Накинув халат, Савичев прошел в комнату, которую его бывшая жена полунасмешливо называла «кИбинетом».

Со стены, щурясь на вспышку фотоаппарата, смотрела пушистая кошка. Фотографию Нины Риччи Савичев распечатал на цветном принтере года за три до ее смерти.

— И что ты обо всем этом думаешь, террористка? Молчишь? А ты что думаешь? Як живеш ти в Арізоні?

Это Савичев обращался уже к другой фотографии. Эффектная женщина с распущенными волосами. Его бывшая жена жила не в Аризоне, а в Нью-Джерси. И украинкой она не была, просто Савичеву пришлись по душе мелодия и слова песни:

Я прокинутись страшуся — Тебе поруч не знайду. Заблукали в телефоніРідний голос, ніжний звук. Як живеш ти в Арізоні,Я втомився від розлук.

От разлук Савичев не утомился, просыпаться не боялся. И гораздо больше горевал по кошке, умершей полтора года назад, чем по жене, которая жила в Америке вот уже десятый год. Жила со своим американским мужем.

Савичев включил компьютер, вошел в интернет, набрал в окошечке поиска название своего города и «маньяк-педофил». Программа-поисковик выдала какую-то хрень…

Но через неделю, зайдя в интернете на сайт скандально известного в их городе — впрочем, и далеко за его пределами — интернет-журнала «Штык-перо», Савичев узнал, свидетелем чего он стал.

Оказывается городская прокуратура возбудила уголовное дело по факту смерти в СИЗО мужчины, подозреваемого в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней. Подозреваемого перевезли в СИЗО из ИВС — изолятора внутреннего содержания — городского отдела милиции. А в СИЗО подозреваемый погиб якобы после проведения следственного эксперимента. Причем, следствие явно склоняется к выводу, что убили его «зеки» — известно их отношение к насильникам, а тем более к насильникам малолетних.

Шум подняли родители погибшего: «Сотрудники СИЗО хотели вначале сами его похоронить, но мы отказались, ведь покойник должен переночевать в родном доме. Нам отдали сына из морга уже одетым. На его лице был толстый слой грима. На голове у Саши был натянут мешок, чтобы мы не видели, что она вся разбита, а на виске — дыра».

Прочитав последнюю фразу, Савичев невесело хмыкнул. Уж он-то знал, в результате чего наверняка могла появиться дыра на виске несчастного Саши. От удара ногой, обутой в полуботинок. Савичев словно заново воочию увидел, как отец девочки «футболит» голову насильника.

А был ли он в самом деле насильником? В статье говорилось о том, что подозреваемый был инвалидом. Чем он страдал?

Савичев перевел взгляд с монитора на стену, на изображение Нины Риччи.

— Ну, диверсантка, как ты думаешь, стоит ли мне ввязываться в это дело? Молчишь? Ну, на что это похоже? Как я объясню им, зачем оказался там в такую рань? Да, ты права — я же пробежки по утрам совершаю!

Среда, 8 сентября

Старший следователь городской прокуратуры Михаил Юрьевич Меньков верил в приметы. Почти как пушкинская Татьяна Ларина — во всяком случае он верил снам. Карточным гаданьям, впрочем, тоже — хотя в последний раз на картах ему гадали больше десяти лет назад. Предсказаниям луны — то есть, астрологии — Меньков верил меньше всего, но все же не игнорировал их полностью по принципу «в этом что-то есть».

Вера Менькова в вещие сны основывалась, прежде всего, на каком-никаком жизненном опыте. Тридцать семь лет — это, как выражалась свояченица Менькова, возраст уже на рубеже вечности. Именно эта родственница — сестра жены старшего следователя — подвела научную основу под вещие сны. Свояченице Меньков верил — та была психологом не просто по образованию, но, едва ли не в первую очередь, и по призванию.

А сон, приснившийся Менькову накануне вызова его к прокурору, повторялся в том или ином варианте уже не один раз. И даже не один десяток раз. Приснился Менькову его дачный домик (проданный им года два назад вместе с дачным участком). Только у Менькова домик был хоть маленький, но очень аккуратный, ладный, уютненький. А тут увидал во сне старший следователь нечто вроде огромного барака — с зияющими дырами в крыше, с такими же дырами в стенах. В общем, так называемое незавершенное строительство.

