Важнейший способ эксплуатации системы в Центральной больнице состоял, вероятно, в получении назначения, «удобного для эксплуатации», то есть какой-либо специфической работы, формы отдыха, способа лечения или места в палате, открывающего доступ к определенным практикам вторичного приспособления, часто — ко всему их набору. Эту тему можно проиллюстрировать сообщением бывшего заключенного британской тюрьмы в Мейдстоне:

Пациенты могут стремиться получить определенное назначение, чтобы использовать соответствующие возможности, или же эти возможности могут возникать после получения назначения, и тогда они становятся поводом держаться за него. В любом случае «эксплуатация назначения» — одна из основных черт, объединяющих психиатрические больницы, тюрьмы и концентрационные лагеря. Постоялец старается — даже больше, чем в случае простых кустарных изобретений, — создать у надлежащих официальных лиц впечатление, что он добивается назначения из подобающих побуждений — особенно когда назначение осуществляется на добровольной основе и предполагает относительно тесное сотрудничество между персоналом и постояльцами, так как в подобных случаях часто ожидают «искренних усилий». В этих случаях может казаться, что постоялец активно соглашается со своим назначением, а значит — и с представлением института о нем, тогда как на самом деле получение им выгоды от назначения вбивает клин между ним и повышенными ожиданиями института на его счет. В действительности принятие назначения, от которого можно было бы тем или иным способом отказаться, запускает ритуальную игру в хорошее мнение между постояльцем и персоналом и формирует у персонала отношение к постояльцу, которое последнему легче корректировать посредством манипулятивных действий, чем обычное отношение.

Первый общий момент, уже упоминавшийся мной, заключается в том, что если рабочее задание предполагает создание определенного продукта, то его исполнитель, скорее всего, будет иметь возможность неформально пожинать некоторые плоды своего труда. В больнице те пациенты, которых назначали на кухню, могли раздобыть себе дополнительную еду[365]; работавшие в прачечной чаще имели чистую одежду; работавшие в обувной мастерской редко нуждались в хороших ботинках. Точно так же пациенты, обслуживавшие теннисный корт для персонала и пациентов, имели возможность часто играть в теннис и пользоваться новыми мячами; добровольный помощник библиотекаря первым получал новые книги; работавшие в фургонах-холодильниках могли охладиться летом; пациенты, работавшие на центральном складе одежды, могли хорошо одеваться; пациенты, которых санитары отправляли в буфет за сигаретами, конфетами или напитками, часто получали кое-что из того, за чем их посылали[366].

Помимо этих прямых способов использования назначений существовало и множество косвенных[367]. Например, некоторые пациенты просились в тренажерный зал, располагавшийся в подвале, потому что там они иногда могли использовать относительно мягкие маты, чтобы поспать днем, — одно из основных желаний в больнице. Точно так же некоторые пациенты из приемного отделения с нетерпением ждали бритья, проводившегося дважды в неделю, потому что, если парикмахерское кресло было свободно, они иногда могли сесть в него, чтобы отдохнуть несколько минут в комфортных условиях. (Инструкторы тренажерного зала и парикмахеры знали, что, стоит им отвернуться, какой-нибудь пациент воспользуется обстоятельствами, как это постоянно и происходило.) Мужчины, работавшие в больничной прачечной, могли бриться в туалете, находившемся в подвале, в одиночестве и в собственном темпе — что было существенной привилегией в больнице. Пожилой пациент, убиравшийся в здании, в котором жили сотрудники, мог забирать еду и напитки, остававшиеся после вечеринок персонала, и в тихие дневные часы смотреть принадлежавший сотрудникам телевизор, один из лучших в больнице. Некоторые пациенты говорили мне, что они старались получить назначение в медицинское и хирургическое отделения, поскольку там к ним иногда относились как к пациентам обычной больницы, что подтверждается и моими собственными наблюдениями[368]. Довольно интересно, что некоторым постояльцам удавалось найти скрытую выгоду даже в шоковой терапии: пациентам, которых подвергли инсулиновому шоку, позволяли все утро лежать в постели в палате для инсулиновой терапии — удовольствие, недоступное в большинстве других палат, — и при этом медсестры обращались с ними как с пациентами обычной больницы.

Многие назначения, вполне ожидаемо, позволяли пациентам вступать в контакты с представителями интересующего их пола — практика вторичного приспособления, которая используется и частично легитимируется во многих досуговых и религиозных организациях в гражданском обществе. Точно так же некоторые назначения позволяли двум людям, разделенным внутренней системой сегрегации мест проживания в больнице, «встречаться»[369]. Например, пациенты приходили на кинопоказы и благотворительные представления в здании с актовым залом немного загодя, заигрывали с представителями противоположного пола, а затем пытались сесть в зале рядом или, если они не сидели, наладить каналы коммуникации таким образом, чтобы продолжать эту активность во время представления[370]. Возможность для подобной коммуникации возникала и при выходе из зала, что придавало вечернему событию сходство с социальной жизнью небольшого городка. Собрания Анонимных Алкоголиков на территории больницы исполняли аналогичные функции, позволяя пациентам (теперь ставшим друзьями), чьи пьяные выходки привели их в больницу, собираться раз в две недели, чтобы обменяться сплетнями и поддержать дружеские связи. Схожим образом использовались спортивные мероприятия. Во время турнира по волейболу между отделениями было обычным делом, если после каждого сигнала об окончании игрок устремлялся к боковой линии, чтобы подержаться за руки со своей девушкой, которая, в свою очередь, хотя ее, скорее всего, отпустили из палаты, только чтобы посмотреть игру, на самом деле пришла, чтобы подержаться за руки.

Одним из специфических назначений, эксплуатировавшихся в психиатрической больнице для общения с другими пациентами и «встреч», была терапия. В Центральной больнице основными формами психотерапии были групповая терапия, танцевальная терапия и психодрама. Все они проходили в относительно непринужденной атмосфере и, как правило, привлекали пациентов, которые искали контактов с противоположным полом. Психодрама подходила для этого, так как во время представлений приглушали свет, а танцевальная терапия — так как она часто предполагала бальные танцы с избранным партнером.

Одним из наиболее распространенных оснований для принятия назначения в больнице было стремление выбраться из палаты и освободиться от надзора, контроля и физического дискомфорта в ней. Палата была чем-то вроде поршня, который заставлял пациентов по своей воле искать возможности участия в любых больничных мероприятиях и позволял легко придавать им видимость успешности[371]. Что бы ни предлагал персонал — работу, терапию, отдых или даже просветительские беседы, обычно толпа желающих была обеспечена просто потому, что предлагаемая активность, в чем бы она ни состояла, чаще всего означала значительное улучшение условий жизни. Так, записавшиеся на занятия по искусству имели возможность покидать палату и проводить половину дня в прохладном, тихом подвале, рисуя под ненавязчивой опекой женщины из высшего класса, дававшей еженедельные благотворительные уроки; большой фонограф проигрывал классическую музыку, и на каждом занятии раздавали конфеты и фабричные сигареты. Поэтому в целом пациентов было легко вовлечь в любое дело.