Фрегат привелся к ветру, а Софи окончательно положила наш флейт на курс убегания. Поставленный между мачтами кливер заметно прибавил нам хода. А потом к нему добавили еще небольшой стаксель, под которым обычно маневрировали в узостях. И папа отобрал у Соньки рупор.

– Начиталась, понимаешь, умных книжек. Паруса не по обычаю ставишь, палишь с запредельных дистанций. Боцман! Ну кто же крепит такелаж к крышке люка? Ты бы еще лошадь к дверной ручке привязал!

Вообще-то настроение у всех ржачное. Как же, такой опасности избежали! И вообще, мы уходим, а капер продолжает лежать в дрейфе. Ход у нас, конечно, невелик, потому как ветер едва до двух баллов дотягивает. Но узла три-четыре выдаем, если на глазок. И шансы уйти верные, потому что фрегат сможет до нас добраться только лавируя, идя зигзагом. Это если не потеряет из виду вообще.

Хотя, кажется, починились. И пошли, забирая вправо. Все-таки продолжают погоню.

Наш капитан хорошенько рассмотрел преследователя в подзорную трубу:

– В миле за кормой пройдут, – сказал он, оторвавшись от окуляра. – Перекладывай на бакборт, – это рулевому. Мы сменили галс так, чтобы фрегату стало совсем неудобно – теперь он пересекал наш курс за кормой уже в полутора милях.

– А может, фок растянем позади фок-мачты? – спросила неугомонная Софочка. – Ведь видела я запасной рей. На гафель его хватит. Будет вроде нашей бизани, только без гика.

– Папенька тут же вызвал боцмана и поставил тому задачу. Матросы принялись крепить новые растяжки, сооружая новый парус. Потом и грот так же поставили. Оба они поместились только боком. Фоку мешал прилаженный к грот-мачте кливер, а гроту не хватало расстояния между грот-мачтой и бизанью.

– Шхуна трехмачтовая, импровизированная, уродливая, – хмыкнул отец, глядя на результат. Но резвости флейту это заметно прибавило.

Сменивший галс фрегат пересек наш курс опять за кормой уже в двух милях. Он еще раз попытался до нас добраться теперь с другого борта, но еще сильнее отстал. Казалось бы, все хорошо, но тут стих ветер. То есть совсем ни ветриночки.

Пираты в это время оказались от нас милях в трех. Они спустили на воду шлюпки и принялись тащить за ними свой корабль прямиком сюда. Работы им предстояло часа на четыре. А потом мы эти весельные буксиры просто расколотим из пушек, как я полагал. Однако, сюрпризы на этом не кончились – имею в виду папенькины. Из бортов выставились по три весла с каждого и погнали флейт прочь от преследователя. Где-то до мили в час мы разогнались. Матросы работали гребцами на нижней палубе, потому что с верхней до воды было слишком далеко. Действовали они парами и регулярно менялись. Пираты, поняв, что добыча уходит, прекратили буксировку и пошли к нам прямо на шлюпках. Отличная получилась цель для игрушечной четырехфунтовки. Сонька их расстреляла с двух кабельтовых снарядами-пустышками. Про это даже рассказывать неинтересно, потому что было как в тире. Хотя по маломерной цели и промахи случались.

Папенька же, сосчитавший, сколько народу сидело в шлюпках, призадумался. Да и на мой вкус их было многовато. Невольно возникал вопрос о том, сколько же народу осталось на фрегате? Если сюда добралось больше двухсот!

Тех, кто доплыл до флейта, подняли на борт и повязали. Все были пьяные. Похоже, после взрыва бомбы над ютом держать эту братию в узде стало некому. Отсюда и глупости одна за другой. Допрос одного из пленных это подтвердил. Заодно уточнили и численность экипажа фрегата – получалось, что на борту осталось человек двадцать, потому что довольно много народа погибло от тех двух бомб, которыми мы попали. Да и книппель кое-кого зацепил. Команда пришла в ярость и просто рвалась к нашим глоткам. А тут еще пожар на корме, который не сразу залили.