Меньков и раньше читал о том, что дом или квартира во сне — это сам человек, его тело, его разум, его чувства. Меньков по опыту знал, что подобный сон вовсе не предвещает болезнь — в том числе в виде похмелья. А вот по службе или в отношениях с кем-то приятного ожидать не приходится.

И точно, сон, как оказалось, был в руку. Менькова вызвал к себе прокурор Ивантеев и, хмуро глядя в столешницу, сказал:

— В общем, навесили на нас одно дельце…

Толстый, рыхлый прокурор Приозерска внешне напоминал сильно раскормленного, аномально крупного сурка. Сурок, затянутый в тесную форму синего цвета, выглядел, конечно, очень смешно. Те, кто видел Ивантеева в первый раз, не могли сдержать улыбки. Зато коллеги и, тем более, подчиненные Ивантеева при взгляде на него об улыбке даже и не думали. Не только потому, что привыкли к внешности прокурора. Все знали, насколько злопамятен и мстителен Ивантеев. А еще Ивантеев отличался повышенной требовательностью к подчиненным — и настолько же пониженной требовательностью к себе. Меньков же — да и не он один — называл последнее качество Ивантеева умением прикрыть свою задницу чужой.

— Что за дельце? — осторожно спросил старший следователь.

— Ну, дело того идиота, который девочку изнасиловал и задушил. В Западном районе.

— А чего ж навесили? Там же вроде все предельно ясно.

— В том-то и весь фокус, что «вроде», — хмыкнул Ивантеев. — Вел его, если ты не знаешь, Коренев.

— Да слыхал, что Коренев, — Меньков тяжко вздохнул.

Коренев в общем-то, производил впечатление весьма неглупого молодого человека. Однако все силы, весь интеллект этого разгильдяя и лодыря тратился на изобретение приемов, с помощью которых можно сделать работу с минимальной затратой нервов и времени — то есть, в нормальном озвучивании, как можно более халтурно.

В городскую прокуратуру Валера Коренев попал по протекции — по очень влиятельной протекции. Хотя, по правде говоря, могущественной поддержкой сверху не злоупотреблял. И при постоянном давлении непосредственного начальства свои обязанности мог выполнять на твердую «тройку», а то и «четверку» с минусом — по пятибалльной системе. Меньков несколько раз оказывался непосредственным начальником Коренева, когда возглавлял оперативно-следственную группу. И знал, что за Валерой нужен постоянный присмотр — то есть, дополнительный расход собственных сил, нервов и времени. Единственный выход избавления от Валеры — сделать его большим начальником. Только ведь за один месяц или даже за год карьерный взлет осуществить невозможно. Для того, чтобы подниматься по служебной лестнице, надо последовательно занимать новые ступеньки. А выходило так, что в городской прокуратуре Приозерска эти самые ступеньки занимали люди либо компетентные и, можно сказать, незаменимые — вроде Менькова — либо тоже обладавшие солидными связями наверху — вроде зама Ивантеева.

А пока, пребывая на своей должности следователя прокуратуры старший лейтенант юстиции Валерий Коренев в очередной раз сотворил халтуру, начав заниматься делом об изнасиловании и убийстве несовершеннолетней.

А дело имело весьма нежелательные последствия — маньяка, якобы совершившего убийство и изнасилование, зеки в сизо замордовали, а родители маньяка написали прямиком в Генеральную прокуратуру. Причем, судя по всему, не просто написали, но передали в Москву с оказией — в областной прокуратуре получили пакет, в котором лежал конверт с двумя московскими штемпелями.

Но и на этом сюрпризы для Менькова не исчерпались. Как выяснилось, маньяка изуродовали и убили не обязательно в сизо. И очень даже может быть, что его убили вовсе не зеки.

— Свидетель нашелся, — бубнил Ивантеев, продолжавший глядеть на крышку стола, — который видел, как обвиняемого избивали.