Мы с Сонькой этот процесс во всех подробностях наблюдали впервые, поэтому следили с интересом. Паренек подбрасывал в топку древесный уголь, изредка подкачивал понемногу ручным мехом, приободряя горение, и довел температуру бака где-то градусов до четырехсот, но сильнее нагревать не стал. Слышно было, как позвякивает тарелка-клапан, выпуская пары из нижнего бака в верхний.

Подождав, пока это брякание прекратится, паренек закрыл поддувало и железным совком на рукоятке, вроде как от лопаты, перенес жар из топки в глиняную корчагу, которую накрыл керамической же крышкой.

– А все. Дальше кина не будет, – сказал он, глядя на Софочку. – Пока не охолонет, скипидар сливать нельзя – полыхнет, – и аккуратно закрыл топку. Долил в верхний тазик пару ковшиков воды и с интересом взглянул на мою реципиентку. – Так я все правильно сделал? По фэншую?

Понятно, что словечек моих он нахватался от Ивана. Но тот-то когда успел? Думаю, парни его просветили – год ведь «воспитывали» в школьных традициях. Похоже, провели интенсивный курс.

В разговорах с учениками я невольно вякаю лишнего. Скажем, чугун нынче называют свиным железом. Или бросовым. Или сырым. А я его упоминал, как помнил из своего времени по-русски – чугуном, а иногда чугунием. В результате воздушно-конверторную сталь теперь называют «ведерным чугуном», поскольку выплавляют в керамическом ведре. А другой тип сильно углеродистой хрупкой стали, который получается после длительной выдержи расплавленного чугуна в глиняном тазу, называют «тазиковым чугуном».

Изучение русского языка приехавшими вторым заходом школярами началось с уроков, которые еще в пути вела Мэри – как-то она уж очень сильно в этом продвинулась. А здесь в Соломбали началось погружение в языковую среду – парни в общении с местными жителями достаточно успешно совершенствовались. Попутно налаживая кузницу в привычном нам понимании этого слова, монтируя лесопилку, которая со знакомыми мне пилорамами имела не много общего. Вникать в хозяйственные или технические вопросы не позволяла мама, занятая подготовкой гардероба для визита к государю. Или его нынче замещающей царевне Софье? Тут ведь сразу и не скажешь, кому нас представят. И для визита к высочайшим особам шились наряды, проводились примерки и обсуждались фасоны.

Уделять внимание действительно серьезным вопросам приходилось урывками, выхватывая только самые важные моменты – технический прогресс не должен замирать, даже если у его инициатора совершенно другие заботы. Есть уже кому его подвигать.

Первым откровением для меня стало заметно обросшее днище шхуны – традиционная древесная смола, которой мы столь ровненько покрыли его в Амстердаме, превосходно сохранилась. Но она не выделяла в воду отравы для водорослей и моллюсков, которые к ней и прицепились. Хорошо хоть, что в относительно небольшом количестве, потому что плавали мы не в самых тропических водах. Пришлось отмывать, тратя на это летучий конденсат от перегонки сорного леса, привезенный из поместья, и пропитывать машинным маслом наружные поверхности.

Изготовление капсюлей и переделка под них револьверов потребовали нешуточных усилий. Сначала прокатали латунную жесть, потом навыдавливали колпачков, а уже под них наточили пробок-затычек для стволов. Капсюль у нас не вставлялся в донце, а надевался на патрубок, чтобы упростить перезарядку. Ударно-спусковой механизм потребовался совершенно другой, и освободившиеся кристаллы горного хрусталя были извлечены и сложены в шкатулку. В условиях, когда вокруг проходит стройка, когда парни ломают головы над устройством корабельного сортира и обеспечением герметичности палубы, работы продвигались медленно.

Невольно стали все чаще привлекать к серьезным производственным делам мужиков и парней из местных, посвящая их в тонкости многих операций. То есть в нормальном формате школа пока не заработала, но ее фабрично-заводская компонента уже начала дышать. Тут понемногу выяснилось, что письмо и счет многим поморам известны. Не Эйлеры, конечно, но складывать и вычитать умеют. То есть азам обучены. Не все подряд, но нередко. А ведь нам и здесь потребуются квалифицированные кадры. Жаль, что заняться этим как следует пока некогда, потому что поспешно строятся сани-кибитка из установленного на полозья каретного кузова, выбираются лошади в упряжку, укладывается санный же возок с припасами. В ноябре Северная Двина замерзла, снег укрыл землю и наступила зима.

