Наверное, боярин или древний хотели произнести какую-нибудь речь о своём неизбежном торжестве; о том, что попытки борцов обречены на провал и всё в таком духе. Однако если и было желание высказаться, то Олег прервал его до того, как открылся чей-то рот. Мужик метнул антимагическую цепь в Кощея. Он сотворил вязкую колдовскую преграду, но зачарованное железо прошло сквозь неё ничуть не замедлившись. Цепь обмоталась вокруг тщедушного тельца Кощея и сбила его с ног. После этого Лёха и Олег устремились в атаку.

Боярин отбил магический клинок Лёхи, и понадеялся, что сын сделает то же самое с топором Олега. Но, к удивлению Михаила Андреевича, удар предводителя борцов пришлось поспешно отражать ему же.

— Захар! — рыкнул боярин, бросив взгляд назад.

Чтобы увидеть, как сын рубанул по Кощею, что стаскивал цепи. Покрытая магическими рунами сабля перерубила шею древнего, и его череп покатился по полу. Дёрнулось обезглавленное тело, и застыло. Потухли огоньки в глазницах.

— Захар?.. — Михаил Андреевич был так поражён, что с немалым трудом отбил последующие удары борцов.

Боярский сын на соделанном не остановился, но ещё несколько раз взмахнул саблей. Последние культисты украсили пол у жертвенника своими бездыханными телами. Заклятье ритуала повисло в своей заключительной стадии, когда требовалось лишь прирезать невинного агнца. Только вместо этого Захар сотворил чары, сбрасывающие дурман с Ирины. Монахиня ещё не успела опомниться, как боярский сын подхватил её за локоть и потащил в обход отца и останков Кощея.

— Сын… — Михаил Андреевич опустил саблю.

В свою очередь, Олег и Лёха, не меньше боярина изумлённые столь благоприятным поворотом событий, прекратили натиск. Когда Захар привёл Ирину к борцам, она, пока находясь в полусонном состоянии, повисла на Лёхе, крепко обняв его. Ощущая, как монахиня прижимается к нему, в первые несколько секунд юноша растерялся и размяк, а затем робко положил руку ей на спину и повернулся полубоком, прикрывая от возможных угроз со стороны боярина.

— Что… ты… творишь? — выдавил из себя Михаил Андреевич, переводя взор с головы Кощея на сына.

— Что… я… творю? — Захара затрясло.

Он потёр рану на губе, а потом заговорил с жаром:

— А то ты не ведаешь! Когда всё токмо начиналось, то ты заверял, будто в жертву принесём разве что лихих людей, достойных смерти! Но чем дальше, тем более гнусные дела мы совершали. Да такие, что по своей тяжести стократ перевесили любые преступления тех самых лихих людей вместе взятых!.. Ты говорил, отец, будто древнюю силу мы подчиним себе, буде использовать её осмотрительно и во благо царства. На деле же мы подчинились ей, демон вырвался из-под узды и несёт с собой ужас, с каким страна наша прежде не сталкивалась.

— И что теперича, Захар?! Надеешься что сим, — боярин указал саблей на тело Кощея, — заслужишь прощение, а когда папку казнят, то мыслишь род возглавить и сесть одесную царя? Так что ли? Думаешь, примут тебя после всего?

— Нет, не примут! Не дурак я, понимаю, что прощения и пути назад уже нет. Такой же я антихрист, как и ты, и никто никогда сего не забудет. Рад был бы раньше восстать супротив непотребства, да колебался в своей нерешительности, а между тем руки наши пачкались в невинной крови, ещё более склоняя меня к промедлению. И покуда сообразил, что в грехе тону, поздно было раскаиваться. Нет нам прощения — ни тебе, ни мне! Однако… хучь погубил я свою душу безвозвратно, увлёкшись твоими речами, — хотя слова скорее влагал в тебя сам дьявол — более участвовать в сём не буду! Ежели ещё можно исправить злодеяние, то приложу все свои усилия!

Тем временем Ирина окончательно пришла в себя. Обнаружив, что находится в Лёхиных объятиях, монахиня отпрянула и отвернулась, как от близкого пламени. А затем бедняга вся сжалась, заметив, что её тело только чуть прикрыто одеждой.

