Машина эта употребляла любую горючую жидкость. Ром, например. И конденсат, полученный Гарри Смитом прожариванием сухих дров в котле перегонной установки, причем даже в смеси со стекшим на дно дегтем, который тоже может гореть. Но конденсатом в качестве топлива мы не особенно увлеклись, потому что хранить его приходится в стеклянной посуде, иначе он улетучивается. И имеет отчетливый запах ацетона. Вот если останемся без нефти из-за какой-нибудь заварушки на Ближнем Востоке, тогда и заинтересуемся этим видом топлива. Меня сильнее волнуют производные нефти. Ведь из нее вырабатывают полиэтилен. Помню, что при повышенных давлении и температуре идет полимеризация, но ведь не просто так, наверняка туда еще чего-то капают. Катализатор там или инициатор. Опять же для опытов требуется автоклав – крепкая герметичная емкость, которую можно сильно нагреть, и она от этого не взорвется. Так есть у нас цилиндры поршневых помп, для их изготовления даже оснастка имеется. А в качестве крышки… ничего подходящего. Сделали, притерли и даже прокладку свинцовую поставили. Как-то подумалось, что вряд ли потребуется нагревать органическое вещество до более высоких температур, а то оно улетучится, вместо того чтобы слепить свои молекулы в более длинные.

Череда попыток заняла несколько весенних месяцев и ни к чему не привела. Тут-то я и сообразил, что не напрасно искомое вещество называется «много этиленов». Оно образуется именно из газа этилена, а не из бензина или парафина. Газа-то у нас нет. Сплошные жидкости. Зато лодка с внутренними гребными колесами бегала по Гиппингу и вверх по течению, и вниз. Я даже тягу относительно легко измерил. Вышло больше сотни фунтов, то есть с полсотни килограммов. Оставалось изготовить двигатель еще сильнее в расчете применить его на крупном судне, а то по моим прикидкам мощность выходит всего-то порядка тридцати киловатт, и большая их часть мистически теряется внутри нашего водомета.

Ничего примечательного за весь этот год не случилось. Я преподал старшим ученикам всю математику, какую планировал, а они скопировали мою логарифмическую линейку, на которой лихо умножали, делили, возводили в квадрат и куб, извлекая и соответствующие корни. Свободно оперировали синусами, тангенсами и теоремой Пифагора. Для этого времени, считай, профессора. Все подросли и стали сильнее, хотя до матерых мужиков пока не дотягивали.

Есть в Ипсвиче часовщик. И часы он делает. Одни такие его работы ходики с цепочкой висят у нас дома. В действие приводятся гирями, имеют винтик для регулировки длины маятника и одну-единственную стрелку. Мы их всем детским садом выставляли на точный ход, выверяя по прохождению солнца через меридиан. То есть по моменту астрономического полдня. Зимой они идут капельку быстрее, чем летом, потому что температурное расширение маятника укорачивает его в холода, и удлиняет, когда тепло.

Хорошие часы, правильные. Но не хронометр. Так вот, стоим мы с Сонькой в лавочке и любуемся пружинным вариантом, который тоже с маятником. В эту эпоху мастера колоссальное внимание уделяют внешней отделке – тут тебе и виноградные листья, и завитушки всякие, которые к точности хода никакого отношения не имеют. Мэри тоже тут, одетая прислугой из хорошего дома. А Сонька – хозяйской дочкой. Молчим, стараясь заглянуть внутрь, чтобы увидеть зацепления колесиков и вообще, как оно там внутри работает. Часовщик тут же – ждет вопросов. И еще парнишка с просмоленными ладонями, одетый на матросский манер, тут отирается. Так и светится любопытством. Уже не подросток – юноша с легким пушком на верхней губе.

Находящиеся при нашей с Софи особе в качестве слуг Том Коллинз, Ник Смит и Билл с Дальних Вязов – самые старшие из наших старших – поглядывают на него не так, чтобы с опаской, но встать стеной на защиту профессора Корн готовы.

– Интересно? – обращаюсь я к незнакомцу.

– А то! – отвечает он, не отрывая взора от самого края механизма, который совсем чуточку видно наискосок. И тут же исправляется: – Йес.

Что? Он мне по-русски ответил?

