработал их! Это его изобретение! — напомнил Батлер. Джоэл кивнул, охотно веря. Теперь испытания препарата, очевидно, перешли во вторую стадию. Про Энн и ее метания ему рассказывать не хотелось, чтобы не усугублять переживания друга.

— Но от них ускоряются обращения. Или же… Или же… Не знаю. Но постараюсь узнать, — растерянно отозвался Джоэл. На плечи наваливался новый непомерный груз ответственности, а пол уходил из-под ног, доски превращались в размокшую грязь болота. И похоронным колоколом позвякивала забавная погремушка.

— Я вернусь завтра. Может, послезавтра, — пообещал Джоэл.

— Возвращайся… Джо, я боюсь, у нас не так много времени, — ответил Батлер, плечи его совсем поникли, болезненно выпирали из-под бурой рубашки ключицы. — Поэтому я и прибежал к тебе, когда заметил: каждую ночь превращения Иды длятся все дольше, человеческий облик не возвращается после сигнала пробуждения. Сначала я думал, что мне так только кажется, но последние пять дней я засекал по часам… У нас нет времени!

— Батлер, завтра кое-что решится. Я надеюсь, это будет нашим спасением, — пообещал Джоэл, дотрагиваясь до руки друга. Тот закивал, наивно, почти по-детски. И хотелось повеситься от своего доверительного спокойного тона, которому так часто верили люди, хотя он на самом деле не мог помочь. Но и сказать об обреченности Иды — невыносимо. У них с Батлером еще оставались дни рядом друг с другом, дни хрупкой надежды, радости от обретения невозможной для охотника семьи.

«А сколько отведено мне таких дней? Нам… с Джолин и Ли, — ужаснулся Джоэл, покидая запыленную лавку, но встряхнул головой: — Много, конечно, много. Ведь никто из нас не обращается. Много дней, никак иначе».

Чтобы хоть немного успокоиться, он решил вернуться через Квартал Ткачей. Постучаться в пекарню, крепко поцеловать Джолин, обнять ее, потом пойти в Квартал Птиц и все-таки подарить ей новую певчую птицу, чтобы наполнить ее дом мелодичными трелями, чтобы просыпаться под них, а не от сигнала с башен. Вместе с Джолин. Да, именно за этим он шел в Квартал Ткачей. Но получил лишь новое потрясение.

В районе все еще работали чистильщики, медленно грузя на скрипучие ветхие тачки разрубленные куски кошмаров, выброшенные из Ловцов Снов. Джоэл застыл на Королевской Улице, немо наблюдая за беспросветной работой угрюмых стариков: грубые кожаные перчатки с неторопливой обстоятельностью ворочали части уничтоженных химер. Слишком знакомых. Химер старой пекарни, где не осталось никого, кроме Джолин. Обломки ее кошмаров.

— Хм, надо же — как настоящий, кошмар ли? Тьфу, — вдруг безразлично пробормотал один из чистильщиков, небрежно кидая в тачку к химерам разрубленный на четыре части труп нерожденного младенца. Почти точную копию того, которого пришлось однажды увидеть с Ли. Не хотелось даже помышлять о том, что и в эту ночь напарнику выпал жребий уничтожать эти кошмары. Снова. Все повторялось петлей, затянутой на шее Белого Дракона и Каменного Ворона. Змей смеялся над ними.

— Нет… Не-е-ет, — шепотом застонал Джоэл, прислоняясь к выбеленной стене пекарни. Он не знал, как двигаться дальше, как искать ответы, когда это утро растоптало его, перемололо и развеяло прах по ветру.

Джоэл все больше холодел, пытался отвести глаза, желая убежать, спрятаться, выбраться из собственной кожи, из этого тягучего бремени жутких знаний. Вернуться… Вернуться в яблоневые рощи на веки вечные, чтобы больше ничего не ведать, не совершать фатальных открытий. Но приходилось стоять на пороге пекарни, теряя остатки здравомыслия и веры.

— Снова, — донеслось тихое сожаление из-за приотворенной двери. Спокойное, как гнетущая неизбежность. Знакомое любимое лицо маячило запретной сладостью в узком проеме, мерцали бирюзой печальные глаза.

— Джолин, что происходит? Чьи это кошмары? — кинулся к ней Джоэл, опасаясь, что его не пустят. Снова их разделят стены недоверия. Но, похоже, Джолин больше ничего не боялась, как и Ида. Человек, которому больше нечего терять.

— Мои, — тихо отозвалась Джолин, открывая нараспашку дверь. Скрипела древесина, доносился жар растопленной печи и свежей сдобы, но после увиденного в сладком тесте проступал привкус тлена.

— Что? А как же пекарь? Это были не его кошмары? Не его жены? — помотал головой Джоэл. На улице чистильщики медленно покатили в квартал прокаженных накрытую плотной материей тачку с остатками кошмаров. С разрубленным трупом младенца. Лучше бы никогда не натыкаться на них, никогда не ходить по Королевской Улице до первых лучей солнца.

— Его тоже встречались, — кивнула Джолин, когда Джоэл переступил порог, но мучительно отвела взгляд. — Он ни при чем. Он сам по себе стал сомном. И поделом. За то, что он со мной делал, другой судьбы не пожелаешь.

Она неприязненно оскалилась, синие глаза на мгновение засветились, как у взбешенной кошки. Но затем померкли обреченной потерянностью. Джолин стояла посреди тусклой кухни, сминая серый край фартука. И только оранжевые отблески печи давали оттенок ее обесцвеченному образу, напоминая о горящем Вермело из видений. В эти минуты дотла, до горьких угольков сгорало недавнее безмятежное счастье.

— Мерзавец. Так это из-за него у тебя такие кошмары? — разъяренно подскочил на месте Джоэл, желая воскресить Зерефа Мара, чтобы лично уничтожить злодея самым изощренным методом из арсенала палачей Цитадели. Пекарь заслужил, он все заслужил, кем бы ни был раньше.

— Нет. Вернее, не совсем, — оборвала череду злых фантазий Джолин, неуверенно поднимая голову: — Нет. Я солгала тебе, Джоэл.

— В чем?

— Я… — она резко отвернулась. — Мои родители не просто умерли. Сначала они превратились в сомнов и пытались меня убить.

— Так вот откуда эти сны.

— Да.

— Но зачем ты скрывала это?

— Не знаю. Это так… страшно.

Джоэл поверил в ее испуг, но не в ее слова, не в ее очередной рассказ о себе. Ли хотя бы молчал, тихо скрывал прошлое, Джолин же выдавала каждый раз новую версию. И несмотря на окрылявшее когда-то чувство безграничной любви, к ней не оставалось никакого доверия.

«Джолин, а ты ведь по-прежнему лжешь. Что еще ты скрываешь?» — подумал с горечью Джоэл. Что-то теснилось занозой в ее сердце, что-то выстраивало прозрачную незримую стену между ним. Не из хрусталя — из неподатливого алмаза и почерневших линий мира.

— А… а разрубленные дети в Ловцах Снов? — потерянно спросил Джоэл. — Я думал… я думал, это кошмары жены Зерефа, она ведь…

— Она делала аборты падшим женщинам. Да. Все верно. Но не испытывала от этого угрызений совести. Это мой кошмар, Джо, — дрогнули губы Джолин в улыбке осужденного на эшафоте. — Мой нерожденный ребенок. Плод насилия, от которого меня избавила эта старая ведьма, когда узнала правду о Зерефе. Я даже была ей благодарна! Какое-то время. Пока она не сказала, что я больше не смогу иметь детей.