Маша понимала, что ее отъезд в роддом увидят многие, но решила выйти и ждать машину на улице, пытаясь хоть так сократить число нежелательных для нее зрителей. Машина пришла быстро. Увидев Машу, к ней поспешил молодой мужчина в белом халате.

— Ну что, время пришло? — весело спросил он. — Как вы себя чувствуете? Сами дойдете?

— Дойду, — поморщившись от боли, ответила Маша, — только сумка… — Маша показала глазами на сумку, стоящую на скамейке.

— Не волнуйтесь, сумку я возьму, — успокоил он и, забрав сумку, взял под руку Машу. — Только почему она такая огромная и тяжелая? — удивился мужчина.

— Там все детское и два больших пакета сока. Ко мне некому будет прийти, поэтому я вынуждена все брать сразу, — как бы извиняясь, оправдывалась Маша.

— К такой красавице некому прийти? — удивился он, помогая Маше сесть в машину. — А муж? — спросил он, внимательно присматриваясь к Маше. — Объелся груш? А деньги-то у тебя есть, красавица?

— Да, конечно, возьмите, пожалуйста. Диспетчер предупредил меня. — Она протянула деньги мужчине, понимая, что вопрос о грушах был риторическим.

— Ну и отлично! Все! Поехали! — весело сказал он, усаживаясь рядом с Машей, которая, отклонившись назад, изо всех сил вцепилась руками в мягкое сиденье машины и закрыла глаза.

«Эта боль нужна малышу. Я потерплю… Потерпи и ты, малыш. Осталось совсем немного. Я потерплю, я потерплю…» — твердила она про себя.

Она сосредоточилась на своей боли, не замечала ничего вокруг. Она потеряла связь с миром, перестав ориентироваться во времени и пространстве. Откуда-то издалека до нее доносились слова медиков. Она делала все, о чем они просили, чтобы быстрее вернуться к своей боли, чтобы никто не мешал ей концентрироваться на ней, жить с ней, через нее же дать начало новой жизни.

Маша пришла в себя только тогда, когда услышала крик своего ребенка.

— Ну все, Зоя Космодемьянская! — услышала она. — Ты молодец! Знаешь, у нас тут все кричат, а ты почему-то мучилась молча, только стонала. Ты родила богатыря! Для первых родов все прошло просто идеально! Ты слышишь меня, Зоя?

— Я вообще-то Маша, — попробовала протестовать Маша, стараясь смотреть в лицо врача, стоящего у ее изголовья.

— Отлично, Маша! А теперь поверни голову в другую сторону! Там твоего горластого богатыря обследуют по шкале Апгар, — улыбнулся доктор.

— Почему обследуют? Почему он плачет? Что-то не так? — заволновалась Маша.

— Слишком много вопросов, а ответ один — так надо! И лед не трогай пока, пусть еще полежит. Так надо! Ну что, девчата? Что намерили? — спросил он у женщин, занимающихся ребенком.

— Идеальный ребенок! Девять-десять баллов! Вес — три семьсот, и довольно стройный — ровно пятьдесят семь сантиметров! Неплохое начало, малыш! — откликнулись те.

— Можно я хоть одним глазком взгляну на него? — тихо попросила Маша.

— Конечно! Одним глазком! — рассмеялся доктор.

С замиранием сердца Маша ждала, когда к ней приблизится женщина с живым комочком в руках.

— Ну смотри на своего красавца! Смотри и отправляйся отдыхать! Собственно, и он займется тем же. Думаешь, легко выйти в мир впервые? — улыбнулась ей акушерка.

Со слезами на глазах Маша всматривалась в личико сына. Слезы мешали ей лучше рассмотреть его, но сил вытереть эти слезы радости и счастья у нее тоже не было.

Сквозь слезы она смотрела на мелькавшие перед глазами лампы, когда ее везли на каталке по длинному коридору. Свет, преломляясь на мокрых ресницах, рассыпался на тысячи ярких, сверкающих брызг.

«Как салют, — подумала Маша, — но если горит свет, значит, уже вечер или ночь. Я потеряла целый день… Я нашла целую жизнь…»

Эта мысль была последней. Маше тяжело было даже думать, ей казалось, что ее мыслям трудно продвигаться в той вязкой субстанции, какой стал ее мозг. Веки ее отяжелели, она не смогла открыть глаза. Руки и ноги стали неподъемными, будто к каждой конечности кто-то привязал по огромной гире, которые Маша не видела, но чувствовала. Ей казалось, что, выполнив свое самое главное предназначение — родив ребенка, она окончательно лишилась жизненных сил. Сил не было даже на то, чтобы сделать глубокий вдох. Так и заснула Маша, чуть дыша.

