Нам приносят две чашки варёного кофе и я начинаю громко размешивать сахар, затягивая время. Терпеть не могу этот стук ложечки о чашку, но сейчас делаю это специально.
— Куришь? — вдруг спрашивает он.
И я опять киваю.
Кладёт пачку винстона на стол:
— Могу у девчонок стрельнуть, — смотрит на меня пристально.
Мне всё равно.
Беру вонючую сигарету из пачки.
Матвей курил очень редко и я с ним тоже не курила. Хотя раньше, до него, — покуривала.
С ним же не было в этом необходимости. Он дарил много других радостей, гораздо приятнее сигарет…
Подношу сигарету к губам, он тут же подносит зажигалку к моей сигарете, потом прикуривает сам. Сидит и пускает красивые колечки в потолок, развалившись в кресле.
С трудом сдерживаю кашель и рвотный рефлекс, но через несколько затяжек организм, как будто, адаптируется и мне даже нравится — отвлекает. Руки почти не дрожат.
Начинаю вспоминать основные правила, о которых мне рассказывал Миша: не болтай, не бойся, не проси, не смотри в глаза. Не свидетельствуй против себя, об этом мне, возможно, скажут… потом, когда будет уже поздно.
— Знала, чем они занимаются?
Я пожала плечами:
— Нет. — не смотрю на него. — Знала только, что на работу ездили.
— И всё? Даже не спрашивала?
— У меня деньги в тумбочке всегда лежали, зачем спрашивать? — кручу в руке колпачок от ручки, чтобы отвлечься.
— Кто из них старше?
Неожиданно. Стопудово знает ответ. Зачем спрашивает?
Пожимаю плечами:
— Не спрашивала никогда.
— Ладно, — встаёт. — Сиди дома пока, вызову тебя ещё. И не переживай ты так, другого найдёшь. Нормального. Эти серьёзный геморрой себе нажили, больших людей кинули, ещё и договариваться отказались. Их в порошок сотрут, если раньше меня найдут. Подумай.
Добрый какой.
Я тоже встала
Ноги почти не дрожат.
Спина прямая.
— Мы на них из-за тебя вышли. — провожает меня до двери, — Классика жанра, знаешь? — попались из-за женщины.
Это он зачем мне сказал?
Глава 5
Он специально мне это сказал?
Зачем?
Не знаю, что думать…
И не знаю, что делать…
Вечер уже скоро, но домой не хочу. Не хочу опять биться головой об стены и думать, что же там на самом деле случилось.
На телефоне куча сообщений от Ирочки и ещё от кого-то.
Понимаю её. Из-за меня она в это говнище влипла. Для неё это стресс невероятный. Она всего боится. Но разговаривать с ней сейчас я совсем не хочу. И ни с кем не хочу.
Пишу: «Завтра позвоню. Всё хорошо»
Она как будто ждёт моего сообщения. Перезванивает моментально и вываливает на меня всё, что накопила за день. Все свои эмоции и переживания:
— Катюшка, я так переживала, так переживала. Представляешь, они в школу ко мне приехали. Хорошо, что не заявили при всех, кто они такие. Просто попросили выйти меня и всё. Я им говорю: вы посмотрите, сколько мне лет. Что вы говорите такое? А он смеётся. Говорит, что у юнцов, женщины бальзаковского возраста очень даже востребованы. Такой позор! — ей нужно выговориться. Понимаю её и просто слушаю. — Катя, я им сказала, что он тебя бросил. Я же правильно сделала, да? А где он, кстати? Вы же никогда не расставались с ним?
— Ир, позвоню тебе завтра, хорошо? Устала сегодня. Он бросил меня. Это правда.
Ира какое-то время вздыхает и охает, а потом начинает показательно причитать:
— Катенька, солнышко, да ты что? Вот сволочь! Я так и знала, что добром это не кончится у вас. Ну не бывает такого в жизни. Ты же взрослая девочка, должна всё понимать. Это страсть. А страсть она быстро угасает…
Не могу её слушать, перебиваю:
— Извини. Устала. Позвоню тебе завтра.
Сбрасываю звонок и выключаю телефон.
