Зиновьев, как всегда, впал в панику, а потому предложил немедленно арестовать Троцкого. Хотя это предложение было отвергнуто, руководители партии приняли действенные меры для отстранения от власти наиболее энергичных сторонников Троцкого. По решению оргбюро ЦК циркуляр политуправления был отменен, Антонов-Овсеенко был снят с занимаемой должности, а на его место 12 января был назначен А.С. Бубнов, который к этому времени порвал с «платформой 46». За день до этого в отставку был отправлен верный сторонник Троцкого и его заместитель по Реввоенсовету с октября 1918 года Э.М. Склянский.

В начале января 1924 года дискуссия в партийных организациях завершилась. Резолюции в поддержку ЦК получили одобрение 98,7% членов партии, а резолюции в поддержку троцкистов – 1,3%. XIII партконференция (16—18 января 1924 года) констатировала поражение Троцкого и его сторонников. Сам Троцкий не явился на конференцию: он находился в Сухуми, где, как утверждалось, проходил лечение после простуды. С докладом «Об очередных задачах партийного строительства» выступил Сталин.

Он не испытывал иллюзий относительно полного политического разгрома Троцкого и троцкизма. В своем докладе Сталин признал, что даже без активного участия Троцкого в полемике многие парторганизации выражали солидарность с ним. Его популярность была по-прежнему велика. Кроме того, как это часто бывает в ходе массовой и шумной кампании осуждения, направленной против одного человека, люди были готовы защищать «травимого» из чувства солидарности с одиночкой, особенно если он окружен ореолом былой славы и «борца за правду». Сталин упомянул, что ряд парторганизаций добавляли к резолюциям одобрения политбюро «некий хвостик, скажем, такой: да, все у вас хорошо, но не обижайте Троцкого». Отвечая на эти «хвостики», Сталин заявил: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что известное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцкому: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь».

По словам Микояна, участвовавшего в работе конференции, Сталин «говорил спокойно, аргументированно… Сталин не заострял вопроса, избегал резкостей, применяя мягкие выражения». В то же время Сталин постарался проанализировать дискуссию, по своему обыкновению, выделив ее «три периода» и «шесть ошибок» Троцкого. Несмотря на сдержанность в оценках действий оппозиции, Сталин был категоричен в своем главном выводе: «терпеть группировок и фракций мы не можем, партия должна быть единой, монолитной». Он решительно отвергал основные тезисы оппозиционной платформы: «Нельзя противопоставлять партию аппарату, нельзя болтать об опасности перерождения кадров, ибо эти кадры революционны, нельзя искать щелей между этими кадрами и молодежью, которая идет нога в ногу с этими кадрами и пойдет в будущем нога в ногу».

Неожиданно для оппозиции Сталин огласил содержание пункта до тех пор засекреченной резолюции X съезда партии «О единстве партии». Согласно этому пункту ЦК имел право «применять в случае (-ях) нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий, вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК – перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии». Как отмечал Микоян, «сторонники оппозиции отрицали приемлемость этого пункта в настоящих условиях и целесообразность его упоминания вообще, тем более что он «секретный». Поэтому доклад Сталина вызвал энергичную критику со стороны троцкистов. Радек заявил, например, что докладчик «вытянул из кармана резолюцию, которую X съезд партии считал тайной резолюцией», и что «ни ЦК, ни Политбюро не решали, чтобы Сталин это сделал. Только съезд партии может решать, что документ, объявленный съездом партии тайным, становится для партии явным».

По словам Микояна, «в заключительном слове Сталин внешне так же спокойно, как и во все время доклада, но остро поставил все вопросы разногласий с оппозицией. Но на этот раз он дал уже более подробный анализ хода дискуссии». Сталин постарался показать демагогичность выступлений оппозиционеров, которые, делая громогласные заявления о кризисах в хозяйстве и партии, ничего не предпринимали для их предотвращения и преодоления. По поводу кризиса сбыта и связанных с ним социальных волнений Сталин говорил: «Где была тогда оппозиция? Если не ошибаюсь, Преображенский был тогда в Крыму, Сапронов – в Кисловодске, Троцкий заканчивал в Кисловодске свои статьи об искусстве и собирался в Москву. Еще до их приезда ЦК поставил этот вопрос у себя на заседании. Они, придя на готовое, ни единым словом не вмешивались, ни единого возражения не выставили против плана ЦК… Я утверждаю, что ни на пленуме в сентябре, ни на совещании секретарей нынешние члены оппозиции не дали ни единого слова намека о «жестком хозяйственном кризисе» или о «кризисе в партии» и о «демократии».

