– Пф. Как трогательно! Не забыл, что за помощь охотнице ты тоже понесёшь наказание, пусть и менее суровое?

– Это меня не волнует.

– Думаешь, я поверю в чистоту твоих помыслов?

– Куда важнее, о чём думаешьты. Клянусь, я никогда не манипулировал чувствами и не принуждал к связи со мной. Я сожалею, что не успел предотвратить трагедию и не умаляю своей вины, но прошлое изменить невозможно. В моих силах обеспечить нас будущим, если ты позволишь.

– Нет никакихнас.

Жестокие слова, слетевшие с губ, были не только равносильны очередной пощёчине, но и насквозь пропитаны ложью. Ненависть обуревала мою душу, но беззаветная, всепрощающая любовь не переставала вести борьбу за право безраздельного господства.

– Без тебя вечность лишена всякого смысла, – надломленным голосом проговорил Роберт.

– Сочувствую, но ничем не могу помочь. Я сегодня же покину Рольштад, но сначала верни то, что принадлежит мне по праву.

Роберт понимал, что речь шла о моих воспоминаниях. Приблизившись, он заботливо указал на кровать.

– Тебе лучше прилечь. Объём информации слишком велик, даже для нашего разума.

– Начинай, – отрезала я, не сдвинувшись с места.

Когда наши взгляды вступили в безмолвный диалог, уверенность в желании узнать правду внезапно пошатнулась. Какой Илиной я окажусь? Насколько сильные изменения претерпело моё внутреннее «я»? Парадокс заключался в том, что прежней ни одна из моих личностей не станет никогда. Под тяжестью сомнений из глаз снова покатились тёмные слёзы, но Роберт бережно стёр их с лица.

– Так надо, Лина, – тихо проговорил он, проникая в сознание. – Вспомни всё, о чём приказано забыть.

Мысли нахлынули бурным потоком, который с трудом уместился в черепной коробке. Схватившись за голову, я протяжно застонала и всем весом навалилась на Роберта, чьи крепкие руки всегда готовы удержать от падения. Заботливо прижав к моему носу край рубашки, он попытался остановить кровотечение, но я упрямо вырвалась из объятий.

– Убирайтесь, – процедила я сквозь зубы, пока связь с реальностью окончательно не ослабла.

Понимая, что сейчас не самый подходящий момент для споров, Роберт уступил и неохотно покинул комнату вместе с Алеком, бросив на прощание сочувственный взгляд. Оставшись в одиночестве, я сползла спиной по стене и позволила телу расслабиться. Врата разума покорно отворились, выпуская из своих чертогов первое воспоминание.

Топот. Короткий вскрик. Глухой удар о бревенчатую стену. В полусонном состоянии я никак не могла понять, чем именно была вызвана какофония звуков, разбудившая посреди ночи. В кромешной темноте мне с трудом удалось разглядеть, как в тесном коридоре перемещаются какие-то фигуры. Может быть, это просто сон? Потерев кулачками глаза, я с удивлением обнаружила, что картина никак не изменилась. Всё происходило наяву, и в доме действительно были чужаки. Другие дети, наверное, предпочли бы с головой спрятаться под одеялом и сидеть тихо в ожидании помощи, но я была не робкого десятка. Когда папенька ушёл воевать, он взял с меня строгое обещание, что плакать я не стану, а буду стараться во всём помогать матушке. Временами я тосковала и украдкой пускала скупую слезу, но старалась быть сильной ради неё. Будучи нежной и ранимой, она гораздо тяжелее переживала разлуку. Сперва матушка боялась спать в одиночестве, но постепенно привыкла, и только тогда мы снова разошлись по разным комнатам. Пока я слезала с кровати, шум затих так же внезапно, как появился. В избе воцарилась гробовая тишина. Не обуваясь, я побежала по неровному деревянному полу, покоробленному от сырости, прямиком в соседнюю комнату, но вдруг уткнулась в колени высокой фигуры, преградившей мне путь. Чёрное одеяние тщательно скрывало всё, кроме глаз. Загадочный обладатель сильных рук с лёгкостью подхватил меня и понёс обратно, заслоняя собой весь обзор. Понимая, что нельзя оставлять матушку один на один с бедой, я что есть мочи заколотила чужака своими тоненькими ручками и босыми ножками.

