Придирчиво осмотрев окрестности и убедившись, что среди обломков не видно ни одной шлюпки, Софи вернула рупор Ричарду.

– Мистер Клейтон, – произнесла она, – продолжайте следовать тем же курсом, что и ранее. Дробь! Арчи, гаси шарманку, – добавила она в переговорную трубу. Так уж вышло, что наши жестяные звукопроводы транслируют речь говорящего повсюду, где проходят. Получилась громкая связь.

Рич внимательно посмотрел на завихрение воды в месте, где только что пропала из виду корма галеона, и зябко пожал плечами. А сбившиеся в кучку между фок- и грот-мачтами сопровождающие вовсе не выглядели сонными – вовсю глазели на развернувшуюся перед их взорами трагедию и только истово крестились, пугливо втягивая головы в плечи. А с виду сурьезные мужики!

На баке крепили по-походному и зачехляли орудие. Пропала вибрация, сопровождавшая работу двигателя. Арчи подкачал сжатого воздуха в ресивер и перекрыл подачу топлива. Инерция коленвала и массивных шестерен выгнала из цилиндров остатки продуктов сгорания, и бульканье от стравливаемого за корму пара прекратилось. На подветренном борту Машка подвесила к бегин-рею рукомойник и теперь отмывала лицо от пороховой гари – она всегда работает вторым наводчиком. Непосредственно наводит Джек, а заряжали сегодня Питер и Рисовальщица. Рулила Кэти.

У нас очень маленький экипаж. В нем пять девочек и четыре мальчика. Поэтому косой фок сейчас поднимает Консуэллка, работая рукояткой лебедки в кубрике. А грот тоже из-под палубы ставит выбравшийся из машинного Арчи. Остальные заняты наверху – орудие после столь интенсивной пальбы требует к себе исключительно заботливого отношения. Да еще и планшир себе мы маленько раскаленными пороховыми газами подпалили, когда пуляли бомбами по корпусу галеона – их приходилось посылать низковато, вот и опустили ствол сильнее, чем следовало.

Дальше приключений не было. Ветер свежий, море неспокойное – как раз те условия, при которых наша шхуна заметно отстает от папиного флейта, которому пришлось убавить парусов – не хотел отец выпускать из виду кораблик, на котором собрались все его дочки. Нас здорово качало. Сопровождающие лежали с зелеными лицами и ничего не просили. Даже компот из ананасов им не пошел.

Дежурившие пары стражников выбирались время от времени на палубу, где немного приходили в себя, освобождая желудки за борт… непонятно, от чего они их освобождали, потому что к еде не притрагивались. Случалось, не угадывали с бортом и получали исторгнутое обратно, если оказывались лицом к ветру. Обычно попадало на бороды. То есть «смотрящие» как-то долг свой исполняли, неся постоянные вахты, однако склонности к общению не проявляли. Особенно это окрепло после сшибки в гирле Белого моря – нас сочли душегубами, что недалеко от истины.

Команда же не страдала – или потому, что молодые все, или привыкли. У самой малоопытной – Рисовальщицы – похоже, очень совершенный вестибулярный аппарат. Ее как раз подтягивали по тригонометрии, до которой она в школе не добралась. А еще мы шили себе из белька куртки с капюшонами. Длинные – до середины бедер, чтобы попу прикрывали, но ногам не мешали. Опыт скорняжных работ сохранился с той памятной зимы, когда вся Англия страдала от морозов. Да и мы не модели на выставку готовили, а защитную амуницию.

Интуиция подсказывала, что лучше бы была одежда из бобровых шкурок, однако их мы с Софи на ярмарке не встретили. Да и не искали специально. Но и этот мех вполне успешно отталкивал воду и неплохо удерживал тепло. Тем более что наверху вахтенные находились под защитой стен рубки. Почему не крыши? Так ее бы грота-гиком снесло. Она ведь не пригнется, как голова рулевого. А низко делать нельзя – через фальшборт не видно.

После поспешной переделки нашей шхуны в Порт-Рояле девочки не переставали оплакивать передний артиллерийский кокпит, где и умывальник висел над шпигатом одного борта. А рядом с шпигатом другого борта стояло ведро воды, чтобы смыть после себя. Хотя борт для интимного общения с окружающей средой выбирался в зависимости от направления ветра. И воду сюда не захлестывало благодаря брезенту, который укрывал пушку.

