— Мы живы! — не задумываясь ответила Ксюха, плюхаясь на диван рядом с Людвигом. И сразу же почувствовала разницу: оборотень был тёплый. Не болезненно-горячий, как в последние дни, не мертвенно-ледяной, а совершенно нормальный, тёплый и уютный.

Только очень усталый.

— Мы живы, — эхом откликнулся усталый и тёплый Людвиг, а потом приобнял Ксюху за плечо и притянул к себе. Сразу стало ещё уютнее. — Ну а ты чего застыл, как неродной? Иди сюда.

Тимур немного помялся, но сдался — присел с другой стороны от Людвига (не вплотную, чуть поодаль) и потянулся за печеньем.

— А теперь кто-нибудь объяснит мне, как она это сделала?

— Что сделала?

— Вмешалась в ход заклинания и спасла твою шкуру.

— О, так она реально смогла? Я думал, мне привиделось.

— Я не знаю, что сделала. — Ксюха отломила кусок шоколадки. — И не знаю, как. Оно само.

— Не само, — усмехнулся Людвиг. — Такое само не делается. Но ты молодец, упрямая. Добилась-таки чего хотела.

— А? Чего я хотела?

— Мою силу. Ты давно на неё облизывалась.

— Я не хотела… То есть… Да, я хотела, но абстрактно, когда-нибудь, немножечко, на пробу. Точно не в тот момент, и не так.

— Понятное дело, что не так. Но, кстати, хорошо, что я сейчас не в лучшей форме. Даже не пытайся повторить такое сама и в других условиях, тебя просто разорвёт от переизбытка энергии. Твой организм не готов принимать её в таких количествах.

— А в каких готов?

— В небольших, думаю, можно. Ну так, знаешь, чай остудить или одноклассника легонько током ударить. Хотя это и без магии можно устроить.

— То есть я могу колдовать? В смысле… я что, правда могу колдовать? — Шоколад таял в кулаке, но Ксюху сейчас волновали более важные вещи.

— Немножко. С моей помощью. И с моей силой. Своя у тебя не появится, даже не надейся, это не так работает. — Голос Людвига звучал недовольно, но непонятно было, что именно ему не нравится: что случайная девчонка покусилась на его магию или что ей собственной не досталось. Или ещё что-то третье, четвёртое, пятое… Или шестое: то, чего Ксюха никак не могла не сказать:

— Научи меня! Хотя бы немножко, основам. Я не буду клянчить у тебя силу, и я знаю, что уже слишком взрослая, и вообще троечница, а надо учиться с детства, да, я помню. Но попытаться-то можно! И не закатывай глаза, я не отстану. Пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста!

Шоколадка растаяла окончательно, густая сладкая масса размазалась по руке, на коленку шмякнулся кусок дроблёного фундука.

— Тебя прямо сейчас учить? — усмехнулся Людвиг. — Или можно всё-таки передохнуть немножко, поесть, поспать?

— Спи, — великодушно разрешила Ксюха.

— Нет, — неожиданно жёстко обрубил Тимур и напрягся, как будто невидимый будильник в его голове возвестил, что перерыв окончен. — Сначала ты ответишь на все мои вопросы. Хватит тянуть время и делать вид, что всё нормально. Нам действительно надо поговорить. И не так, как тогда, а нормально поговорить.

— А иначе что? Ну не убьёшь же ты меня, в самом деле? И даже Динке не сдашь, это мы уже выяснили.

В воздухе снова разлилось плохо сдерживаемое напряжение. Ксюха чувствовала себя откровенно лишней, но продолжала упрямо сидеть и слизывать шоколад с пальцев. Хотят выгнать — пусть говорят словами, а мысли читать она не обязана.

Хотя иногда и может.

— Не убью, — кивнул Тимур с таким видом, словно только сейчас окончательно принял решение. — Я не убью тебя, что бы ты ни сказал. Но я должен знать, зачем ты это сделал. Почему? Почему всё так…

«Так» получилось какое-то очень многозначительное, и вместе с тем — одинокое, повисшее в тишине ударом погребального колокола. Ксюхе очень не понравилось это «так».

— Тим… — Людвиг отставил стакан с остатками сока на столик и всем телом развернулся к ученику. — Посмотри мне в глаза и ответь на один-единственный вопрос. Только честно ответь. И тогда я скажу всё, что ты хочешь узнать. Согласен?

— Ладно.

— Не «ладно». Согласен или нет?

