Я полагал, что зимы в Англии мягкие и бесснежные, но все оказалось не совсем так. Сибирские морозы, конечно, не трещат, но и реки встают, и снега иной раз наметает по-нашенски, и холода определенно серьезные. В градусах не скажу, потому что термометрия у нас развивается в сторону высоких положительных температур – туда, где кипит нефть или плавится металл. Поначалу склепывали полоски мягкого железа и меди, но до температуры плавления этой самой меди мы наши железные тигли иногда нагревали, поэтому перешли на платину.

О степени нагрева судили по тому, насколько отгибается приклепанная к тиглю биметаллическая сборка – они все сразу делались нами одинакового размера, что давало некоторое подобие воспроизводимости показаний. То есть разницу градусов в пятьдесят улавливали, а точнее мы не интересовались. Так вот, в самые большие холода один из таких термометров вне помещения выгнулся в обратную сторону. Правда, оценить результат можно было только на глазок. На мой. Так он до двадцати градусов мороза не дотягивал – далеко не полюс холода.

Маменька стала уделять нашим ученикам некоторую толику внимания – поручила Мэри трижды в неделю проводить четвертый урок. Урок хороших манер. И сама на нем присутствовала. Обычно он совмещался с приемом пищи, что вызывало у учащихся совершенно здоровый энтузиазм. Кстати, выдала «студентам» отрезы добротной парусины и велела, чтобы матери пошили всем штаны и тужурки. Ребята приняли более-менее однообразный вид, потому что фасон мужской одежды в этой местности сложился давным-давно.

Сонька состояла в переписке с мистером Дином, который не ленился отвечать на вопросы девятилетней девочки. Обидно было тратить время на обсуждение особенностей этих древних посудин, когда ясно, что нужно строить узкие и остроносые суда, как в мое время. Причем с моторами, чтобы паруса оставались только на всякий случай. После удачи с шестернями я в этом окончательно уверился.

Акцент процесса обучения в этом году, как и в прошлом, сместился в кузницу, где ребята формулировали перед собой вопросы, отвечать на которые мне приходилось на уроках природоведения и математики. Нередко вместо ответа я высказывал гипотезу – не всеведущ, увы. Так вот, натренировавшись в литье из чугуна неглубоких сковородок, ребята отлили и объемистый глубокий котел с плоским дном. А потом и толстенькую плоскую крышку, из которой вместо ручки по центру вверх выставился довольно широкий патрубок.

Крышку к котлу притерли хорошо – когда внутри кипела вода, пар не выходил, а подбрасывал эту самую крышку, едва внутри создавалось достаточное для этого давление. Разумеется, испытание проходило при заткнутом патрубке.

Следующей деталью был новый котел с отверстием в дне, которым он садился на наружную обниженную кромку этого достаточно широкого патрубка, центральная часть которого выставлялась выше дна верхнего котла. И закрывалась перевернутой чугунной же тарелкой, кромками плотно прилегающей ко дну, – да я воспроизвел самый узнаваемый элемент конструкции ректификационной колонны. Этот второй котел-конденсатор снова закрыли крышкой с тазообразным верхом, куда налили воду. Биметаллические термометры, приклепанные ко всем трем элементам этой сборки, позволяли грубо оценивать температуры, что давало возможность осознанно усиливать или ослаблять горение внизу, да и водичку подливать в верхний тазик.

Все это хозяйство перенесли из кузницы в каменный сарай, где наши начинающие химики Аптекарь и Гарри Смит извлекли соляр из лишенной бензина и керосина нефти, превратив ее в замечательный немного тягучий мазут – будущий пропиточный материал для корабельных или лодочных обшивок. И для будущей мачты.

Тут встала задача массового выделения из покупной бронзы и покупной меди загрязнителей, повышающих хрупкость. Отдельный горн для нагревания высоких тиглей построил мистер Смит с нашей всесторонней помощью. Но вот сами тигли требовались в большом количестве, а сгибать их из листа, который трудно катать, потому что нужен широкий, а потом его еще с многими хитростями склепывать слишком утомительно.

