— Нет, мам, мы не ругались, но мы расстались. Не утешай меня, потому что я рад, что это произошло. Я очень рад, мама! Сейчас я ничего не хочу рассказывать, но прошу никогда при мне не упоминать имени этой лгуньи!

— Хорошо-хорошо! Не расстраивайся! Я тут разложу свои покупки, — засуетилась Наталья Борисовна и пошла в сторону кухни.

— Мама, ты можешь делать в моей квартире все, что захочешь! — закричал Максим.

Наталья Борисовна остановилась, испуганно вжав голову в плечи, потом медленно развернулась и посмотрела на сына. Он кричал на нее впервые в жизни. Увидев в ее взгляде и испуг, и укор, Максим пришел в себя. Он сел, свесив с кровати ноги, положил на колени подушку.

— Мама, прости! Давай поедем домой! Прямо сейчас! Я не хочу оставаться здесь! — говорил Максим тихо, но очень эмоционально, нервно сжимая подушку.

— Хорошо, поехали, — быстро согласилась она.

Наталья Борисовна видела беспорядок на кухне, большую кастрюлю, стоящую на столе. Ей хотелось все убрать, но, видя в каком состоянии находится сын, не решилась даже заговорить об этом.

«Я позвоню из дома Инге и попрошу ее сделать основательную уборку», — думала Наталья Борисовна, еле успевая за сыном, спешащим к своей машине.

— Мам, я пока поживу у вас? — уже в машине спросил Максим.

— Макс, ты же знаешь, как я буду этому рада.

Ей было очень жалко сына. В том, что произошло, она винила себя: «Это я во всем виновата! Я сама почти повесила Светлану ему на шею. Никогда, никогда больше не заикнусь о женитьбе! Лучше пусть он останется холостым, чем снова испытает обиду и разочарование!»

— Машенька, может, тебе уже не стоит ездить на работу? Еще родишь в автобусе, — волновалась Рогнеда Игоревна, встречая Машу у главного входа в детский сад.

— Я чувствую себя замечательно! — улыбнулась Маша такому предположению. — Тем более что обратно меня часто увозит Игорь.

— И все же, Маша, надо думать о ребенке. С сегодняшнего дня больше половины наших сотрудников уходят в вынужденные летние отпуска. Оба сторожа ушли и на сессию, и в отпуск, их заменят те, кому остро нужны деньги.

— Рогнеда Игоревна! Я этого не знала! Конечно, я пойду в отпуск!

— Да, это вынужденные меры, я имею в виду не тебя, а остальных. Думаю, на следующий год мы все же снимем или арендуем помещение за городом, и многие родители захотят оставить детей у нас на один или два летних месяца. Пойдем, дорогая, получать отпускные.

Маша, не ожидавшая после выходных стольких новостей, поспешила за директором.

— Садись и рассказывай о своих делах, — приказала Рогнеда Игоревна уже у себя в кабинете.

— Я сдала все зачеты и почти все экзамены. Остался один. Его я думаю сдать в четверг. Ну а к выходным, как сказал врач, будем ждать радостного разрешения от бремени. Хотя, если честно, для меня оно не было бременем в истинном понимании этого слова. Я бы и еще походила беременной, но очень уж хочется с ним встретиться! — Маша, улыбаясь, погладила свой живот.

— Маш, даже я хочу с ним встретиться, — улыбнулась и Рогнеда Игоревна. — Ты заберешь деньги или положишь в сейф?

— У меня же будет стипендия за три летних месяца, так что эти деньги пусть лежат у вас, если можно.

— Ну, Маша! Давай не будем возвращаться к старому вопросу! И давай отметим твой первый отпуск! — улыбнувшись, предложила Рогнеда Игоревна. — Пообедаем вместе, прямо здесь, в моем кабинете. И не возражай! Я знаю, что ты можешь сказать. А вот и обед! — улыбнулась она, услышав стук в дверь.

В дверь вошла их молодая повариха Лена. Она аккуратно поставила на стол принесенный поднос с едой.

— Все, Леночка, спасибо! Дальше мы сами справимся. Руки вымоем в санузле напротив моего кабинета, — предложила она Маше.

Вымыв руки, они вместе сервировали стол, но Маша чувствовала себя несколько смущенно.

— Маша, успокойся, пожалуйста. Мне так хочется, чтобы ты перестала стесняться и смущаться. Мы ведь друзья! Давай отведаем Леночкину стряпню. Мне нравится, как она готовит.