— Зависит от вопроса. — Тимур смотрел на Людвига настороженно. Но всё же — прямо в глаза. — Задавай.

— Ты меня простил?

Тимур вздрогнул. Нахмурился. И спросил неожиданно тихо, почти шёпотом:

— Думаешь, такое вообще можно простить?

— Вот и скажи, можно ли?

— Ксюшенька, — медленно проговорил Тимур, — сделай маленькое одолжение — свари пельмени. Они в морозилке, в верхнем ящике. Кастрюлю можешь любую взять. С плитой справишься?

— Какой изящный перевод темы, — фыркнула Ксюха. — Вы бы меня ещё мусор вынести отправили!

— Прости. — Тимур смущённо почесал нос. — Не убью я его, не бойся, просто поговорим наедине. Дашь нам несколько минут?

— Куда же я денусь! Но, чисто для справки, начинать просьбу с «Ксюшеньки» — не самый лучший способ со мной поладить. Я уже говорила, что мне не нравится это имя. И «Ксюша» тоже.

— А мне не нравится «Ксюха», — сознался Тимур. — Тебе не подходит.

— Почему? — удивился Людвиг раньше, чем Ксюха успела среагировать. — Задорно звучит, и ярко.

— Грубо и пренебрежительно. Она достойна лучшего. Хотя бы Ксения.

— Банально. — В этот раз они с Людвигом ответили хором.

— Аксинья?

— Фу! — поморщилась Ксюха.

— Зена?

— Которая королева воинов? Согласна, забираю.

— А теперь, ваше величество, не соблаговолите ли пройти на кухню и оставить своих подданных для приватного разговора?

— Нет. — Ксюха понаблюдала немного за несчастным лицом Тимура — и сжалилась. — Ладно, ладно, уже ухожу. Но только на несколько минут, а то знаю я вас. Кстати, Тимур Игоревич, а у вас лаврушка есть? Самые вкусные пельмени получаются, если в них немножко перца и лаврушки добавить.

Стены в квартире были тонкими. Тимур прекрасно об этом знал, но, видимо, так задолбался, что не подумал, насколько хорошо с кухни слышно всё, что происходит в гостиной. Особенно в районе розетки, за которой, кажется, вообще притаилась дырка.

Правда, прямо сейчас из дырки не доносилось ни звука.

Ксюха успела найти перец, лаврушку и соль (последнее неожиданно оказалось самым сложным — кто же знал, что она прячется в баночке из-под витаминов), поставить воду, достать пельмени — а за стеной всё ещё напряжённо молчали.

— Итак? — поторопил Людвиг.

— Что ты хочешь услышать?

— То же, что и ты, — правду. Правда в обмен на правду.

— Правда и ничего кроме правды? — Если бы кому-то пришло в голову выдавать премию за самый нервный смех, то Тимур сейчас вошёл бы в тройку лидеров. — Я бы убил тебя, если бы мог. Тогда, сразу. Да и потом много раз хотелось. А со временем понял, что это ничего не изменит, и… Ничего не будет как раньше, да? Столько лет прошло. Я должен был тебя ненавидеть, а вместо этого волновался и постоянно гадал, жив ли ты вообще. Вроде и злился, но то и дело ловил себя на мысли, что оправдываю тебя. Что были какие-то причины, которых я не знаю. Что это была случайность. Или что ты не мог поступить иначе…

— А если мог? — тихо спросил Людвиг.

— Я не верю. И… я не знаю, что тебе ещё сказать. Вот мы сидим рядом — и я даже ничего плохого к тебе не чувствую. Просто больно. Ты хоть представляешь, как мне было больно? И как до сих пор больно?

— Очень даже представляю.

— Тогда к чему все эти дурацкие вопросы?

— Потому что мне важно знать ответ. Ну же, признайся самому себе: простил?

— Да простил, простил, отвали.

Наступила пауза. Какая-то неожиданно уютная пауза. До этого молчание между Людвигом и Тимуром звенело напряжением и пахло грозой, а сейчас в него можно было завернуться, как в плед.

Ксюха засыпала пельмени в кипящую воду, убавила газ и вернулась к наблюдательному (вернее, слуховому) пункту.

— Как думаешь, она подслушивает? — неожиданно спросил Людвиг.

— Наверняка. — Голос Тимура звучал глухо и сдавленно, как будто он говорил куда-то в подушку. Или в плечо Людвига.

— Можно я буду говорить при ней? Я обещал ей рассказать, но вряд ли смогу решиться на это второй раз. Послушаете вместе, хорошо?