Из нехрупкой бронзы сделали «морковку» с толстым стержнем вместо ботвы – этакую пику с наконечником круглого сечения. Под прикрепленный к потолочной балке молот поставили железный столик с дюймовой столешницей и отверстием в центре. Над отверстием установили разогретый до желтого свечения железный цилиндр и ударили со всей силы. Пика улетела в одну сторону, а цилиндр в другую.

Пробойный элемент мы зафиксировали легко – он смещается только вниз вдоль собственной оси. А вот заготовка стремится во все стороны. Но помещать ее в стакан нелогично, потому что она должна раздаться во все стороны и разорвать этот самый стакан. На первый раз решили обойтись тремя подпорками, придавливающимися к заготовке собственным весом. Использовали для этого три булыжника, открошив молотками все лишнее.

Разогрели цилиндрическую заготовку, поставили, зафиксировали, убежали и, дернув за веревочку, отпустили молот. Хрясь! Подбежали и удивились – пика, конечно, заготовку пробила и даже раздала в стороны, но она еще и прогнала часть металла сквозь отверстие в опорном столе, образовав внизу достаточно мясистый «сосок», соосно продырявленный. Глядя на этот зародыш цельнотянутой трубы, я задумчиво почесал Софочкин затылок под основанием косы и распорядился провести расчет, проверяющий справедливость закона сохранения материи. Всему личному составу. Мистер Смит держал клещами неторопливо остывающее порождение нашего запредельно смелого эксперимента и размышлял: бросать его в воду или не бросать. У доски на стене несколько особо нетерпеливых ребят уже выводили мелом цифры начальных условий – длину и диаметр заготовки.

Я же прикидывал толщину стенки трубы с внутренним диаметром три дюйма и длиной два фута – это должно послужить разницей между диаметрами «морковки» и отверстия в опорном столе. Хотя если требуется выносить размягченный металл вперед, то не сделать ли «морковку» тупой? Зачем ей расталкивать металл в стороны, если нужно тянуть вперед?

Слишком уж глобальных экспериментальных работ мы не развертывали. Ограничились получением трубок длиной в фут с просветом в два дюйма и стенками по три-четыре линии. Донышки в них вставили на горячую посадку, да и принялись за переработку имевшегося запаса бронзы и меди с целью извлечения из них вредных добавок. Дело несложное, но занимающее много времени.

Начали изготовление деревянного макета малого, весом фунтов десять, якоря новой конструкции. Появилась мысль сделать разъемную керамическую форму – ребята со своими сковородками и котлами с крышками сильно продвинулись в создании довольно хорошо повторяющихся отливок весьма хитрых форм. Вдруг справятся?! Сначала на небольшом чугунном изделии, а там увидим. Правильный-то якорь на папином флейте только один.

Чтобы было понятно, объясню: у сковороды или котла с плоским дном есть поверхность, образовавшаяся остывшим металлом, через это место расплав и заливают. А потом и извлекают остывшую отливку, не разрушая форму. Зато если на изделии имеются выпуклости в разные стороны, то форму приходится разрушать. Но лучше разбирать, чтобы потом собирать обратно и снова использовать.

Постоянно используемые формы, которыми будущая отливка замыкается в сложной конфигурации объем, – вещь непростая. Для рого-лапной детали якоря она далась нам не в один присест. Тем более что и саму форму детали пришлось сильно переработать по сравнению с прототипом. Лапная часть, предназначенная для загребания грунта, осталась прежней, а вот веретено теперь вдевалось сквозь отверстие в пятке снизу, причем целиком в него не проходило и стержнем лишь фиксировалось. Теперь даже его поломка не приведет к разборке всего якоря. Все ж эпопея с шестернями чему-то меня научила. А то привык к марочным сплавам с заранее известными свойствами и даже не подумал, что тут вам не там, пока гром не грянул.