Настало время отправляться в столицу и хлопотать о виде на жительство.

Старинная загадка про то, «что за штука такая – если встанет, до неба достанет», – это про дорогу. Как-то мне припоминается, что от Архангельска до Москвы порядка тысячи километров, что по укатанному зимнику и на санях займет не меньше десяти дней, хотя как-то не верится, что лошадь способна за сутки преодолеть дистанцию в сотню верст.

Выяснилось, что не может – по подорожной грамотке, выданной воеводой, нам их меняли на постоялых дворах, каждый раз меняя и возниц – у нас кроме саней для пассажиров еще и возок с собой – две упряжки. Нынешняя трасса Москва – Архангельск – это ведь нынче путь от столицы до единственного морского порта, а не проселок какой-нибудь районного значения. Встречные обозы попадались каждый день, да и обгонять попутные вереницы саней иногда приходилось. Трафик здесь, конечно, не самый напряженный, но движение определенно наблюдается. А вокруг одни сплошные леса, прорезанные речками и речушками, через большинство из них мы переезжали по уже окрепшему льду.

Меня, как нетрудно догадаться, интересовало наличие мостов. Так, через совсем малюсенькие ручьи бревенчатые настилы встречаются, а, скажем, через серьезную реку Онегу – нет. Видимо, летом тут действует перевоз. Скользили сани хорошо, лошадки трусили бодро, а мои прикидки покрытого расстояния давали оптимистические прогнозы.

Укутанные в снежные шубы деревья, белизна, хорошо. Даже какие-то песенки стали намурлыкиваться из тех, которыми услаждало наши уши Всесоюзное радио и Центральное телевидение. Только вот из-за краткости зимнего дня, усугубленного высокими широтами, большая часть пути проходила в сумерках или даже в потемках.

Как-то невольно возникало опасение, не нападут ли на нас волки или люди лихие. Про лихих людей возница велел не беспокоиться, сказал, что здесь не озоруют. А про волков… так кто же их знает? Перегоны между постоялыми дворами длинные, человеческого жилья почти не встречается, а лесное зверье зимами завсегда голодное. Ну и услышали мы вой неподалеку как раз когда от одного обжитого места изрядно отъехали, а до другого было еще неблизко.

– Стой! – распорядилась Софи, высунувшись из дверцы. – Нужно развернуть сани, чтобы лошади оказались рядом друг с другом – так проще будет их защитить.

Возница, собравшийся было подхлестнуть упряжку, послушался. Сошел на дорогу и взяв лошадей под уздцы, развернул наш экипаж. Отец и мама уже выбрались наружу, каждый держа в правой руке обнаженную шпагу, а в левой – револьвер. Консуэлла и Мэри, как и зачем-то взятая «ко двору» Рисовальщица поступили аналогично, заняв позиции вокруг наших драгоценных упряжных. Лошадки стали беспокойны, отчего возницам приходилось их удерживать и прикрикивать. Малышку Кэти грозными обещаниями неминуемой расправы загнали в возок под защиту его стенок. А на дороге нарисовались вытянувшиеся в беге силуэты лесных хищников – где-то с десяток серых голодающих. Мчатся, не ведая страха, ведомые не вовремя разыгравшимся аппетитом.

Когда до ближнего оставалось метров пятьдесят, отчетливо тренькнула спущенная тетива – вожак сразу покатился кубарем. Но волков это не остановило, как и повторный выстрел из арбалета, сваливший того, кто вырвался вперед. Третьего, а он уже добежал до нас, принял на шпагу отец, четвертому раскроила череп мама. Остальные зверюги как-то притормозили, видя, что никто из намеченных к съедению жертв не бросился наутек. Наоборот, их ждут и убивают. Стая заметно поредела. Снова тренькнула тетива – остановившийся в нерешительности волчара рухнул, где стоял. Потом еще выстрел буквально через десяток секунд, и еще один уже вслед убегающему зверю. Последний треньк уложил и последнего из волков – из прорезанной ножиком крыши поставленной на полозья кареты, как из люка танковой башни, по пояс торчала малышка Кэти с арбалетом в руках.