У нас при полной загрузке расстояние от глади моря до палубы чуть более полутора метров, поэтому задача удаления нечистот нетривиальна. В общем, приходится по-старинке выносить ночные вазы. Как-то оно в качку… ну, вы меня поняли. Я вообще сторонник нахождения всех членов экипажа во внутренних помещениях, потому что наверху слишком много опасностей.

Несмотря на волну, добежали мы до пункта назначения быстро – за три недели. Отец уже в Северном море отвернул вправо, подняв сигнал «Следую своим курсом». Ему в Амстердам. А мы двинулись дальше на юг и прибыли в Антверпен. Лоцман, широкий эстуарий реки Шельды, который называется Базепют. То есть в точности как у нас – река и промытый ею залив называются всяк по-своему. Качка закончилась, и наши сопровождающие вернулись к жизни.

– Не пойду с вами обратно, – заявил старший группы обеспечения. – Сушей вернусь. Все кишки из меня выболтала ваша проклятая шхуна.

Так он мне на обратном пути и даром не нужен. Мы вообще в один конец договаривались.

Что удивительно, нас здесь уже ждали. То есть мешки перенесли в подготовленный склад, а плату за перевоз отмусолили сполна, как и было заранее условлено. Искать фрахта мы даже не собирались – по-быстрому закупились товарами по приготовленному отцом списку и помчались прямиком в Ипсвич. До него отсюда где-то сутки хода всего. Но потратить их пришлось на выход в открытое море под руководством того же лоцмана – мужика неторопливого и обстоятельного, высокой скорости при движении по фарватеру не одобряющего. Южную оконечность Северного моря мы пересекли под всеми парусами при средней скорости двенадцать узлов. Дожидаясь ночи медленно проползли вверх по Оруэллу до знакомого места – точки, где «работает» Джереми. Его дом отсюда неподалеку на окраине нашего городка. Поскольку мы лично знакомы, единственной задержкой стало ожидание, пока контрабандист запряжет лошадь в повозку. А номенклатура доставленных по папиному перечню товаров его более чем устроила.

В этой ситуации нас интересовала не выручка от противозаконной операции, а добрые отношения с человеком, способным быстро и негласно подогнать целый обоз. В конце лета Гиппинг обмелел – при нашей осадке туда соваться рискованно, поэтому до дома добрались посуху. А на шхуне остались только Рисовальщица, которой почему-то не очень хотелось домой, и Кэти с Консуэллой, матушка которых нынче не в поместье, а в городе Амстердаме.

Скажете, слабая команда? Сестры Корн, между прочим, дважды не в качестве пассажиров пересекли Атлантику и принимали участие в трех морских сражениях. А Рисовальщица просто широка в кости – крепкая девушка. Только физического труда не любит, как и грязной работы. Не так, чтобы уходит в отказ, но уклоняется по возможности. Да и задача у девочек несложная – спуститься по Оруэллу до места, где в него впадает эстуарий соседней реки Стор. И в этом самом Сторе встать на якорь у северного берега. Да и подождать весточки. Места там немноголюдные, а мимо Гарвича они пройдут еще в темноте. Младшенькая-то вполне нормальный штурман, хоть и малявка. А Консуэллка не только с котлами и поварешками ладит – за матроса действует уверенно.

Школа продолжала работать – нынче мамки здешние ребятишек сами привели, потому что новый пастор воды не мутил и лишними глупостями головы прихожан не забивал. Так что, может быть, моя паранойя и могла бы, наконец, приутихнуть.

«Лишняя предосторожность не помешает», – в ответ на эту мысль подумала Софи и присела за заднюю парту в классе, где вел урок Гарри Смит. Да, уже наступил сентябрь, и занятия начались.

Сначала новички запоминали буквы, из которых складывается слово «Том». Потом на арифметике прошли первые цифры, а на природоведении опытным путем убедились в том, что при нагревании тела расширяются – все шло по разработанному мной и проверенному в течение многих лет учебному плану. Мы заторопились к затону с вышкой – там сейчас самое важное для нас – лодки.