— Наша Лена — человек неравнодушный, она болеет за свое дело, и у нее всегда ровное, хорошее настроение. Наверное, у таких людей все всегда получается, несмотря на их молодость, — поделилась своими наблюдениями Маша.

Вместе они обедали впервые. Когда только Маша пришла в сад, она обедала прямо на кухне, за стоящим в углу столиком, потом стала обедать у себя в кастелянной. Сейчас, сидя за столом с Рогнедой Игоревной и чувствуя на себе ее внимательный взгляд, Маша вспомнила их обеды с мамой. На глаза набежали слезы, которые Маша постаралась унять быстрым морганием.

— Ты вспомнила о маме? — тихо спросила Рогнеда Игоревна, заметив ее попытки остановить слезы.

Маша кивнула, но сказать ничего не смогла — спазмом перехватило горло.

— Ты так ничего и не сообщила ей?

Ярко-синие глаза Рогнеды Игоревны внимательно смотрели на Машу, которая опять только кивнула ей, отвечая, и взяла стакан с соком.

— Я обязательно поговорю с ней, — тихо произнесла она и замолчала. — Только чуть позже, не сейчас, — сделав несколько глотков, будто набравшись сил, продолжила она.

— Конечно! А мне ты обязательно звони, — уходя от неприятной для Маши темы, предложила Рогнеда Игоревна. — Весь июнь мы с Володей будем в Москве, и я все равно каждый день буду в саду. Ты еще не искала комнату?

— Не искала. Я хотела это сделать в четверг, но можно и сейчас пройтись по ближайшим к нашему саду домам.

— И правильно! Не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

— А сегодня я еще хотела бы попрощаться со своей тезкой, — вдруг вспомнила Маша, — ее отвозят на все лето к бабушке на юг.

— С Машенькой Андреевой? — догадалась Рогнеда Игоревна. — Вынуждена тебя огорчить, дорогая: буквально перед твоим приходом я простилась с ней и ее мамой.

— Обидно, но ничего не поделаешь, — вздохнула Маша.

Она тепло попрощалась с Рогнедой Игоревной, пообещав звонить ей каждый день, и пошла к дому, который стоял параллельно детскому саду.

Время было послеобеденное, пошла на убыль полуденная жара, во дворы высыпала прятавшаяся по квартирам ребятня. На приподъездных скамеечках появились их постоянные обитатели. Именно к ним и решила обратиться Маша, чтобы сократить время поисков комнаты. Маше почему-то показалось, что эти женщины знают если не все, то очень многое. Пройдя вдоль двух растянутых до бесконечности домов, она переговорила с десятком таких приподъездных женсоветов. Результатом этих разговоров стали два адреса. Ее даже обрадовала столь быстрая возможность решения квартирного вопроса, который, по словам великого писателя, испортил москвичей. Но радовалась она рано: обитателей ни одной из квартир дома не оказалось.

«Ничего, приеду сюда в четверг, когда сдам последний экзамен», — успокоила себя Маша и отправилась в Химки.

Два дня Маша готовилась к сдаче последнего в сессии экзамена. Много гуляла, по вечерам беседовала со своим малышом, прислушивалась к себе. Ничего нового в своем состоянии она не заметила ни утром в четверг, когда, выпив чая, отправилась в институт, ни через час, когда, сдав на отлично экзамен, вернулась в комнату.

Перед тем как ехать в Москву, она решила воспользоваться отсутствием в комнате соседок и упаковать сумку, которую собиралась взять с собой в роддом. Маша с любовью перебрала детские вещи, которые она потихоньку покупала в последний месяц беременности, укладывая их в отдельный пакет. Потом она собрала свои вещи, документы. Вспомнив о том, что ее никто не навестит в роддоме, она сходила в буфет и купила два больших пакета сока. Уложив все в сумку, посетовала на то, что та получилась очень объемной.

И тут Маше показалось, что она устала. Устала как никогда — отказывались двигаться и руки, и ноги. Она прилегла на свою кровать и закрыла глаза. Закрыв глаза и немного успокоившись, почувствовала боль внизу живота. Боль становилась сильнее, она словно ком росла где-то внутри и, вырастая, тянула все внутренности вниз. Дождавшись, когда окончится первая схватка, Маша, не паникуя, вызвала «скорую». Диспетчеру, принимающему у нее заказ, она рассказала о схватках, назвала адрес общежития и сказала, что будет ждать машину у главного входа.