Сказать, что мне больно сейчас — ничего не сказать. Меня долго пинали грязными сапогами. И громко смеялись при этом…
В горле першит, но я всё равно покупаю сигареты. И бутылку воды. Есть не хочется совсем, хоть и не ела ничего сегодня…
Сажусь в скверике, недалеко от РОВД, где меня допрашивали и прикуриваю…
Не понимаю, как они могли со мной так поступить. После всего того, что у нас было с Матвеем. После всего того, что он мне говорил…
Не понимаю, почему он не забрал меня с собой…
Не понимаю…
— Хочешь цветного шампанского? — вдруг весело спрашивает он.
— Никогда не пила цветное шампанское. Оно какое-то особенное?
— Да нет, просто красивое. Какой цвет хочешь?
— Голубой, — я смеюсь, мне хорошо сейчас.
Мы ещё прогулялись по набережной и побегали босиком по песку. Я почувствовала себя беззаботной студенткой, когда не надо думать о дне завтрашнем — всё и так понятно. А потом все пошли к ним в гостиницу, ни на минуту не задумываясь, удобно это или нет.
Я просто уточнила:
— А пустят?
— Конечно!
И глотнув голубого шампанского, очень красивого, но на вкус напоминающего шампунь, мы всей толпой, завалились к ним в номер.
Не было ни стеснения, ни неудобства. В воздухе витала какая-то беззаботность и всеобщее веселье. Как в студенчестве, после загулов, все укладывались штабелями на свободные места, без всякого скрытого подтекста.
Странные ощущения, как будто меня кто-то толкает…
В носу неприятный до тошноты запах.
Во рту противный привкус то ли голубого шампанского, то ли «Красной Москвы».
Но глаза открыть не могу.
Не сил.
— Мне плохо, — шепчу я и чуть не плачу.
На соседней кровати заворочался Михаил.
Маринка спала одна. Григория не было, но из ванной отчётливо слышался звук льющейся воды.
Матвей подскочил и пошёл в ванную:
— Гриш, открой. Кате плохо.
Звук открывающейся двери:
— Пусть заходит, я в душе. Отвернусь.
— Идём, — протянул мне руку Матвей.
— Нет, мне неудобно, — упёрлась я, как ребёнок.
Матвей садится передо мной на корточки:
— Тебе надо Катюш, я с тобой зайду…
От этого заявления мне стало ещё хуже. Я не собираюсь там обниматься с унитазом при нём.
— Нет.
— Пакет?
— Нет.
— Кать, не капризничай, — подключился Михаил, — иначе тебе потом ещё хуже будет. Нет ничего страшного в этом, со всеми может случиться. Тебе просто голубенькое вчера было лишним, — и громко заржал.
Зашевелилась Маринка и выдала свою версию:
— Перетерпи, пройдёт…
Матвей грубо её перебил:
— Нельзя терпеть, интоксикация организма начнётся, только хуже будет.
Но хуже, кажется, было уже некуда…
Наконец, открылась дверь и из ванной вышел мокрый Гриша, обмотанный полотенцем.
— Идём, — потащил меня за руку Матвей.
Я вытолкала его наружу и закрылась. Не хватало ещё, чтобы он был свидетелем моего позора. Но я и правда перетерпела. У меня всё куда-то очень глубоко провалилась и началась жуткая икота и адская головная боль.
Через несколько минут, он начал долбиться в дверь:
— Катюш, сломаю дверь, открой…
Я вытерла слёзы и открыла дверь.
Он внимательно на меня посмотрел и выдал:
— Надо опохмелиться.
Меня затошнило ещё сильнее, но безрезультатно.
Я уселась на пол, от бессилия, около белого друга — икала и плакала. А рядом со мной сидел парень, который мне нравился до одурения и наблюдал эту замечательную картину. Разве может быть что-то прекраснее?
Через несколько минут зашёл Михаил, с бутылкой пива и протянул её мне:
— Глотни, попробуй.
Я начала икать ещё сильнее…
— Два пальца? Если сама не можешь, Мот может помочь или я.
Я завыла в голос…
Матвей принёс бутылку воды и налил мне в стакан:
— Давай, маленькими глоточками, пей…
Я набрала в рот воды, но проглотить не смогла. Вода выливалась наружу. Стало не просто плохо, но ещё и страшно.
— Блть, дерьмо, — оптимистично прокомментировал Михаил, присаживаясь рядом с нами на пол. — ты похоже перетерпела и у тебя дисфагия началась.
Чёрт! — не успела я ничего сказать ему, только подумала, Матвей опередил:
