«Да, только в форс-мажорных обстоятельствах начинаешь ценить жизнь! Только пожив в дикости, хочешь вернуться к цивилизации. Это не та дикость, которую я видел в Сибири. Там дикость первозданная, а здесь дикость людская. В те места мне хочется вернуться, от этой дикости хочется бежать. Но Вселдыч прав, свой опыт я должен накопить сам, — рассуждал Максим, отдыхая на песке, стараясь унять боль в содранных ладонях и бешено стучащее сердце, слыша рядом с собой счастливый смех и громкие разговоры. — А ведь в этом Счастливцеве и вправду все счастливы! — сделал Макс неожиданный для себя вывод. — Счастлива эта беззастенчиво целующаяся молодая пара, лежащая рядом со мной; счастлив хозяин Дима, продав сегодня на пару бутылок вина больше, чем вчера; счастлива его жена Зарема, отправляющая свою красавицу дочь поступать в университет, но уже видящая ее адвокатом. Значит, счастье не зависит от места и условий. Тесть Вселдыча Пашка вообще считает себя самым счастливым человеком в мире. Счастье внутри каждого из нас! Но вот поселяется оно там не у всех и не всегда, как и не всегда бывает полным. У меня чудесные родители, хорошая работа, друзья, я живу в Москве, у меня приличные возможности. Я счастлив? Не могу сказать, что нет, но счастье не распирает меня, не плещет через край. Почему? Потому что в моем счастье нет одной важной составляющей. Она есть в счастье Пашки, татарина Димы, этой парочки на берегу. Это любовь! У меня нет любви! Но мне кажется, что она у меня уже была бы, если бы я не потерял незнакомку. Что-то же нас толкнуло друг к другу? То, что случилось между нами, было настоящим! Чувства не были рисованными, придуманными, сыгранными! Они были самыми что ни на есть настоящими!»

Сделав главные для себя выводы, Максим понял, что может ехать домой, что в принципе он не зря ездил в Счастливцево. Еще он решил, что не будет торопить время.

«Мне нужно научиться ждать, не размениваясь по мелочам. Это, пожалуй, будет труднее, чем выиграть битву у моря, ветра и собственного страха, но я попробую это сделать», — думал Максим о своей программе максимум на ближайшее будущее.

Жизнь Маши изменилась не только из-за появления в ней Моти, но и из-за смены места жительства. Как и предполагала Рогнеда Игоревна, Маша теперь почти никогда не была одна: ее с сыном навещали врач, повариха Леночка, приходили воспитатели, приезжал Сергей Владимирович, часто заходила Рогнеда Игоревна. Даже гуляли они с Мотей вместе с детьми, которые и летом ходили в сад. Ощущая на себе повышенное внимание, Маша уже не страдала от этого, а принимала все с благодарностью, потому что видела, как искренни и добры окружающие ее люди.

Рогнеда Игоревна официально оформила ей отпуск. Маша не вникала, как и какой, но зная, что летом в саду работы мало, с чистой совестью сосредоточила все свое внимание на сыне. Малыш только радовал ее. Вначале Маша переживала, что он слишком много спит. Успокоила ее врач Алла Леонидовна, которая на четверть ставки работала у них в саду, сказав, что первые месяцы ребенок в целом может спать до двадцати часов в сутки.

Сергей Владимирович без их с Мотей участия получил Мотино свидетельство о рождении. Но свои дела в институте Маша должна была сделать сама, поэтому через неделю после выписки из роддома Маша отправилась с сыном в первое путешествие. Для этого ей пришлось позвонить Игорю и попросить отвезти ее в институт.

— Маша, что случилось? Я тебе уже раз двадцать звонил, а ты все время недоступна! — с обидой в голосе спросил он.

— Игорь, если ты приедешь, то все и узнаешь, — не желая ничего объяснять по телефону, ответила ему Маша.

Когда Игорь подъехал, Маша гуляла с Мотей во дворе сада. Она заметила, как засверкали радостью глаза Игоря, когда он увидел ее. Без слов было понятно, что он рад встрече.

— Ну и почему ты не отвечала на звонки? — улыбаясь, он поцеловал ее в щеку.

— А ты ничего не замечаешь? — улыбнулась Маша.

— Маша… живот… а это… — растерялся Игорь.

