Хотя пункт охраны обычно был свободным местом для любого пациента с правом выхода на территорию больницы, существовали места, которые тоже привлекали к себе людей со всей больницы, но были открыты не для всех пациентов. Одним из них был маленький кабинет сотрудника, управлявшего зданием, в котором располагался театр. В ходе репетиций, представлений и других подобных событий, во время которых кулуары театра и сам «дом» становились свободным местом для участников-пациентов, этот кабинет использовался небольшой группой «заводил кампуса» как укромное место, в котором можно поесть и посплетничать. Как и охранники, человек, отвечавший за здание, плотно общался с пациентами и мало — со своими коллегами, поэтому он обычно занимал маргинальное положение между персоналом и пациентами, и пациенты — по крайней мере «заводилы кампуса» — относились к нему с уважением и доверием, которые они не проявляли к остальным сотрудникам.

В некоторых палатах персонал негласно признавал групповые территории, поддерживавшиеся некоторыми пациентами. В этих палатах, почти все пациенты которых находились в регрессивном состоянии, были слабоумными или страдали органическими расстройствами, несколько контактных пациентов неофициально имели право в обмен на мытье пола и поддержание порядка распоряжаться целым крылом веранды, которое они отгораживали от остальных пациентов баррикадой из стульев.

Некоторые территориальные юрисдикции, устанавливавшиеся пациентами, имели периодический характер. Например, в мужском хроническом отделении пятеро пациентов помогали подавать пищу пациентам, неспособным дойти от палаты до столовой. После обслуживания этих пациентов помощники удалялись с пустыми тарелками в комнату для мытья посуды, примыкавшую к палате. Но прямо перед этим или сразу после этого им давали тарелку еды и стакан молока, которые они съедали и выпивали отдельно, со своей скоростью, на кухне при палате. В этой комнате они доставали из холодильника черный кофе, прибереженный с завтрака, подогревали его, зажигали фабричную сигарету и в течение примерно получаса расслабленно сидели, полностью контролируя всю ситуацию. Встречались и более эпизодические притязания на территории. Например, в мужском приемном отделении в палате для больных с депрессией, в состоянии экзальтации и с травмами мозга несколько достаточно контактных пациентов иногда отгораживались от остальных барьером из стульев, чтобы не пускать в угол комнаты отдыха других постояльцев с серьезными симптомами[389].

Я рассмотрел два типа мест, над которыми пациент обладает непривычно большим контролем: свободные места и групповые территории. Первые он делит с любым другим пациентом, вторые — с несколькими избранными. Остается рассмотреть частные притязания на пространство, в котором индивид отдыхает, которое он контролирует и в котором пользуется негласными правами, разделяя их только с теми пациентами, которых он сам пригласил. В этом случае я буду говорить о личной территории. Речь идет о континууме, на одном полюсе которого находится настоящий дом или гнездо[390], а на другом — простое помещение или убежище[391], в котором индивид чувствует себя настолько защищенным и удовлетворенным, насколько это возможно в данной обстановке.

В психиатрических больницах и подобных институтах основным видом личной территории является собственная спальная комната, официально доступная приблизительно пяти-десяти процентам пациентов. В Центральной больнице такая комната иногда предоставлялась в обмен на работу в палате[392]. Когда пациент получал личную комнату, он мог наполнять ее вещами, делающими его жизнь комфортной, доставляющими удовольствие и создающими ощущение контроля. Картинки в стиле пин-ап, радио, коробка с карманными детективами, мешок фруктов, приспособления для готовки кофе, спички, инструменты для бритья — вот некоторые из вещей (многие из них — запрещенные), которые хранили у себя пациенты.

Пациенты, которые уже провели в той или иной палате несколько месяцев, как правило, устраивали личные территории в комнате отдыха хотя бы в той мере, в какой у некоторых постояльцев были любимые места для сидения или стояния и они прикладывали определенные усилия, чтобы прогнать тех, кто их узурпировал[393]. Так, в одной палате для непрерывного ухода престарелому контактному пациенту по общему молчаливому согласию был отдан отдельно стоящий радиатор; он умудрялся сидеть на нем, положив сверху бумагу, чем обычно и занимался. За радиатором он держал некоторые личные вещи, что тоже маркировало эту территорию как его место[394]. В нескольких футах от него, в углу комнаты, работавший пациент устроил нечто вроде своего «кабинета», где персонал мог гарантированно найти его в случае необходимости. Он так долго сидел в этом углу, что в том месте оштукатуренной стены, где он прислонялся головой, образовалась засаленная вмятина. В той же палате другой пациент постоянно претендовал на кресло, которое располагалось прямо перед телевизором; хотя некоторые пациенты оспаривали его право на это место, обычно ему удавалось отстоять свои притязания.

Формирование территорий в палатах специфическим образом связано с психическими расстройствами. Во многих гражданских ситуациях действует эгалитарное правило «пришедший первым обслуживается первым» и принимаются определенные меры, чтобы скрыть другой организационный принцип: «сильнейший получает то, что хочет». В некоторой степени последнее правило использовалось в плохих палатах, точно так же как первое — в хороших. Однако стоит ввести и еще одно измерение. Жизнь в палате, к которой добровольно или вынужденно приспосабливались многие тяжелые пациенты, заставляла их молчать, быть покорными и держаться подальше от неприятностей. Такого человека можно было согнать с места, каким бы крупным или сильным он ни был. Поэтому в плохих палатах складывалась своеобразная неофициальная иерархия, когда говорящие и контактные пациенты отбирали лучшие стулья и скамьи у неконтактных. Доходило до того, что говорящий пациент мог отобрать у неговорящего подставку для ног, так что первый получал и кресло, и подставку, а второй оставался ни с чем, — довольно существенное различие, учитывая, что, за исключением перерывов на еду, некоторые пациенты в этих палатах целый день ничего не делали и просто сидели или стояли на одном месте.

Минимальное пространство, которое можно было превратить в личную территорию, предоставляло одеяло пациента. В некоторых палатах ряд пациентов днем носили свои одеяла с собой и иногда сворачивались калачиком на полу, полностью укрываясь ими, что персонал считал свидетельством их глубокого регресса; в границах этого закрытого пространства они обладали некоторым контролем[395].

Личную территорию, вполне ожидаемо, могут обустраивать внутри свободного места или групповой территории. Например, в комнате для досуга хронического мужского отделения пожилой уважаемый пациент регулярно занимал одно из двух больших деревянных кресел, удобно расположенных неподалеку от лампы и радиатора, и как пациенты, так и персонал признавали за ним это право[396].

Один из самых ярких примеров создания личной территории в свободном месте в Центральной больнице можно было наблюдать в заброшенном подвале одного из зданий для непрерывного ухода. Здесь персонал низшего звена использовал некоторые хорошо сохранившиеся комнаты как кладовые; так, в одной из комнат хранилась краска, а в другой — инструменты для ухода за газоном. В каждой из этих комнат помощник из числа пациентов имел полуофициальное право на свое пространство. Здесь были плакаты в стиле пин-ап, радиоприемник, относительно мягкий стул и запасы больничного табака. Несколько менее приспособленных комнат были присвоены престарелыми, давно лежащими в больнице пациентами, имевшими право выходить на территорию больницы, которые что-то приносили в свое гнездо, пусть даже просто сломанный стул и кипы старых журналов «Лайф»[397]. В тех редких случаях, когда представителю персонала нужно было поговорить с кем-либо из этих пациентов в течение дня, сообщение доставлялось прямо в его подвальный кабинет, а не в палату.