Заковали пленных и поместили их в ту выгородку в трюме, вход в которую располагался между крошечными каютками на уровне нижней палубы. Это оказался корабельный хлев. Перед переходом через океан сюда помещали кур и свиней, чтобы иметь свежее мясо. Папенька всегда заботился о команде, которая старалась его не подводить. Ну а в каботажный период это помещение пустовало. Запашок тут имел стойкий характер, несмотря на наличие вентиляции и следы тщательной чистки. Для пиратов годится.

А тут ветерок зашевелился. Видимо, в связи с наступлением вечера и приближением солнца к горизонту. Мы убрали наскоро сляпанные паруса и подошли к фрегату. Малая группа под командованием боцмана собиралась перейти на его борт, но по палубе забегали матросы с тесаками, которых мы смели картечью из настоящих полноценных четырехфунтовок, что так и стоят на баке. Вот и вышло, что капер, пришедший за добычей, сам добычей и стал, потому что десяток оставшихся в живых очень охотно сдался.

Отец сильно обрадовался пушкам из хорошей французской бронзы – они почти на четверть легче наших. А парни – судовой кассе и тем монетам, что нашлись в вещах экипажа. Добычу свалили в одно место и публично разделили. Треть – судовладельцу, то бишь папеньке. Четверная доля капитану, то есть опять же папеньке, двойная – офицерам, плотнику и боцману, а остальным по одной. В том числе и Соньке с Машкой.

Дальше все было скучно. Дочапали до Дерри, сдали рыбу получателю. Наняли матросов во временную команду захваченного фрегата. Приняли груз бычков до Гарвича, потому что Джонатан рассчитывает загнать фрегат сэру Энтони Дину – английские моряки очень интересуются устройством этих быстроходных кораблей. Им тоже хочется такие. А сэр Энтони как раз занят постройкой флота. То есть, несомненно, убедит казну оплатить покупку столь интересного трофея, всего-то слегка подпаленного и всего один раз продырявленного. Но есть еще одна просто шикарная новость – Соньку с Машкой в Гарвиче попрут на берег.

– У меня не так много дочерей, чтобы я продолжил рисковать ими, – так папенька и выразился. Хотя занятия навигацией и прочими морскими премудростями как проводил с самого начала, так и продолжил проводить. Вот нет у мужика сына.

Куда девали пленных? Продали. Оказывается, в эти времена для того, чтобы стать рабом, необязательно быть негром. Даже свободные граждане имеют полное право продаться в рабство. А уж с преступниками вообще не церемонятся. Невольно вспомнил историю замечательного английского врача по фамилии Блад, про которого Сабатини написал увлекательную книгу. И еще про семью Робинсон. Но тех сослали в Австралию, которая вроде бы пока не открыта. Хотя, кажется, они оставались формально свободными.

Как-то вдруг выяснилось, что, пока девочки болтались в море, практически все лето куда-то ушло. То есть их все равно было пора гнать на берег. Вместе с их любимой игрушечной пушкой, боевая эффективность которой оказалась никудышной. Отец только дальномер от нее себе оставил, а все остальное вернул вместе со станком.

А еще Соньке с Машкой крепко отсыпали золота после продажи фрегата. Для школы с него сгрузили много ядер и всякого разного понемногу из судового имущества. Веревки там, паруса кое-какие, пару книг на латыни. Да не упомнишь всего. Наемный куттер доставил из Лондона несколько сотен стеклянных банок и очередные три бочки нефти, слитки чугуна, меди, бронзы, полосы железа и стали – поддержка школы по-прежнему проводилась с размахом.

С заданием на лето школяры справились – рядом с кузницей из земли торчала мачта, на вершине которой крутился ветряк. Его вал через кривошипношатунный механизм приводил в действие поршневой нагнетатель воздуха, обслуживающий оба наших горна. Коническая передача наверху не скрежетала, то есть исхитрились наши Кулибины придать зубьям правильную форму. Вообще-то это высочайший уровень воспроизведения теоретических кривых в прочном материале. Собственно, к этому я подводил процесс обучения.

Парни вдохновенно делали гвозди, стремясь хорошенько на этом заработать, пока профессор Корн не засадила их за учебу.

«Ты был и прав, и неправ, внутренний голос, – заявила мне Софочка. – Прав в том, что настоящую пушку нам не сделать. Но зато мы сделали на папиных двенадцатифунтовках гладкие стволы. И снаряды бомбические. И дальномер».