А что делать с «бутафорией»? Ага, листы бумаги, служившие скатерью на столе, эти ублюдки оставили.

Ирины свернула пиджак, сорочку и галстук как можно компактнее, завернула все в бумагу. Сверток получился совсем небольшим. А уж что делать с содержимым свертка…

Как что? Это же улики! Ирина читала в детективном романе, как по сперме определяют группу крови, а по группе крови находят преступника. В данном случае искать никого не надо, ведь она знает всех насильников.

Большая неудача в этот день сменилась, цепью маленьких удач — Ирине удалось проскользнуть на первый этаж, не встретив никого по пути, да и у гардероба она оказалась в одиночестве. Правда, ей показалось, что гардеробщица на нее как-то странно взглянула. Наверное, из-за свертка.

Попав в свою комнату — она занимала отдельную комнату в общежитии — Ирина первым делом бросилась к зеркалу. Синяка нет, хотя припухлость на левой стороне лица есть. Но это — только если присмотреться.

И вообще она не выглядит такой уж несчастной. Странно. А должна бы. Неужели получила удовольствие? Нет, не получила — не расслабилась.

Пошлая прибаутка — насчет расслабления.

А теперь надо смыть с себя всю мерзость.

Цепочка мелких удач не рвалась — ванная в конце коридора оказалась не занятой. Простояв по душем не менее четверти часа, Ирина вернулась в свою комнату. Переоделась в чистое белье, набросила халат сверху.

И тут зазвонил ее мобильный телефон. Ирина взяла его, машинально отметив, что номер на дисплее не знаком ей.

Осторожно произнесла традиционное «алло».

— Ну что, дурочка, очухалась? Не вздумай никому жаловаться. Иначе мы в интернете откроем имя новой порноактрисы — твое, то есть, имя. Так-то ты у нас пока что инкогнито.

Все это — нет, не все, конечно, многие подробности упускала — Ирина Комова рассказывала Татьяне Муромской, сидя в уютной беседке, увитой виноградными лозами.

Меньков расхаживал неподалеку по дорожке, мощеной плоским камнем песчаником. Старший следователь отметил, насколько хозяйственны, трудолюбивы, основательны родители Ирины — им принадлежал дом и усадьба. Дом построен давно, когда еще не было нынешнего разнообразия строительных материалов. Но фундамент дома высок и в нем в нескольких местах проделаны вентиляционные отверстия, закрытые решетками с мелкими ячейками, стены тоже высокие — не менее трех метров — и снаружи защищены от сырости белым качественным кирпичом. Вокруг дома выложены широкие бетонные отмостки. Усадьба с четырех сторон окружена высоким глухим деревянным забором. Сад ухожен, ветви деревьев прорежены, не переплетаются хаотически, виноградные лозы висят на подпорках из алюминиевых труб.

— Именно этот телефонный звонок послужил… катализатором?… нет, пожалуй, взрывателем. Я не отношусь к категории так называемых слабых женщин. Запугать меня трудно. Разозлить — легко. Четверо этих подонков не блистали способностями, единственное, что их выделяло из общей массы — это наглость. У троих из них, насколько я знаю, родители богаты и занимают высокие посты — впрочем, сейчас это понятия тождественные. Я, конечно, понимала, что мои шансы наказать их гораздо меньше шансов их родителей «отмазать» подонков. Но я очень уж разозлилась. Написала заявление и отнесла его в районное отделение милиции.

— Западного района? — спросила Татьяна.

— Да, — Комова несколько удивилась. — А вы откуда знаете?

— Да уж знаю я кое-что, — уклончиво ответила Муромская. — Я даже знаю, что вам отказали в возбуждении уголовного дела.

— Отказали, — Комова как-то сразу потухла.

— Еще бы не отказали! Отец Родиона Вербина работает начальником уголовного розыска Западного районного отделения милиции.

— Верно. Если бы вы знали, какое унижение мне пришлось пережить с этими… мразями в милицейской форме.

— Представляю. Но я вас уверяю, что теперь мрази в милицейской форме ответят за все. В том числе и за ваше унижение.

— Вы так уверенно это заявляете, — Ирина горько улыбнулась.