– Отпусти, отпусти немедля! Никому не дозволено матушку обижать! – воинственно затараторила я звонким голоском.

– Какая грозная, – с интересом протянул грубый мужской голос. – Видишь ли, твоя матушка… очень устала и велела мне позаботиться о её любимом дитя. Вот только имя твоё я позабыл. Напомнишь?

– Матушка зовёт меня Илинкой12. А ты кто таков будешь? Я тебя не знаю!

– Арми́н. Будем знакомы.

Не знаю почему, но никакого страха перед новым знакомым у меня не было.

– Когда матушка отдохнёт? – спросила я, насупившись. – Папочка будет раздосадован, если узнает, что я плохо помогала.

Отведя взгляд в сторону, Армин убедительно произнёс:

– О твоей матери позаботятся взрослые, а нам с тобой нужно идти. Не будем тревожить её чуткий сон.

С этими словами мужчина натянул на меня потёртые сапожки, перепутав левую ногу с правой, укутал в толстое одеяло и направился к выходу. Запах в избе показался каким-то тяжёлым и странным, но детскому разуму он не был знаком. Моргать становилось всё тяжелее, и сон окончательно сморил меня, как только мы очутились на свежем весеннем воздухе.

Капли проливного дождя непрерывно стекали по запотевшим стёклам и сливались в целые ручейки, лишая возможности разглядеть что-либо, происходящее снаружи. Голые ветви сиротливо стучались в окна, будто просили укрыть их в доме от осенней непогоды. Переодевшись в сухие вещи, я никак не могла согреться и унять озноб, но сейчас это было наименьшей проблемой. Чтобы влезть в брюки, мне пришлось отрезать одну из штанин. Сломанная нога нестерпимо болела, повязка давила, а свежие раны неприятно саднили. Самонадеянность преподала жестокий урок: порождение тьмы отшвырнуло меня, словно тряпичную куклу, впечатав в ствол раскидистого дерева. К счастью, в нашей общине был умелый лекарь, но даже он не смог гарантировать, что кости срастутся ровно. Перспектива остаться хромой навсегда меня совсем не радовала, но повлиять на это я никак не могла. Если внешние изъяны для меня не имели большого значения, то потеря навыков стала бы настоящей трагедией. Поморщившись, я начала осторожно массировать бедро, в надежде хоть как-то унять ноющую боль, но сделала только хуже.

– Сам Всевышний сберёг, не иначе, -ворчал седовласый старик себе под нос, перемещаясь по избе шаркающей походкой. – Негоже девке неразумной в драку соваться. Пошто, шальная, первой накинулась?

– Вряд ли у моей матери вопрошали, желает ли она испустить дух, хочет ли оставить дитя круглой сиротой. Вот и я не собираюсь, Эрно́. Ненавижу этих… – крепко выругавшись, я обессилено опустила голову на плотно набитую перьевую подушку.

Время излечивает многие раны, но только не душевные. Умом я понимала, что была всего лишь несмышлёным ребёнком, но чувство вины за гибель матери не отпускало. Не была рядом, не защитила, не разделила страшную участь… О чём думала она в последние минуты жизни? Какую боль успела испытать? Хочется верить, что они с отцом, который к тому моменту давно был мёртв, воссоединились и обрели вечный покой. Благодаря Армину, одному из опытнейших охотников, мне представилась возможность отомстить порождениям тьмы. Правда, в наших кругах находились и те, кто считал, что излишняя жестокость уподобляет нас тем, с кем мы боремся.

– Тю! Неча зазря дров в костёр вражды подкидывать. Не будет блага никому – пустое всё. Уж десять годков тебя знаваю, а всё аки дитятко малое.

– Больше я так не сплошаю, вот увидишь.

Старец осуждающе покачал головой, но прекратил нотации, занявшись более полезными делами. Впрочем, никто из нас давно не обращал внимания на его брюзжание, которое с лихвой перекрывалось бесценной помощью.

– Хлебни, полегчает, – протянул он мне кружку с тёплым травяным отваром.