— Дайте Володе отдохнуть и хоть немного восстановиться! Он никуда не денется, и вы зададите ему свои вопросы. Но попозже. А сейчас пусть он поест и поспит!

Я был искренне благодарен нашему доктору, потому что давление адвоката было невыносимым. Ещё чуть-чуть и я лишился бы сил. Даже интересно стало, что это за шкатулка? Он ведь явно узнал её. Хотя вряд ли когда видел — если верить Ян Бао, эта шкатулка хранилась у них несколько сотен лет, и войти в само хранилище мог только я.

Под внимательным взглядом все немного отодвинулись от меня, пропуская ко мне медсестричек, которые деловито помогли мне сесть, а потом принялись поить меня бульоном, менять и устанавливать лечащие артефакты, суетиться, тем самым увеличивая вокруг меня свободное пространство — я видел, как ребята и преподаватели отодвинулись ещё, чтобы не мешать помощницам Валентина Демьяновича.

Когда ребята отодвинулись на достаточное расстояние, я увидел Ян Лин. Она скромно сидела около стенки. Казалось, девушка старалась быть невидимой, чтобы про неё все забыли и не обращали внимание.

Почувствовав мой взгляд, Ян Лин чуть заметно улыбнулась мне и обозначила поклон.

И мои мысли побежали в новом направлении — а с чего я решил, что в этой шкатулке что-то было? Я же не открывал её! В том смысле, что открыл только в пещере перед тем, как появился грозовой человек.

Но если всё, что было в пещере — это плод моего воспалённого воображения, то я не открывал шкатулку вовсе.

Тем временем Аристарх Петрович, Варвара Степановна и Ростислав Петрович изучали мою шкатулку и о чём-то тихо переговаривались. Я видел, как они шевелили губами, но слова не долетали до нас, по-видимому, преподаватели использовали какой-то артефакт, что не мудрено — Синявская спец по артефактам.

Я попробовал всё-таки услышать, но быстро бросил эту затею. С одной стороны, меня больше волновало, куда делся артефакт и что произошло на самом деле, а с другой, я действительно сильно устал. А напившись бульона, и вовсе почувствовал, что сильно хочу спать.

Заботливые медсестрички помогли мне лечь, укрыли одеялом, и я под размеренное покачивание кареты, провалился в сон.

Когда я проснулся в следующий раз, карета стояла.

Прежде чем открыть глаза, я прислушался. Все были на улице, я слышал доносящиеся голоса — наша экспедиция остановилась на привал, и все вышли размять косточки. Вот и хорошо!

Не то чтобы я не хотел никого видеть, но хотелось всё хорошенько обдумать и понять, что же произошло на самом деле и что мне теперь со всем этим делать.

Нет, я не воспринимал всерьёз слова Лейрена о том, что я должен отнять у императорской семьи их главную реликвию. Во всяком случае, сейчас уже не воспринимал. А там, в пещере — очень даже! Но ирония заключалась в том, что я теперь не знал, а было ли что в пещере?

Я усмехнулся и открыл глаза. И увидел склонённую надо мной Полину.

— Ты проснулся? — тихонько спросила она.

Я кивнул.

Полина не побежала рассказывать всем, что я больше не сплю. Вместо этого она вложила свою ладошку в мою руку и ласково сжала.

— Я так испугалась за тебя, — прошептала она.

— Со мной всё в порядке! — так же тихо ответил я и притянул Полину к себе.

Я не боялся, что нас увидят — в карете мы были одни. Я просто поцеловал девушку. В благодарность за то, что она рядом. Ну и просто захотел.

Полина не сопротивлялась. Она ответила на поцелуй, а потом легла рядом, устроилась поудобнее и обняла меня.

Я чувствовал себя уже практически восстановившемся, хотя слабость ещё была. Но близость Полины разбудила во мне нескончаемую нежность, перед которой все эти артефакты, цели экспедиции и тайны артефактов внезапно стали совершенно не существенными.

Есть жизнь и смерть. И то, что отделяет одно от другого.

Вот это, то, что отделяет жизнь от смерти, и есть самое главное!

Я уже потерял одну жизнь. Потерял бессмысленно, не оставив после себя ничего. Хочу ли я, чтобы и эта жизнь прошла так же?