— Эх, Захар, сын мой… Не я повёл нас по гиблой тропе. Мы уже шагали по ней ещё до появления… этого, — боярин кивнул на Кощея. — И шли мы по сей тропе невольно, на радость врагам нашим. О, да, врагов у нас немало среди «своих» же. Народ знает Воротинских как старый уважаемый род, приближённый к великим князьям и царю. Но сие лишь часть правды. Истинна в другом. Известно тебе, как легко впасть в немилость нашего государя. Оное уже приключилось со всем нашим родом. И среди прочих родов полно ворогов, которые спят и видят, как бы подсидеть нас и искоренить род Воротинских. На войне меня пытались убить руками ляхов, оставив в битве без прикрытия. Позже подсылали убийц с кинжалами и ядами. Не токмо ко мне — и твоей смерти желают! Немало усилий приложил я, дабы сберечь тебя, Захар! Однако ж столь многие тайно и явно ополчились супротив нас, что своими силами не выдюжить. Тогда пришлось мне искать силу на стороне… Захар, то, что мы сделали. Сие не из-за властолюбия. Из-за простого выживания. Либо мы, либо нас…

— Ажно так, — боярский сын зажмурился и вздохнул, — не могу я выживать такой ценой. Прости отец. У других прощения просить не смею, но у тебя… Прости.

В глазницах Кощея вновь вспыхнул зелёный огонь.

И Захар, и его отец хотели добавить что-то ещё к уже сказанному, но всеобщее внимание привлёк шорох: голова Кощея сдвинулась, и поплыла по воздуху к туловищу. Через несколько секунд она воссоединилась с телом, появились недостающие шейные позвонки, которые тут же обросли тонкой плотью. От сабельного удара не осталось даже шрама.

Кощей неторопливо поднялся, осмотрел собравшихся, и разразился каркающим смехом.

— Неразумные чада. За все тысячелетия со мной чего только не творили. Резали на части.

Кощей вытянул левую руку, и махнул правой, словно рубя невидимым клинком. Левая кисть отделилась, будучи ровно срезанной, и зависла напротив древнего.

— Меня жгли.

Ампутированная конечность так хорошо воспламенилась, будто была облита бензином.

— Топили.

Обгоревшая кисть потухла и плавно опустилась ниже.

— Накладывали чары.

Золотистый сияние окутало конечность.

— Кости скармливали собакам, измельчённую плоть закапывали, сожжённое развеивали по ветру, а иной прах отвозили в далёкие страны. Думали, так уничтожат меня.

Кисть стремительно срослась с обрубком.

— Все они ошиблись, — Кощей демонстративно повёл восстановленной рукой, неспешно сгибая и разгибая пальцы, — все ошибившиеся погибли страшной смертью.

— Так может, как Терминатора надо было в расплавленную сталь опускать, — проворчал Лёха.

— Отходим, — прошептал Олег, напоминая цель плана: спасти Ирину и потянуть время.

Борцы мелкими шажками двинулись к выходу, при этом не поворачиваясь спиной к боярину и Кощею. Чуть поколебавшись, Захар последовал примеру троицы.

— Я рад, что ты с нами, — сказал Лёха боярскому сыну.

— Вы не скроетесь, — произнёс древний. — Мне нужна священная жертва и я получу её.

Он быстро призвал заклятье, и у порога церкви засияла стена зелёного света. Приблизившись к выходу, Лёха ударил волшебный мечом по магической преграде. Синий клинок отскочил и по барьеру прошла рябь. «Преграду можно пробить, — подумал Лёха. — Но подарят ли нам на это время?»

— Священная жертва, говоришь, нужна?! — крикнула Ирина. — Невинного агнца хочешь заколоть?

Она на несколько мгновений опустила взор, размышляя о чём-то, а потом резко повернулась к Лёхе, и уставилась на него. Прежде юноша наблюдал самые разные выражения на лице Ирины: часто отстранённое или блаженное, иногда задумчивое, после проказ угадывалась примесь раздражения, а в бою — праведный гнев; совсем изредка мелькало что-то похожее на добродушие или весёлость. Но такого странного взгляда Лёха у монахини ещё не наблюдал. И даже несколько растерялся из-за того, что голубые глаза так пристально и немигающе направлены на него. В чём-то она напоминала юноше человека, который замер у края скалы и собирается духом, чтобы совершить смертельно опасный прыжок с высокого обрыва в воду. Разве что намеренье не столь очевидно, как у экстремала перед нырком.