Становилось жарко, и ребята в обеденное время предпочитали посидеть в доме: смотрели телевизор, общались с делавшими что-то по хозяйству бабушкой и дедушкой, играли в морской бой и тому подобные игры на бумаге, дремали или обследовали комнаты дома. Особенно их привлекал чулан, где хранилось много старых вещей, в том числе писем, фотографий, открыток, которые любила рассматривать Наташа.

Когда солнце склонялось к горизонту и было не так знойно, они шли в магазин и покупали мороженое, лимонад и свежий хлеб, если был завоз. А вечером помогали дедушке собирать вилами в стог скошенную и просохшую за день траву, которую он раскладывал сушиться каждое утро. Когда накрапывал дождь, надо было успеть выбежать в сад и быстро собрать стог, чтобы трава не намокла, это ребята всегда делали с энтузиазмом и очень веселясь. Иногда находили огромные серые или даже лиловые тучи, они закрывали солнце, наступала давящая тишина, затем – порыв ветра, гром, блеск молнии и, наконец, освежающий ливень. Днем ребятам не было страшно, наоборот, такое зрелище захватывало и завораживало. Но если гроза приходилась на вечернее время или ночь, то было уже не до восторгов. Блеск молнии призрачно освещал комнаты в доме, гром сотрясал закрытые окна, Наташе и Виталику вся деревня казалась маленькой и сиротливой на огромном, открытом пространстве земли. Зато утром все еще больше благоухало, дышало жизнью.

Дом, отстроенный когда-то молодыми дедушкой и бабушкой, располагался на родной рязанской земле. Сохранились сведения, что в девятнадцатом веке их предок разделил землю между тремя братьями. Но два соседних дома в конце двадцатого века уже занимали не прямые потомки, и только дом Величковых считался родовым. Само село называлось Агафоновкой, и когда-то Агафон (имя, которое с греческого переводится как «добрый» и «благой») было самым распространенным именем в селе. Агафоновка, действительно, представляла собой что-то доброе и благое: аккуратные, деревянные, выкрашенные зеленой, желтой, синей краской или из белого кирпича дома, большие сады, пышные березы (в отличие от тонких московских), за садами – поля и луга, рощи и овраги, а над всем этим – огромное небо.

Но даже из такого села в двадцатом веке молодежь постепенно уезжала в города. Уехали и выросшие Елена с Дмитрием – в Москву. А их младшая сестра, Екатерина, обосновалась в ближайшем районном центре – Лукьянове. Наташа и Виталик еще застали дух прежней деревни, видели почти столетних старушек, рассказывавших о своей жизни. Пройдет лет десять, и от прежней Агафоновки почти ничего не останется…

А пока была середина тысяча девятьсот девяносто пятого года. К младшим Ладовым присоединились приехавшие из Лукьянова их двоюродные брат с сестрой, Петя и Оля – дети Екатерины Ивановны. Они были одиннадцатилетними двойняшками. По выходным вместе с мужем приезжала работавшая в будни Екатерина Ивановна. Становилось тесно, но весело, ощущалось чувство клана, настоящей семьи. Когда же после месяца пребывания Ладовых в деревне наконец приехал взявший отпуск Алексей Георгиевич, то счастью детей не было предела: любящие взрослые, обеспечивающие детям беззаботные детские годы, лето, каникулы, игры, вечерние посиделки на крыльце, шашлыки в саду, выезд на речку… Быстротечное и неповторимое счастье детства! Годы, навсегда запечатленные в юных сердцах.

Наташа, правда, зачем-то переживала, задаваясь вопросом, можно ли быть настолько счастливой? Лена далеко, любимая Москва – тоже… Девочка выдумывала причины, сдерживающие безграничное счастливое чувство, словно интуитивно понимала, что абсолютного счастья не может быть на этой земле, где все имеет начало и конец, что впереди – взрослая сложная жизнь, и надо не расслабляться, надо быть готовой в нее вступить… Таковы были ее подростковые ощущения, которые спокойная и благополучная настоящая жизнь все же затмевала. Но кое-что тревожно давало о себе знать. Наташино внимание привлекла одна приезжая семья. Про нее бабушка рассказывала Елене Ивановне, а девочка с интересом прислушивалась.