— Не я — мой родственник, — она большим пальцем указала за спину, на дорожку, где прогуливался Меньков.

Воскресенье, 19 сентября

Они возвращались в Приозерск.

Татьяна рассказывала, Меньков молча слушал. Потом они с Татьяной оба молчали, наверное, минут пять. А потом заговорил Меньков:

— Как ты там говорила о типах, страдающих расстройством личности? Об их поведении? Логика отличается… крайней… аффективностью?

— Ну и память у тебя, Меньков! — вполне откровенно констатировала Татьяна.

— Ладно, комплимент принят. Ты знаешь, я на сто пять процентов уверен в том, что и Родион Вербин, и Александр Цупиков, и Владимир Агафонкин страдают расстройством личности. Нормальный человек такие поступки совершать не может. В конце декабря эти типы до полусмерти избивают пожилого человека — причем, ни за что, развлечения ради. Дней через десять они насилуют свою учительницу.

— Итак, мы имеем троих уродов, страдающих расстройством личности, — с оттенком иронии в голосе произнесла Татьяна. — Вербин, Агафонкин, Цупиков.

— А Кузнецов?

Татьяна покачала головой.

— Он же только снимал на телефон, не насиловал.

— Для суда разница будет небольшой.

— Ладно, я юриспруденции не сильна. Остается теперь выяснить, кто из них более уродливый урод — тот, что мог совершить изнасилование и убийство восьмилетней девочки.

— Ох, чует мое сердце, что может быть кто-то третий, — крякнул Меньков.

— А мое чует, что это не обязательно будет третий. То есть, вполне возможно, что будет, но — совсем не обязательно. А что касается двух преступлений, о которых ты упомянул, то… В общем, я почти уверена в том, что инициатором и вдохновителем и в первом, и во втором случае был именно Вербин.

— Почему уверена? Только потому, что он еще и встретился тебе на дороге в компании отпетого отморозка. Так это просто совпадение.

— Ну, знаешь, два раза — это совпадение, а три — уже система. Ты про случай Карины забыл, что ли?

— Или привычка, — хмыкнул Меньков, — как в том анекдоте. Нет уж, как по мне, так эти уроды уродливы одинаково — и Вербин, и Цупиков, и Агафонкин участвовали в двух, скажем прямо, очень рискованных предприятиях. Я говорю пока об известных нам их выходках. Так вот, второе предприятие — это уж рискованнее некуда. Ведь они во время изнасилования Ирины Комовой формально находились под следствием. Тебе известны случаи, когда двое, совершив вместе одну попытку суицида, выживают, а затем опять же вместе совершают еще одну такую попытку — теперь уже со смертельным исходом?

— Представь себе, известны, — мгновенно отреагировала Татьяна. — И довольно часто один из самоубийц находился в психологической зависимости от другого.

— Хм… Это самоубийцы уже после смерти рассказывали — о психологической зависимости?

— Остришь, служивый? — скривилась Татьяна. — Это при их жизни было известно. Убить себя или совершить запланированное убийство человека — на это ведь решиться надо. Неужели тебе не известны преступления, совершенные одним человеком под влиянием другого?

— Известны, — проворчал Меньков.

— Ты говоришь об известных нам выходках этих подонков. За Вербиным пока что — именно пока что! — их числится четыре.

— Два преступления и две выходки…

— Одна из выходок — то, июльское нападение Вербина — могло закончиться изнасилованием Карины.

— Да ты что? На пляже, среди публики? — Меньков с сомнением покачал головой.

— Снова здорово! Ведь ты сам несколько минут назад согласился, что он наверняка страдает расстройством личности. А это уже психическое заболевание, это не просто отклонение от нормы! Дорого бы я сейчас заплатила за возможность поговорить с врачами, к которым обращались родители Вербина.

— Родители? — Меньков поморщился. — Множественное число исключается — отца его я знаю по нескольким личным встречам, а больше по отзывам сотрудников и знакомых. Отец у него тоже того, — от отнял правую руку от руля и покрутил пальцем у виска, — с левой резьбой. Мамаша могла обращаться к врачам. А могла и не обращаться. Но этого нам уже не узнать — два года назад она погибла при невыясненных обстоятельствах. Вроде бы имело место быть самоубийство.