— А это мой сын! — улыбаясь, Маша показала рукой на коляску, смотря при этом в его глаза. — Не думал же ты, что я буду вечно беременной?

Она знала, что глаза не обманут, но глаза Игоря остались равнодушными. Его взгляд лишь скользнул по коляске и снова остановился на Маше.

— Что-то не так? Ты погрустнела.

— Нет, все в порядке, — успокоила она его, про себя отметив, что кривить душой ей совсем не нравится. — Ты свозишь нас в институт? Дел у меня там немного, но их надо сделать.

— Да-да, конечно! — засуетился Игорь. — Коляску будем брать?

— Да, верхняя часть ее снимается, а нижнюю оставим здесь.

Уже в дороге Маша почувствовала некоторую напряженность.

— Ты о чем-то хотел меня спросить?

— Да, если честно. Как я понял, ты теперь живешь в саду?

— Да, так получилось, но нам хорошо.

— Хорошо жить в людях? — усмехнулся Игорь.

— Хорошо хоть ты Горького вспомнил, а не «Дети подземелья» Короленко. Там дети тоже вынуждены были жить в необычных условиях. Помню, я рыдала в детстве, когда читала про девочку Марусю. Мы с сыном тоже не от хорошей жизни поселились в саду, но у нас другие условия, уверяю тебя! Да, они необычные, нестандартные, но это не значит, что они плохие!

— Речь не об условиях! Жить в детском саду — это само по себе уже нонсенс!

— Не вижу здесь большой несообразности, потому как ничто не противоречит здравому смыслу!

— Да это просто нелепо, странно! Я еще раз предлагаю тебе переехать ко мне! — повысил голос Игорь.

Маша, слыша это «тебе», вспоминая его равнодушие при виде ее сына, хотела спросить о цели его предложения прямо, но промолчала, потому что знала, что никогда не примет этого предложения, и знала почему.

У института она с большой неохотой оставила малыша с человеком, который даже не спросил, как она назвала сына. В деканате Маша написала заявление о переводе на заочное отделение, получила в бухгалтерии пособие на ребенка. Выйдя из института, заметила стоящую на скамейке коляску с Мотей и Игоря, сидящего рядом и увлеченно читающего какую-то газету.

— Мне подняться с тобой? — спросил Игорь, когда они подъехали к общежитию.

— А как же Мотя? — удивилась она.

— Мотя? — Игорь вопросительно посмотрел на Машу.

— Матвей, Матвей Максимович, — ничего не желая объяснять, почти с вызовом произнесла Маша и, взяв из машины пустую сумку, направилась в общежитие. — Я скоро! — бросила через плечо. — И хорошо, что он Максимович, а не Игоревич, — добавила она, но Игорь уже не расслышал ее слов.

Девчонок в комнате не оказалось, но Маша была рада этому. Быстро собрав все свои вещи, вернулась в машину.

— Ты же уходила с одной сумкой, а вернулась с тремя. Ты сюда больше не вернешься? — удивился Игорь.

— Сюда я точно не вернусь! Я перевелась на заочное отделение, хотя сначала хотела взять академический отпуск, но Рогнеда Игоревна уговорила меня не терять год, обещала свою помощь на период сессии.

— У вас с ней полное взаимопонимание?

Маша увидела досаду в его глазах.

— Не надо так, — попросила Маша. — Она очень много для меня делает, без нее я бы просто пропала.

— Значит, ее помощь ты можешь принять, а мою — нет?

— Я принимаю и твою помощь!

— Я о другом!

— Игорь, давай не будем говорить об этом сейчас.

— А когда мы будем говорить об этом?

— Давай подождем. Вот подрастет Мотя…

Словно услышав свое имя, малыш завозился и заплакал. Маша вынула его из коляски и взяла на руки.

— Игорь, я покормлю Мотю, ты не обращай на нас внимания, пожалуйста.

— Может, мне остановиться? — предложил Игорь.

Маше очень хотелось, чтобы их путешествие поскорее закончилось, поэтому останавливаться она не захотела. Устроившись удобнее, дала сыну грудь и улыбнулась ему, видя с какой жадностью он начал сосать.

— Маш! Как я жалею, что не взял камеру! — услышала Маша восторженное сожаление Игоря. — Как ты сейчас красива!

— Смотри на дорогу! — почти резко сказала Маша. — Это в тебе говорит профессионал, и смотришь ты на меня профессиональным взглядом.