В Агафоновку вернулась женщина, чуть постарше Елены Ивановны. Около двадцати лет назад она познакомилась в Москве со студентом-чеченцем, вышла за него замуж и уехала жить к нему на родину. Там она родила троих детей. Но вот началась первая Чеченская война, муж погиб, она не смогла там жить и, все оставив, вернулась к родителям в русскую деревню. Как погиб муж, воевал ли он – это было тайной, о которой не могли допытаться деревенские жители, поэтому сочиняли свои версии. Наташа видела этих детей – черноволосых, говорящих с кавказским акцентом, что резко контрастировало с белобрысой и голубоглазой деревенской ребятней и городскими приезжими детьми из Москвы и Лукьянова, которые были в основном сероглазы и русоволосы.

Но младшие дети вдовы быстро адаптировались к новым условиям жизни. Нелюдим и угрюм был только старший, шестнадцатилетний Булат. Наташа с Олей даже побаивались его, а Виталик и Петя немного стушевывались перед ним.

Военных, выполнявших приказы, осуждали, а воевавших против федеральных войск мужчин считали борцами за свободу. Такое настроение царило в российском обществе, огромное влияние на которое имело телевидение. Но также были известны случаи пыток и издевательств над пленными солдатами – восемнадцатилетними мальчишками – и удары в спину хозяевами, в дома которых заходили военные. Все эти слышанные мельком ужасы Наташа каждый раз невольно вспоминала, когда заходила речь о новых жителях села или когда она их видела, например, идущими по дороге.

Счастливая Наташа не хотела войны, страданий, предательства. Казалось, что проще всего было бы выделить Чечню из состава Российской Федерации. Но проблема Кавказа была и в Имперской России, в девятнадцатом столетии. Проблема, которую, по сути, не решить отделением и уступками сепаратистам, что показало время уже спустя несколько лет.

Пока младшие Ладовы отдыхали в деревне, младших Поляковых отвезли к родственникам в подмосковный Клин – к родителям Владимира Александровича (родители Татьяны Васильевны уже умерли, она была у них единственным поздним ребенком). Это были старики, особенно любившие своих внуков. Еще до их рождения погиб в Афганистане, выполняя служебный долг, старший сын – Александр. В честь него и назвали обоих племянников. Смерть старшего брата повлияла на выбор профессии младшего и, более того, на формирование его характера. Младший, оставшись один у родителей, почувствовал, что он не может жить недостойно, впустую, в удовольствие себе. Такое мировоззрение Владимира Александровича влияло и на его детей.

Когда ребята вошли в квартиру и расцеловались с ожидавшими их бабушкой и дедушкой, они заметили с любопытством смотрящего на них щенка, на всякий случай не выходящего из комнаты в прихожую, но готового броситься навстречу ребятам, если они проявят первые признаки дружелюбия.

– Щеночек! – воскликнула младшая Саша. – Дедушка, бабушка, откуда у вас щенок?

– Да привязался ко мне на улице, грязный, скулил. Вот и пришлось его взять, – ответил дедушка, а в это время внучка уже гладила щенка, активно замахавшего хвостиком и пытавшегося лизнуть девочку.

– А как его назвали? – поинтересовался старший Саша.

– Пока без клички. Вот, вас ждали, чтобы вы и назвали.

– Ну, заболеешь, я тебя лечить буду, – говорила младшая Саша щенку.

– Как это? – удивилась бабушка, аккуратно расставляя в прихожей снятую обувь.

– Она ветеринаром хочет быть, – объяснил брат. – Даже организовала общество помощи животным.

– Вот удалая! – расплылась в улыбке бабушка.

– И работает это общество? – поинтересовался дедушка.

– Работает. Две собаки подобраны, и ухаживают за ними почти десять человек, – с легкой иронией ответил внук.

– Хорошо, значит, – одобрительно и серьезно заключил дедушка.

Саша украдкой посматривал на него – в дедушке за последние месяцы произошла какая-то перемена: седые волосы стали как будто мягче, что-то детское появилось в старческом облике. Но характер оставался тот же. И это Саше нравилось. Ему вообще нравилось постоянство в жизни, хотя он этого еще не осознавал.