– Чьих будешь? – немедленно завладеваю я нашим одним на двоих речевым аппаратом.

– Купца Зернова холоп.

– Беглый?

– Нет. Молодой хозяин меня отправил на заработки, потому что деньги закончились. На куттере служу. Шкипер меня за провизией послал.

– И зовут тебя, конечно, Иваном.

– Иваном, – кивает парень.

– А что в доброй старой Англии поделывает твой молодой хозяин?

– Старый-то хозяин прослышал от верных людей, будто нужно свои корабли строить и возить на них товары по всему свету из города Архангельска. Вот и послал сына учиться делу корабельному да судовождению. Однако вождению судов тут учат, беря вьюношей на работу юнгами, а строить корабли можно научиться, только работая на верфи. Вот хозяин мой теперь плотничает, а я хожу на куттере. Денег у нас стало мало – поиздержались спервоначалу. Новых вспоможествований старый хозяин не шлет. Путь, опять же, через море студеное непрост – не случилось ли с ним чего недоброго!

– Так купец этот Зернов-старший на своем судне ходит? – не понял я.

– На английском, которое Московской компании.

Вот тебе и новости! Оказывается, в Москве существует компания, ведущая морскую торговлю через Архангельск. Кажется, я это вслух сказал, потому что тут же получил ответ:

– Московская она только по названию, но сама английская, тутошняя. Раньше-то у нее ого-го какие привилегии были – по всей Руси торговала беспошлинно. Дворы торговые держала в Москве и Вологде, а сейчас только товары имеет право вывозить. Так в Архангельск и голландцы теперь наведываются. Но нам-то все одно, что те, что другие, потому что наше покупают они дешево, а свое продают дорого. И никуда не денешься – корабли-то ихние. Нас батюшка привез на одном из англичан. Пассажирами взяли, но без товара. А в другой раз, может, и без товара не взяли бы. Кто ж его теперь знает, но денег больше не везут.

– Так сам ты, выходит, архангельский?

– Из Холмогор. Но места те знаю – при купце состоял и бывал с ним по разным селищам.

Надо же! А парнишка-то явный стратегический союзник.

– Так ты сказал, что тебя отправили на заработки, а выходит, что ты обучение проходишь, – решил я уточнить неясную деталь в повествовании.

– На верфи молодого хозяина брусом зашибло. Хворает. Думаю, помрет скоро. Один я остался работник. А на судне кормят.

– Но тебе очень хочется постичь секреты часового хода? Писать-то умеешь? – продолжил я выведывать важные для меня обстоятельства.

– Обучен. При купце ведь состоял. И считать умею.

– А сколько будет восемь помножить на двадцать три?

– Сто восемьдесят четыре.

Действительно, бойко считает.

– Ладно, Иван. Если хозяин твой, не приведи Господи, преставится, отыщи в полудне пешего хода отсюда к северу Софи Корн. Деваться-то тебе все равно куда-то надо. Есть у меня книги про корабельное устройство. Ну а насчет поучиться часовому делу… мне часовщик для своих дел нужен. А люди мы в этих краях не последние. Может, уговорю мастера взять тебя в ученики.

Разумеется, из нашей беседы никто ничего не понял, кроме Софочки, уловившей смысл сказанного прямиком из нашего мозга.

Так этот Иван уже через пару недель появился в нашей школе. За парту его сажать я не стал, а сразу отвез в Ипсвич, оплатив часовщику и обучение, и стол. Мастеру наказал, чтобы по хозяйству парня не гонял, а к делу приставил. И что через месяц проэкзаменую Ивана и приму решение, стоит ли ему дальше тут оставаться или поискать другого учителя. Дочь джентльмена – лицо уважаемое, да и репутация нашей школы – не пустяк. Плюс три кулакастых подростка за спиной – все было проделано правильно.

– Вань! Постоишь на шухере? – Билл заглянул к часовщику и дождался, когда его ученик закончит выпиливать «звездочку».

– Постою. Показывай, где он лежит.

– Эта… ну… надо последить, чтобы хозяин нас не застукал. Не твой, а ювелир. Я с подмастерьем договорился перебрать и обмерить запасы камней, но нужно, чтобы никто не мешал.