Высмеяв демагогичность Троцкого, Преображенского, Сапронова, Радека, Сталин завершил заключительное слово на грозных нотах: «Оппозиция выражает настроения и устремления непролетарских элементов в партии и за пределами партии. Оппозиция, сама того не сознавая, развязывает мелкобуржуазную стихию. Фракционная работа оппозиции – вода на мельницу врагов нашей партии, на мельницу тех, которые хотят ослабить, свергнуть диктатуру пролетариата».

Логичным следствием оценки оппозиции как политического движения, опиравшегося на непролетарские силы, как явления, способствующего мелкобуржуазной стихии, стало решение конференции об организации массового приема в партию рабочих от станка. Это решение не означало воплощения в жизнь идеи Ленина о привлечении к руководству страны рабочих, но в конечном счете было созвучно этой идее. Этот массовый прием рабочих в партию вскоре получил название «ленинский призыв».

Через год с лишним после того, как Ленин, опасаясь раскола партии, предложил в интересах компромисса с Троцким отправить Сталина в отставку с поста генерального секретаря, Сталин констатировал сохранение единства партии в результате идейного и политического разгрома Троцкого и троцкистов. Опасения Ленина, очевидно, усиленные его болезненным состоянием, оказались напрасными, а его намерение сократить властные полномочия Сталина не было реализовано. Напротив, власть Сталина и его авторитет как человека, сумевшего возглавить кампанию по разгрому Троцкого и троцкистов, возросли.

Пока шла партконференция, ее делегаты получали последние новости о состоянии здоровья В.И. Ленина от его сестры М.И. Ульяновой, которая была аккредитована на конференции от «Правды». М.И. Ульянова сообщала, что незадолго до начала конференции состояние Ленина улучшилось и он знакомился с содержанием материалов XIII партконференции. По словам Н.К. Крупской, «суббота и воскресенье ушли на чтение резолюций. Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы. Чувствовалось, что содержание материалов очень его огорчило. Наблюдавшие его в эти последние часы отметили, что он перестал смеяться, шутить, погрузился в какие-то думы». Возможно, что состояние Ленина объяснялось приближением очередного приступа болезни. 21 января Микоян находился на квартире у Сталина, когда туда ворвался Бухарин и сообщил, что из Горок позвонила М.И. Ульянова и сказала: «Только что в 6 часов 50 минут скончался Ленин».

По воспоминаниям В.Д. Бонч-Бруевича, Сталин шел впереди всех руководителей партии, прибывших в Горки: «Он идет грузно, тяжело, решительно, держа правую руку за бортом своей полувоенной куртки. Лицо его бледно, сурово, сосредоточенно. Порывисто, страстно вдруг подошел Сталин к изголовью. «Прощай, прощай, Владимир Ильич… Прощай!» И он, бледный, схватил обеими руками голову В.И., приподнял, нагнул, почти прижал к своей груди, к своему сердцу и крепко поцеловал его в щеки и в лоб… Махнул рукой и отошел резко, словно отрубил прошлое от настоящего».

Смерть Ленина поставила в повестку дня вопрос о том, кто будет руководителем партии и страны. В дни похорон Ленина Троцкий был в Сухуми. Он знал, что со времен Древнего Рима триумвираты заключаются между политическими деятелями, не желающими признать единоначалия, но готовыми временно объединиться против общей опасности. Единство триумвирата и политбюро могло легко разрушиться! как только их участники пришли бы к выводу, что Троцкий не представляет для них реальной опасности. Поэтому он не спешил вернуться в Москву.