«Где мой ребенок?!» Эта мысль появилась в голове раньше, чем Маша поняла, что проснулась.

Маша резко села на кровати и попыталась сориентироваться в совершенно незнакомом пространстве. Она готова была поклясться, что никогда прежде не видела этой большой комнаты с двумя рядами кроватей. В каждом ряду их было три. На всех кроватях спали женщины. Взглянув на окно, Маша поняла, что ночь ушла и сейчас раннее утро. Возле тумбочки, стоящей рядом с ее кроватью, она увидела свою сумку. Наклонившись, нашла в ее кармашке телефон.

«Пять часов! Еще очень рано и можно поспать, как спят все эти женщины, но у меня это не получится. Я буду изо всех сил ждать первой встречи с моим малышом», — думала Маша, укладываясь на спину и готовясь к длительному ожиданию.

Ей казалось, что время течет страшно медленно, и она обрадовалась, когда увидела, что проснулась одна из ее соседок.

— Привет! — прошептала та, улыбнувшись. — Как ты? Меня Катя зовут.

— Нормально, только с трудом поняла, где я. Я — Маша.

— Я родила позавчера, поэтому уже ориентируюсь в обстановке. Могу точно сказать, что ты в Москве.

— В Москве?! — Маша села на кровати.

— А ты куда ехала рожать? — удивилась девушка.

— Я вообще-то живу в Химках.

— Ну значит, привезли тебя в Москву, не сама же ты пришла.

— Конечно, только я все равно ничего не понимаю…

— А зачем? Скоро детей принесут кормить. Давай готовиться. У тебя есть влажные салфетки?

Маша кивнула, все еще продолжая размышлять, машинально занялась собой. Вдруг дверь их палаты резко распахнулась и показалась большая коляска, которую толкала перед собой, пожилая женщина.

— Мамочки! Подъем! — кричала она, стараясь перекричать плач детей. — Разбирайте молодежь! Канаева! Васько! — продолжала она кричать, раздавая детей.

Маша начала вставать с кровати, одновременно пытаясь сосчитать оставшихся в коляске малышей.

— Миронова? — вдруг услышала она и увидела женщину уже у своей кровати. — А тебе еще рановато вставать, всего шесть часов после родов прошло! Держи своего парня!

— Ой, какая мотя! — рассмеялась Маша, принимая ребенка.

— Это же мальчик! Почему Мотя? — удивилась нянечка. — А, потому что Матвей? — тут же предположила она.

— Нет, потому что замотанный! — улыбнулась Маша.

— Ложись на бок, я положу тебе твоего Мотю. Тебе самой лет-то сколько?

— Восемнадцать, — краснея, тихо ответила Маша.

— Наш человек! Я своего первого в семнадцать родила. Только не красней! Ты жизнь дала новому человеку! — заявила она строго. — Корми уж! — улыбнулась она.

— У меня, наверное, еще нет молока…

— Появится! Главное, чтобы твой Мотя не ленился.

— Но он же будет голодным! — испугалась Маша.

— У нас голодных не бывает! — заявила женщина, направляясь к выходу из палаты.

И Маша, поверив этой доброй женщине, успокоилась и целиком отдалась новому для нее процессу.

Мотя был очень активным. Волнуясь, Маша пыталась рассмотреть его личико, но видела очень мало: закрытые глазки, носик-пуговку, розовую щечку. Ей хотелось размотать этот кулек, найти его ручки и ножки, перецеловать каждый пальчик.

— В платных палатах, где дети лежат вместе с мамами, молодые мамочки все делают сами, — словно подслушав ее мысли, сказала соседка.

— Зато они там совсем не отдыхают, — сказала другая.

— Если ребенок рядом, можно кормить не по часам, а когда он проголодается.

— Сколько мамочек, столько и мнений.

Маша не следила за неожиданно возникшей беседой, она мечтала о том, чтобы ее малыш был рядом с ней всегда. Мечтая и волнуясь, Маша плохо запомнила имена своих соседок по палате, которые представились ей. Ей показалось, что первое кормление завершилось очень быстро. Дружный крик младенцев сменился тишиной.