Да, я хочу отомстить за смерть невинных людей. Да, я хочу наказать мерзавцев, которые идут по трупам. Да, я хочу восстановить справедливость! Но если я потеряю то, что отделяет жизнь от смерти, всё это будет бессмысленно.

А то, что отделяет — это любовь. Именно любовь делает нас по-настоящему живыми.

А потому я снова поцеловал Полину. Со всей нежностью, на которую только был способен. И Полина ответила мне.

Она была такая податливая, такая нежная, упругая и тёплая… И очень вкусно пахла.

Я вдыхал её ароматы, и больше для меня в этот момент ничего не существовало — только Полина и только жизнь!

Жадные губы Полины обжигали меня прикосновениями. Я не отставал от неё.

Бархатная кожа. Упругая грудь. Налитые соски. Плоский живот, трепещущий от моих поцелуев… Я даже не заметил, как мы освободились от одежды…

Я был настойчив и нежен. А Полина в моих руках послушна и податлива.

Между нами не было ничего, что могло бы сдержать желание. Я его и не сдерживал.

Судорожный стон девушки подо мной только добавил огня.

Она была моей. Вся. До последней клеточки! Моя и только моя.

Она стремилась ко мне всей душой, всем телом! Я чувствовал это! Мы были едины с ней.

Я никогда не чувствовал себя настолько живым! По-настоящему живым!

Я поцеловал смотрящие на меня с нежностью глаза Полины и впился ей в губы.

В следующий момент почувствовал, как Полина напряглась, судорожно вцепившись в меня и застонала, готовая сорваться в крике наслаждения.

Остатками разума я закрыл ей рот поцелуем — не хватало ещё чтобы кто-нибудь заглянул и прервал нас! А потом выдернул член, изливаясь ей на живот. Да, я хочу Полину. Но не хочу, чтобы она раньше времени забеременела. Одно дело беременная служанка, и совсем другое — княжна и наследница рода.

Я поцеловал ставшую сразу такой беззащитной Полину и прошептал ей на ушко:

— Спасибо!

И она в ответ поцеловала меня.

Я залюбовался — Полина была такая красивая, разрумянившаяся и вся светящаяся.

И вообще всё в карете светилось золотом, но мне было всё равно — я чувствовал себя живым, и это чувство было прекрасным!

Не хотелось выпускать Полину из объятий, но прислушался к голосам рядом с каретой. И прошептал:

— Надо бы одеться.

Смущённая Полина как-то неловко кивнула. Она была такая милая в своём смущении, что я не удержался и снова подмял её под себя.

Второй раз я брал её, стараясь доставить ей как можно больше наслаждения. Я ласкал её грудь, целовал, гладил везде. И Полина отвечала мне доверием и нежностью.

Закончив, мы некоторое время лежали в объятиях друг друга, не в силах отпустить.

— Вот так бы всегда, — прошептал я.

Раскрасневшаяся и разлохматившаяся Полина тихонько произнесла:

— Да.

Её слова были искренними, я это чувствовал. А потому снова поцеловал её.

Я бы взял её и в третий раз, но голоса раздались совсем близко, и Полина отпрянула от меня, собирая свою одежду.

Я не мешал ей одеваться. Просто любовался, заставляя девушку смущаться ещё сильнее.

Одевшись, Полина села рядом со мной и, обняв колени, спросила:

— Я теперь твоя жена?

— Да! — подтвердил я. — Ты только моя! — Взяв руку Полины с поблескивающим на её пальце кольцом-артефактом, которое я подарил ей перед последним боем, поцеловал каждый пальчик. — Моя жена! Я никому не отдам тебя!

От моих слов Полина разулыбалась, а мне захотелось снова раздеть её! Потому что между нами не должно быть никаких преград!

Мы с Полиной не спешили выходить на улицу. Сидели и разговаривали. Полина подробно рассказывала о том, как они искали меня. В этот раз это был детальный рассказ, без эмоциональных всплесков. Да и зачем эти всплески — я уже доказал, что живее всех живых…

Я слушал Полину, а сам проверял свои каналы и меридианы. Появившаяся во время секса золотая ци благотворно сказалась на каналах, и я видел, как трещинки начали затягиваться.